"Запределивающая" функция ядерного оружия определяет его совершенно своеобразную роль в культуре

И. Курчатов старался следовать мысли Ч. Дарвина о том, что надо постоянно тренировать эмоциональную часть человеческого сознания путем общения с произведениями поэзии, прозы, музыки, живописи. В его жизнеописание И. Головиным вложены слова: “Супруги Кюри стоят у «врат царства». Познать атомное ядро – основу вещества – вот великая проблема!”

Л. Арцимовичу принадлежат яркие афоризмы о “царском пути” как антиподе дороги исследователей проблемы управляемого термоядерного синтеза, о надежде на быстрое решение этой проблемы как аналоге надежды грешника попасть в рай, минуя чистилище, о том, что “термоядерная энергия будет получена тогда, когда она станет неизбежно необходимой человечеству”.

Что такое ядерная энергетика в цивилизационном смысле, прослеживая дальше цепочку энергоносителей - дрова, уголь, нефть? Нефть неграмотное население под контролем североатлантической расы качать еще может. Но ядерную энергию производить - увы! Ядерная энергия - это качественно новый уровень грамотности, сознания, международного доверия, техники и прочее-прочее. Значит - ядерный энергетический базис для устойчивого развития любого региона - это локомотив, который тянет и необходимость образования, улучшения "рода человеческого" и т.д. А. Никифоров и Е. Мамчур в дискуссиях о судьбе фундаментальной науки силу научного знания поясняют на примере исследования ядерной энергии. И. Дмитриев (с. 10) исследование радиоактивности в ряду других социально-политических, экономических, культурных и научных реалий мировой и российской истории сопоставляет с этапами многогранной жизни Д. Менделеева. Причем развитие Периодического закона после Д. Менделеева непосредственно связано с открытиями атомной и ядерной физики (В. Щеголев, с. 34).

Отстаивая право “высокой” философии быть в культурном пространстве современности и будущего, В. Кутырев сравнивает труды Парменида с атомным взрывом на пути “забвения бытия”, иронизирует по поводу представления человека как сложнейшей волновой функции вселенной, “раздвоения сознания у нейтрона”. С другой стороны, по мнению этого автора, необходимо “«приведение» теорий вирто- микро- и мегамиров к философии макрореальности. Побывав в трансцендентальном космосе, надо уметь возвращаться на Землю. Как люди, работавшие в мире иного, в опасных радиоактивных зонах и агрессивных химических средах, возвращаясь, проходят шлюзование, радиационный контроль, тщательно мылятся и долго моются, так ученые, занятые общенаучным, постмодернистским, трансцендентальным теоретизированием должны проходить аналогичные процедуры. Проходить гуманитарные (этические, эстетические, религиозные, экологические, философские), а также политико-правовые фильтры”.

Д. Сладков, гуманитарий - сотрудник Федерального ядерного центра “ВНИИЭФ”, разнопланово, в сферах рационального и иррационального, рассматривает ядерное оружие (и ядерную техносферу в целом) как проблему культуры и цивилизации, как “чудо мировой науки и техники”.

В категориях “сверхсила”, “сверхвласть”, но и “сверхопасность”. По его мнению, эта "запределивающая" функция ядерного оружия определяет его совершенно своеобразную роль в культуре, но требует, одновременно, сохранения многообразия культур. С одной стороны, это символ, принадлежащий всецело миру идей и как таковой действительно способный отождествляться с беспредельностью абсолюта. Ведь мы же знаем, что в реальной жизни ничего "сверх..." не бывает, реальность всегда имеет свои совершенно четкие пределы и ограничения. А поскольку ядерное оружие, прежде всего, обозначает собой некую беспредельность, оно и принадлежит миру идей. С другой стороны, ядерное оружие столь же всецело принадлежит и миру реальных вещей. Оно существует "на самом деле".

