Интегрированные ядерные образы и политика

Образ-концепция “ядерного сдерживания” определили глобальную военно-политическую прагматику международной жизни

А. Арбатов помогает вспомнить ядерные образы, которые присутствовали в лексиконе дипломатов в период "холодной войны". "Атомный смерч", "первый и ответный ядерные удары", "ядерный бумеранг", "ядерный блеф", "ядерный порог", "ядерные козыри", "контролируемые ядерные удары", "ракетно-ядерная гонка".

А также "ядерное превосходство" сменившееся "безумной инерцией", "ядерным паритетом" и "ядерной достаточностью". С другой стороны, видимо, не пришло еще время, чтобы полностью проявились грани образа "ядерной разведки", в помощь дипломатии, научно-технической сфере и военным также формировавшей реалии первого "ядерного века".

В начале “ядерной эры” человечество во многом соответствовало образу безумца, готовящегося нажать красную кнопку. Позже образ “ядерной зимы”, имеющий в своей основе естественнонаучные, психологические, философские и другие представления, в корне изменил геополитическое мышление. А образ-концепция “ядерного сдерживания” определили в прошлом, настоящем и будущем глобальную военно-политическую прагматику международной жизни и помогли обеспечить вот уже более 60 лет жизнь без мировых войн. "Поразительные 60 лет: ядерный мир без ядерной войны". Так, в контексте пересечения экономики и философии, видит это время и отражает его в своей лекции T. Schelling, Нобелевский лауреат по экономике 2005 г.

Сомнения в действенности мирового порядка, основанного на балансе сил, высказывал еще И. Кант, сравнивая такой мир с домом Д. Свифта, который был построен в таком безупречном соответствии со всеми законами равновесия, что воробей, севший на крышу, привел к его полному обрушению. “Я со своей стороны, - писал И. Кант, - доверяю теории, которая исходит из принципа справедливости относительно того, какими должны быть отношения между индивидуумами и государствами”. Да, опасения И. Канта справедливы. И не случайно D.P. Lackey взял эти высказывания – образ неустойчивой “устойчивой” жизни - эпиграфом к своей книге о морали ядерного оружия.

Трудности ядерного сдерживания - “странной стабильности” – после обдумывания цепочки трагических событий – мировая война, Манхэттенский проект, Хиросима и Нагасаки, ‘ядерные аппетиты” политиков и военных США в пятидесятые годы прошлого века – видел Р. Оппенгеймер. Он понимал беспокойство этого “опасного мира”, когда бросить “ядерный кнут” равносильно самоубийству. Сочетание противоположных, часто амбивалентных, сторон ядерного феномена отражают символом “ядерный оксюморон”.

P Bracken ввел в обращение новую версию образа “ядерного сдерживания” - "второй ядерный век" (см. также А Кокошин). Новые ядерные доктрины обусловлены вызовом Западу со стороны Азии. В том числе, - в культурной и философской сферах. Но и вследствие распространения ядерных технологий в Азии, которое анализирует K. Matinuddin. Иран иногда представляют “ядерной щукой, чтобы Израиль не дремал”. Пока ядерное сдерживание – успешный, положительный, многогранный и долговременный феномен. Не случайно, непоколебимой формулой США на переговорах с Россией по сокращениям ядерного оружия в последние 10-15 лет является принцип "возвратного потенциала". В условиях снижения порога ядерного сдерживания, динамичности, многовариантности, ступенчатости конфликтов, их "асимметричности" и других новых характеристик нашего времени введена новая концепция “лестницы сдерживания”.

Девиз МАГАТЭ: "Атом для мира". Девиз Международного научно-технического центра (ISTC): "Nonproliferation through Science Cooperation". Девиз Тhe World Nuclear University - "Атом для устойчивого развития". В настоящее время очевидны признаки “ренессанса” гражданской ядерной энергетики. По моему мнению, с учетом предназначения “мирного атома”, сейчас ядерное сдерживание можно трактовать расширенно. При достатке энергии (равнозначно обеспеченности средствами для достойной жизни) и при некоторых социальных изменениях исчезнут многие основания агрессивной ментальности людей, ответственной за формирование опасных вызовов человечеству, которым все труднее противостоять.

В “суперкомарилье” как бы сказки в фильме “Каин XVIII”, где фигурирует как бы атомный комар, угадываются многие черты взаимоотношений политиков, военных, ученых и простых людей в атомной гонке начала второй половины XX века. Этот фильм и серия карикатур “Поджигатели войны” (Кукрыниксы, 1953-1957 г.г.) дополняют друг друга в образном восприятии того времени. Гитлеру приписывают интерпретацию ядерного оружия как геополитическую надежду в катастрофической ситуации: “Оружие последних пяти минут войны”. P. Bracken, D.P. Lackey, L. Yoneyama, J.J. Orr и J. Garrison часто обращаются к образу гипотетически-ядерного Гитлера. Причем P. Bracken считает, что Гитлера конца XX века, имевшего бы ядерное оружие, не остановило бы ничего, включая ядерное сдерживание. D.P. Lackey напоминает, что до недавнего времени гонка ядерных вооружений рука об руку шла с демонизацией отдельных стран, включая СССР. В книге “America’s wars in Asia: a cultural approach to history and memory” отмечается широкое использование национального мифотворчества вообще в силовом противоборстве стран.