Таким образом, мы видим, что ядерное оружие связывает собой два совершенно разных и в чем-то даже противоположных мира - мир символов, абсолютных идей и мир реальных вещей. Но это влечет за собой ряд важных следствий… на пересечении "божественного" и "человеческого" в судьбе ядерного оружия. Прежде всего, по мнению Д. Сладкова, - необходимость изменения мировоззрения, поиска иных средств мышления и действия, кроме всех тех научных, инженерных и политических подходов, которые и завели нас в сегодняшние “ядерные” тупики. В атомном ведомстве России открыли ряд молодежных проектов этого направления. В частности, - “Ядерное сознание в XXI веке” в контексте “всеобщей ценности и ресурса человечества”, “Детская ядерная академия” и “Курчатовские чтения”. Эти примеры (как и в “Вопросах философии”, 2003, № 12) показывают двусторонность, обоюдную активность взаимодействия в координатах “ядерный феномен – культура”: не только культурные коды должны и могут формировать социоядерную сферу жизни, но и “ядерное” влияет на социокультурное пространство.

Интересно, что В. Булатов, антагонист Д. Сладкова по многим принципиальным позициям о месте ядерного оружия в жизни людей, не отрицает представления “о ядерном оружии как части культуры XX столетия” (В. Булатов, 1999, с. 10). Добавим, что реализация Атомного проекта СССР, нельзя этого не признать при разном отношении к проекту, в свое время мобилизовала всю страну. Это важный социальный признак явления. Отсутствие сейчас “общего дела” – тревожная предпосылка дезинтеграции страны в совокупности прочих негативных условий.

Международная научная конференция “Путь в будущее – наука, глобальные проблемы, мечты и надежды” (2008 г.), посвященная проектированию будущего, в контексте междисциплинарных проблем, которые требуют совместных усилий естественников, гуманитариев, математиков, управленцев, экспертов и лиц, принимающих решения, сопоставила методы компьютерного моделирования, прикладной математики и прикладной синергетики, образования с задачами совершенствования ядерного оружия и развития сферы управляемого термоядерного синтеза. А также в целом с ядерными амбициями общества.

“Мне Достоевский дал больше, чем все физики мира” – по многочисленным свидетельствам говорил А. Эйнштейн (см., например, А. Зотов). Достоевский и Эйнштейн сопоставлены в публикации ЦНИИатоминформ (И. Клемашев). В. Дудкин напрямую связывает глобальные и современные опасности для человека, избавление от них, с антропологией Достоевского. Из сферы умозрительной в сферу практическую он переводит вопросы о сущности человека. В том числе и в связи с угрозами ядерной сферы.

Можно не соглашаться с Достоевским. Можно его не понимать. Однако мы в связи с ядерной энергией обязаны, по мнению многих философов и теологов, пройти через опасные откровения о человеке и обществе, через максимально полное познание их. Значит, игнорировать Достоевского и исследования его творчества нельзя. Это художественно-философское и литературоведческое явление может быть среди других внешних систем координат при анализе "ядерного человека" и "ядерного человечества".

Г. Уэллс (роман “Освобожденный мир”) в образах своего литературного творчества угадал и создание атомной бомбы, и многие детальные механизмы и последствия ее применения. Он предсказал более широкое, в том числе и гражданское, использование ядерной энергии, идеологию ядерного сдерживания. Прообраз ядерного сдерживания при фетишизации науки и в условиях духовно-ментальных проблем социума, склонного к саморазрушению, виден также в романе Дж. Конрада “Тайный агент”. Наконец, Г. Уэллс первым описал устрашение мира через атомную бомбардировку крупных городов, в определенном смысле предвосхитив Хиросиму и Нагасаки.

М. Цветаева в прометеевском контексте сопоставила любовь чешского (“Европы посреди”) народа к свободе и его дар человечеству (“…радий из своей груди достал и подал: вот!”). Отправной точкой сюжета романа А. Солженицына “В круге первом” служит атомная бомба. Д. Гранин и ленинградская блокада как прототип "ядерной зимы", С. Алексиевич с ее раскрытием человека в трагичных ситуациях войны и Чернобыля, О. Кожухова, сопоставившая военные Россию, Вьетнам и Хиросиму и спросившая: "Хиросима, любовь моя…Ты прошлое или будущее человечества?" Это лишь некоторые примеры художественного отображения ядерной и сопряженных тем в произведениях российских писателей второй половины XX века. Хотя прав В. Каганский, считая, что тема еще ждет своего писателя.

С. Лукьяненко и К. Шахназаров символом прошедшего века считают Освенцим и атомную бомбу, а Ю. Смирнов отождествляет мир, начиненный ядерным оружием, со стеклянным домом, камень в который может бросить каждый (телеканал “Культура”). “Непредсказуемо крутится атом” в той вселенной, которую поэтически видит А. Воловик. Во вселенной, при создании которой Бог проявил себя скорее теоретиком, чем практиком. Несовершенную Землю при этом заселили “двуногие злые смышленые твари”. И “веку атома и спида новый век идёт на смену, а тому до суицида остаётся, может, год”.

Герой-физик из культового советского фильма “Девять дней одного года”, как и герой-антифашист из фильма “Смерть зовется Энгельхен” (Чехословакия), видят в атомной бомбе надежду на то, что войны больше никогда не будет. "Девять дней одного года": "Не сделали бы бомбу - не было бы у нас этого разговора. Да и половины человечества тоже". Известный советский физик – исследователь ядра А. Будкер, которого сослуживцы ценили не только за оригинальные научные идеи, но и за любовь к искусству и гуманитарной мысли, называя встречи с ним “беседами с Сократом”, отождествлял "Девять дней одного года" с гимном ядерному веку. Фильмы “Молитва Лейлы” и “Подарок Сталину” (Казахстан) – осмысление трагического сосуществования людей и ядерного полигона. Через цепочку взаимосвязей людей искусства и науки (С. Коненков - М. Коненкова – А. Эйнштейн – Р. Оппенгеймер) оказалось возможным влиять на создание каналов информации о Манхэттенском проекте (телеканал “Культура”, 12.03.09). Судьбе Р. Оппенгеймера посвящена опера “Доктор Атомик”.

“Кошмар столетья – ядерный грибок… “ (И. Бродский). "Это вихрем атомным объятый стонет океан, Тихий океан", - не без оснований с тревогой пели в пятидесятые-шестидесятые годы прошлого века и такое. Фильмы А. Куросавы через образы “Фуджи в красном”, разноцветных радиоактивных облаков – аналогов мрачных облаков в аду, концентрических зон поражения вокруг эпицентра взрыва в Хиросиме – аналогов кругов ада по Данте рассматривают значение атомной бомбы и гражданской ядерной энергетики в эсхатологических ракурсах ядерного разрушения Японии. Негативным символом чужеродной и враждебной культуры, привнесенной в Юго-Восточную Азию войсками США после второй мировой войны, видел Б. Горбатов развлекательное заведение в Маниле под вывеской “Атомная бомба”. Экологи любят говорить о “ядерном монстре” и “ядерных свалках”. Премьера фильма А. Тарковского "Жертвоприношение" совпала с Чернобыльской катастрофой. После чего о фильме говорили как о пророчестве.

Опасный потенциал разрушительности иных политиков М. Эпштейн, характеризуя творчество Вен. Ерофеева и соотношение в обществе двух начал - энергии и энтропии, сравнивает с ядерной энергией. А сам Вен. Ерофеев создал образ человека, недоумевавшего, что "взрыв в Хиросиме и единственное существо, выразившее протест, - римский папа", который "третий день шел в пятый класс школы, когда русские испытали атомную бомбу", и часто по утрам чувствовал недостаток ядерного потенциала, а в "Вальпургиевой ночи" вспоминал о "ядерных заложниках Пентагона".

А. Гардари, исследуя в деталях мир знаменитой "Сороковки" (Челябинска-40), в сочетании с сюжетными аналогами религиозной мифологии использует образы "ядерного котла", "ядерной каши", "ядерной метели", "атомного ГУЛАГА", "атомного мяса", "дьявольской ядерной карусели". А также образы пустынной резервации, "ядерного гриба Хиросимы, в котором вспыхнуло урановое солнце Ферганской долины", "атомных мечей" США и СССР, которые начинали ковать из руды союзников, ставших затем смертельными врагами, а также образы демонических сил, аналогично подходу С. Крымского.

А. Гардари при этом восходит к обобщениям на уровне наднациональных человеческих чувств, общечеловеческих забот, но и противостояния сверхдержав - США и СССР. И к образу Ядерного Принца как мистическому символу единого, планетарного ядерного военно-промышленного комплекса. Противопоставляя этот образ подспудно, видимо, Маленькому Принцу А. де Сент-Экзюпери.

Направленная в будущее “Чернобыльская молитва (хроника будущего)” или “Срывающиеся голоса Чернобыля” ("Liberation", Франция) С. Алексиевич, как и другие публикации этого автора (например, “Чернобыль – знак, который нам непонятен”, Sueddeutsche Zeitung), детерминирует необходимость нового общественно-ядерного сознания. Это “книга не о Чернобыле, а о мире Чернобыля”, о тайне Чернобыля, которая есть вызов XXI веку. “Что же человек там узнал, угадал, открыл в самом себе? В своем отношении к миру?”, - спрашивает автор. И продолжает: “Не раз мне казалось, что я записываю будущее…Случилось нечто, для чего мы еще не имели ни системы представлений, ни аналогов, ни опыта, к чему не приспособлено ни наше зрение, ни наше ухо, даже наш словарь не годится. Весь внутренний инструмент…Чтобы что-то понять, человеку надо выйти за пределы самого себя”. Аналогичные мысли независимо высказаны И. Номура, но по поводу Хиросимы. Арсений Тарковский также видел неадекватный уровень нашего сознания и отождествлял человечество с “ранней пробой природы”, уже стоящей “в горле у мира” и мстящей водородной бомбой “еще не рожденным потомкам своим” (по М. Есиковой и Г. Дробжевой). “Странно, что в век машин, атомных бомбовозов… не решен ни один из роковых вопросов” (А. Яшин).

В. Брюсов сопоставляет наш мир и микромир: “Быть может, эти электроны – миры, где пять материков, искусства, знанья, войны, троны и память сорока веков! Еще, быть может, каждый атом – вселенная, где сто планет. Там все, что здесь, в объеме сжатом, но также то, чего здесь нет”. Научно-популярный сериал на канале “Культура” назван “От Адама до атома”. Лейтмотив телепередачи “Физики о лирике” в цикле “Апокриф” на том же канале: “Чтобы не было новой Хиросимы, надо в человеке совместно развивать оба его начала – физическое и духовное. «Физики» и «лирики» смыкаются в этике”. А. Караулов сопрягает проблемы военно-промышленного комплекса России, сознательную (по его мнению) “дебилизацию” нации с потерей культурных основ и ядерные аварии.

У Ф. Франка есть одновременная, как емкий пример, ссылка на телевидение и атомную энергию. Как пример значительного влияния естественнонаучного знания через его техническую трансформацию на жизнь людей, в контексте добра и зла. J. Garrison вводит понятие “плутониевая культура” и сопоставляет его с тревожной способностью общества, общественного сознания воспринимать опасные технологии. С другой стороны, I. Chernus приводит мнение J. Hillman о возможности культурного паралича по отношению к феномену ядерного оружия.

Интересную интерпретацию влияния гуманитарного мироощущения на принятие глобальных политических решений, сопряжения личного опыта политиков в сфере культуры и творчества с результатами их международной деятельности в экстремальных условиях озвучил на телеканале “Культура” В. Елистратов. Предваряя передачу А. Чубарьяна “Холодные ветры «утра победы»”, он связал в одном контексте разрушительные, в том числе - ядерные, потенции действовавших во время и накануне “холодной войны” исторических сил и регулятивно-созидательные потенции глав великих держав Сталина, Черчилля и Рузвельта, обусловленные в частности и литературно-художественной креативностью этих лидеров. Они в самое сложное время прошлого смогли, в том числе в силу своего культурного базиса, найти геополитический компромисс и механизмы международных отношений на долгие десятилетия “первого ядерного века”. “Если мы поймем своеобразную культурологическую подоплеку «холодной войны», - считает В. Елистратов, - то мы сможем спасти мир в настоящее время”. В. Елистратов солидарен с мнением А. Чубарьяна, что уроки того противостояния важны не только в историческом, экономическом и политическом смыслах. Они акцентируют внимание также на роли взаимоотношений людей, особенно лидеров, на роли социокультурных стереотипов.

В книгах “America’s wars in Asia”, “Hiroshima Traces” и “Nuclear Madness” атомную бомбу рассматривают в ракурсе глобальной культуры и мировоззрения. R.J. Lifton и E. Erikson феномен hibakusha изучали в контексте психически-исторического процесса и в рамках японской и общемировой культур. I. Chernus выделяет уже наметившиеся этапы культурного осмысления ядерного феномена и тенденции изменения этого осмысления. S. Stephens напоминает, что при взаимодействии с ядерным феноменом могут выпадать отдельные звенья из культурных традиций народов. Атомизация (распадение на отдельные элементы) – расхожий термин при описании многих социальных процессов.

Хорошим аналогом комплексного гуманитарного измерения ядерного феномена может быть фильм “11.09.01”, показанный телеканалом ТВЦ, отмеченный позже одной из международных наград. В этом фильме в связи с общим трагическим поводом – памятной датой крупнейшего террористического акта против США – художественными средствами в виде отдельных независимых сюжетов на базе общечеловеческих или региональных тем выражены точки зрения кинематографистов одиннадцати стран (Иран, Египет, Франция, Босния-Герцеговина, Буркина-Фасо, Чили, Мексика, Израиль, Индия, США и Япония). Это - попытка осмыслить не только трагические события в США, но и ситуацию в разных частях света, создаваемую не без участия США, которая порождает глобальные причины таких действий против “мирового хозяина”. Причем в сюжетах Ирана, Египта и Японии фоном действия на экране является факт или угроза применения США своего ядерного оружия. Вот какие ассоциации и связи выявляет международная и независимая гуманитарная оценка глобальных и опасных современных тенденций.

Поразительные личные судьбы представителей нескольких поколений одной интернациональной семьи в “поле притяжения” и на фоне ядерной физики, ядерных программ Франции, России и Китая, социальных процессов в этих странах и в мире в целом показаны в фильме “Ядерная любовь” (телеканал “Культура”).

При поиске иностранных источников информации по теме обращает на себя внимание одна особенность. В политологических, исторических, теологических, экологических и публикациях других жанров выделить доминирующую национальность авторов сложно. При философском же осмыслении ядерного феномена, на мой взгляд, более представлены исследователи немецкоязычного генезиса (М. Хайдеггер, К. Ясперс, К-О. Апель, Г. Йонас, Х. Хесле, Г. Пихт, Х. Ленк, Р. Шпэманн, Г. Андерс, Г. Рополь, а также А. Эйнштейн, М. Борн, В. Гейзенберг, К.Ф. Вайцзеккер, Р. Оппенгеймер и другие).

Дополнительно к общеизвестным достоинствам немецкой философии, ситуацию сформировали, видимо, также традиции ядерной физики (немецкие исследования в этой области в первой половине XX века являлись ориентиром для мировой науки) и трагический опыт нацизма в этой стране. Общеизвестно, что и другая близкая философская проблематика - философия техники - обязана своим появлением и развитием немецкой культуре (см., например, В. Розин, В. Горохов).

Можно предположить, что восточные философские традиции, в том числе, - и японская (в связи с феноменом Хиросимы и Нагасаки), также имеют свои отличия в подходах к ядерной тематике. Вновь аналогия: первым физиком, получившим Нобелевскую премию за исследование ядерных сил, был - H. Yukava, а идея планетарной модели атома принадлежит Х. Нагаоке. И еще в 1946 г. I. Mansaku предлагал гуманитарное осмысление ядерной ситуации, а не полное отчуждение от нее в пользу военных и политиков (цит. по J.J. Orr). А H. Yukava, продемонстрировав высокие человеческие качества, подписал знаменитый манифест Рассела-Эйнштейна и явился одним из основателей Пагуошского движения.

В июне 2005 г. международным консорциумом после долгих и трудных дебатов было принято решение о строительстве первого опытного термоядерного реактора во Франции. Причем соперником Франции в этом вопросе была Япония. Научно-технических, экономических, политических и других критериев было рассмотрено множество. Но каковым было бы решение, если бы дополнительно и внимательно было бы рассмотрено "человеческое измерение" в сочетании с долгосрочностью проблемы и ее цивилизационным значением? Япония в связи с Хиросимой и Нагасаки особенно осторожна и чувствительна к “ядерному”. Буддизм - изначально, в канонах, самая терпимая и миролюбивая религиозная идеология. Напомню: "Избегай зла, культивируй добро, очищай ум"…и спасай всех существ", "Сосредоточенная осведомленность". Создать термоядерный реактор – это, по сути, зажечь рукотворное солнце на Земле. Но солнцу угодно всходить на востоке. И страна восходящего солнца в своих культурно-исторических корнях имеет не мало предпосылок, чтобы не оставить ITER без контроля душой, чтобы сделать дело разумно, но и по-человечески.

По буддистским поверьям шестидесятый день рождения несет особый смысл. После него жизнь, и без того бесценная, приобретает значение великого дара. Который необходимо понять и бережно хранить. Эти установки имеют значение и применительно к человечеству, заново рожденному и выжившему после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, живущему в новой реальности уже седьмой десяток.

Во многом лишь трагическая судьба еврейского населения Германии накануне второй мировой войны и, как следствие гонений, нелюбовь нацистов к образу "еврейской физики" спасли мир от нацистской атомной бомбы. Не дали "ядерным зернам" первой мировой прорасти в плодородной почве передовой физической мысли, научно-технического прогресса и политических амбиций Германии 30-х годов.

А. Ярошинская подробно рассматривает историю собственно ядерных исследований и постепенного понимания "отцами-основателями" ядерной физики сути военного использования ядерной энергии, чрезвычайно опасного характера такого социального преломления их идей. Период "прозревания" физиков на уровне их узкой специализации по А. Ярошинской - с 1934 по 1939 г.г. Гораздо раньше, как я уже отмечала, глобальные ядерные возможности и опасности поняли не они, а писатель Г. Уэллс и ученые-энциклопедисты Н. Морозов и В. Вернадский. Возможно, и А. Блок. В. Зинченко в контексте пророчества поэзии приводит сказанные в 1911 г. слова А. Белого: "Мир рвался в опытах Кюри атомной, лопнувшею бомбою". Он же вспомнил совет Ф. Шлегеля: "Если ты хочешь проникнуть в тайны физики, ты должен посвятить себя в мистерии поэзии". И "физико-гуманитарную" трактовку И. Бродским эйнштейновской массы - "…ощущение тренья о себе подобных". Тогда по В. Зинченко у физиков компенсировалась бы недостаточность интуиции совести. И "они не стали бы сами авторами, пусть даже невольными, величайших мистерий XX века". Все это показательно и является методологической "подсказкой" на будущее. Нужна "новая волна" гуманитарного осмысления.

Б. Заходер писал: "Люди! Вы отныне - братья! Эра братства наступила: или - братские объятья, или - братская могила. Вот на что в двадцатом атом мягко намекнул приматам…" В. Легасов сообщал о частушке, которой народ отреагировал на Чернобыль: “Запустили лунный трактор. Но разрушили реактор. И отныне мирный атом вся Европа кроет матом”. А по И. Бродскому: “Бурлаки в Североморске тянут крейсер бечевой, исхудав от лучевой”.

Интересны результаты специального исследования мною текстов разных жанров (проза, поэзия, публицистика, критика, статьи на темы культуры и пр.) и иллюстраций к ним, опубликованных советским литературно-художественным и общественно-политическим журналом “Юность” в предшествующие распаду СССР годы. Случайным образом были отобраны 30 номеров этого журнала за 1987-1990 гг. В 22 номерах было зафиксировано более 40 ядерных образов. От 1 до 5 в отдельном номере. Лишь 8 номеров журнала не содержали искомой информации.

А. Вознесенский в поэме “Рапсодия распада” (1989, № 11) многопланово сопоставил признаки и динамику гибели страны и процессов распада атомных ядер. Ю. Щербак, анализируя Чернобыльскую катастрофу, опираясь на этот анализ, ставит множество острых и актуальных проблем (1988, №№ 9 и 10). Считая Чернобыль в целом событием беспримерным в мировой истории, он, тем самым и в первую очередь, задает высочайший уровень сравнений в контексте ядерного символизма. “Эта «звезда «Полынь» словно была послана из будущего…нам всем как грозное предупреждение – опомниться, задуматься над всем ходом цивилизации, сделать, пока не поздно, серьезные выводы. Впрочем, первые серьезные сигналы, первые предупреждения были посланы нам еще из века XIX: вспомним Достоевского, Толстого, Жюля Верна, Энгельса, Вернадского. Каждый из них по-своему предупреждал нас”. Есть в повести Ю. Щербака, естественно, и более локальные образы: “чернобыльские соловьи” – лживые представители СМИ и медицины, “чернобыльский шок”, “чернобыльская «писанка»” – украинский вариант пасхального яйца. Припять как выставленный на всеобщее обозрение покойник, разграбленные квартиры как вскрытые трупы со всеми натуралистическими подробностями. Загрязненная территория как “радиоактивная мина замедленного действия”, народная доза облучения “рейган”, “радиоактивный факел, опаливший Белоруссию” и другие.

Ядерная энергетика – симбиоз научно-технических, экономических, моральных и социальных проблем. В том числе, курьезно оформленных. На учениях по выживанию населения в зоне влияния Ростовской АЭС были задействованы “веселенькие” сигналы: “огурец” – рассредоточение и укрытие по щелям, “веник” – ближняя эвакуация, “метла” – дальняя (И. Куницын, А. Николаев, 1990, № 4). В № 4 журнала за 1988 г. ядерные образы представлены достаточно значимо. Познающий “мгновений бег и атомов полет” человек (А. Тимофеевский). В проблематике ядерного оружия выпукло отражена двойственность человека: любовь и агрессия (В. Кузнецов). “Все за прогресс. Откуда ж черный дым? Освенцим. Хиросима…В самом деле – предела нет возможностям людским, а в самый раз подумать о пределе!” (К. Ковальджи). Как и в шестом номере того же года. “Здесь ядерные ведьмины варенья, и зелье для народоодуренья” (Е. Евтушенко). И философское определение “всепроникающая радиация тотального неуважения к человеческой личности” (М. Маяцкий, Э. Надточий). “Бензин и термояд”, сказка, которая “стала черной былью!..” и “…радиоактивной снежной пылью…” (В. Коркия). А также “круги ада” “Земли-самоубийцы” при “нашествии атомов” (Х.Х. Падрон).

С Чернобылем связаны трансформация и крах генетической памяти (“дрова, которые нужно мыть”). Еще не осознанное учеными и философами нарушение равновесия, когда “в сознании умирают источники радости, счастья, благодарности жизни. А какие остаются? Лени, хитрости, равнодушия” (И. Шкляревский, 1989, № 9). Феномен ядерной энергии отражен в живописи (картина “Атомная Ева”, А. Балкин, 1989, № 3), проекте скульптурно-архитектурной композиции “Разум должен победить” (П. Шапиро, 1989, № 7) и плакатах (С. Школьник и Г. Шевцов, 1990, № 1). Необходимость измерять мир не только числом, но и живым словом, когда рождественская звезда проливает свет среди прочего и на “ГЛАВАТОМ”, видит В. Салимон (1989, №4). Чернобыль и сталинизм (Ю. Рыбчинский, 1989, № 2), атомная бомба и стремление военных во все века к доминированию (В. Ручинский, 1990, № 11), весеннее буйство цветов в веках феодальном и ядерном (Т. Жирмунская, 1990, № 3). Индийский Бхопал как “химическая Хиросима” (Е. Варнава, 1988, № 1), ядерная энергетика и право (В. Кизяковский, 1989, № 8), Чернобыль и пожар в Библиотеке Академии наук СССР в Ленинграде (Ю. Зерчанинов со ссылкой на Д. Лихачева, 1988, №7), ребенок, “заслоняющий мир от распада” (С. Бирюков, 1987, №1). Ядерный “мир на иглах ракет…” и “смерть против смерти” как образы греховного ядерного сдерживания и хрупкая жизнь (А. Казанцев, 1987, № 5). “Расщепленный атом” как инструмент дьявола на пути к гибели Земли и “дух бытия, вселенский разум, существованья дух” (Е. Винокуров, 1987, № 2). Уединенная жизнь малых городов и безлюдье “вследствие атомной войны” (И. Бродский, 1988, № 8). Человеческий ужас и глушь “реакции цепной”, глобальность атомной угрозы и покой родных стен (Л. Ванеева, 1990, № 4), микромир как образ одновременно понятного и непонятного в жизни (А. Парщиков, В. Друк 1987, № 4), радиоактивное мясо в колбасе и “кодекс чести” журналиста (А. Ниточкина, 1990, № 4). Вот еще некоторые координаты сравнений авторов “Юности”.

Полезным в рассматриваемом контексте может быть анализ текстов и других изданий. Например, литературного альманаха “Мурманский берег” (выпуск №8, 2003 г.). Б. Блинов, видящий в судьбе моряка “время и серьезной работе, и возможности на звезды смотреть, и творчески реализовывать свои способности”, описывает чувство страха в начале девяностых годов прошлого века от непривычного спокойствия на глади Кольского залива и пустых причалов, “будто после атомной войны”. М. Береза оптимистична в наблюдении, как в стремлении “убить и любить”… “живучий вьюн человеческий по планете мечется, …миновав состояние плазмы, не попав ни в одну из черных дыр”. По И. Рудневу, “знак бесконечности - …атомная гантель”.

Сопряжение явлений, иногда парадоксальное, можно продолжить. И в иных плоскостях осмысления и сочетания. В вариантах, близких либо к мистике, либо к шутке. Отца Главного конструктора атомной бомбы СССР Ю. Харитона выслали из страны на печально знаменитом “Философском пароходе”.

В России в начале июня 2005 г., день в день, произошли два события: государство признало право работников ядерной промышленности на свой профессиональный праздник, а "зеленое" движение страны переросло в политическую партию, в руководстве которой много последовательных противников нынешней ядерной техносферы. Набирают силу конвергентные технологии - NBIASI (нано-, биоинформация и когнитивные науки). Дружественные по отношению к окружающей среде и человеку (Общее собрание РАН 2008 г.). В том числе, - и в РНЦ “Курчатовский институт”. При некоем подходе, возможно, видимо, как оценку Достоевским ядерного феномена трактовать известные слова Дмитрия Карамазова о том, что он радуется солнцу, когда его видит, и даже тогда, когда его не видит, но знает, что оно есть. И без всяких шуток, ровно по Достоевскому, культурно-исторические мотивы однажды уже защитили один из городов (Киото) от ядерного удара.

ФЕНОМЕН ЯДЕРНОЙ ЭНЕРГИИ И ПРОСТРАНСТВО СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