Как подметил С. Кара-Мурза, ядерный страх в США использовался в политической рекламе, направленной не только на создание нужного образа “внешнего врага”, но и во внутренней политике. Одним из самых сильных политических роликов считается фильм “Дейзи”, выпущенный демократами во время выборной кампании 1964 г. Целью было дискредитировать опасного конкурента, правого консерватора, республиканца Б. Голдуотера. В фильме маленькая девочка обрывает лепестки ромашки и считает: один, два, три... А потом за кадром мужской голос начинает обратный счет: десять, девять, восемь. При счете ноль - лицо ребенка крупным планом, глаза полные ужаса, и из них вырастает гриб ядерного взрыва. Фильм был показан всего один раз за два месяца до выборов, но произвел такое впечатление, что множество людей звонило в Белый дом, требуя “остановить Голдуотера”. Бедного Барри погубил страх американцев перед ядерной войной.

L. Yoneyama напоминает о многозначной образности в национальном и глобальном историческом контексте Собора Атомной Бомбы - Атомного дома (в том числе отражающем иронию М. Хайдеггера по поводу бывших имперских и колониальных амбиций Японии). Добавим - и иронию судьбы, когда уран из нацистской Германии, отправленный после многочисленных просьб японцев в качестве помощи союзнику, по пути в Японию для нужд японской ядерной программы попал в США и поспособствовал созданию бомбы для Хиросимы. Многозначность относится и в целом к мемориальному комплексу Хиросимы – своеобразной иконе по мысли авторов. “Атомный дом в Хиросиме занесен в список объектов культурного наследия ЮНЕСКО, но мы должны постоянно напоминать человечеству о Хиросиме и Нагасаки, которые представляют собой точку отсчета кошмара, рожденного ядерным оружием” (Интервью Посла Японии в России И. Номура агентству РИА “Новости” по случаю 59-ой годовщины атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки).

Образ трагического и радикального перелома индивидуальных судеб и нации в целом развивает И. Номура: “У меня особые чувства к ядерному оружию. Я и моя семья в то время жили далеко от Хиросимы, но многие наши родственники жили в Хиросиме. Через две недели после атомной бомбардировки мой отец, беспокоясь о родственниках, один отправился в Хиросиму. Я и сегодня помню фигуру отца, хотя в то время мне было пять лет, когда он через неделю уставший вернулся домой и горестно произнес всего одну фразу: «Там ничего нет!» Отец потом ничего не рассказывал о бомбардировке, даже если его просили об этом. Думаю, что это была такая ситуация, которая буквально «не поддается описанию словами». Отец был военным врачом, и мне запомнились его слова: «Время, когда Япония пыталась править другими странами с помощью силы оружия, ушло безвозвратно. В будущем надо прилагать усилия к тому, чтобы мы были признаны в мире как страна, которая стремится только к миру». Эти слова моего отца повлияли на то, что я выбрал профессию дипломата”.

Исторический опыт евреев сразу заставляет их связывать и сравнивать ядерное оружие с такими явлениями как нацизм и холокост. R. Kimelman цитирует S. Pisar: "Стоя в тени крематория, я хочу предоставить человечеству доказательство, что возможно весь мир превратить в крематорий при использовании ядерного оружия". Отталкиваясь от холокоста, в Израиле выработан принцип "Никогда снова". По мнению R. Kimelman, этот принцип применительно к возможному ядерному конфликту между крупными державами означает барьер на пути превращения геноцида в модель омницида. Применительно к Израилю - не позволить холокосту произойти снова.

Один из сторонников ядерных испытаний 1998 года, как пишет K.K. Young, использовал, чтобы показать легитимность ядерного оружия Индии как сдерживающего средства, притчу о кобре, которая может шипеть, но не должна кусать. Появились понятия "бомба индуизма" и "шафрановая (по священному цвету одеяний аскетов) бомба" как противовес понятию “бомба ислама”. На основании классических текстов индийского религиозного эпоса национальное ядерное оружие трактуется (как и в иудаизме) “оружием последней надежды”.

Продемонстрированные в Хиросиме и Нагасаки (а многие считают эти события специальным “экспериментом”) наглядно последствия ядерной атаки гражданского объекта, стали впоследствии для мировой общественности образом ужаса. По мнению “America’s wars in Asia: a cultural approach to history and memory”, не сопоставленные с таким наглядным образом другие виды оружия массового поражения не вызывают у людей такой же реакции на опасность.

Аналогичный эффект совершенно различного восприятия обществом ядерного оружия и современных потенциально опасных технологий отмечает Ф. Фукуяма. В последнее время, в частности, на фоне классического ядерного оружия не заметна требуемая озабоченность опасным военным потенциалом “грязных бомб”, так называемых сверхтехнологий, в частности, - нанотехнологий. С другой стороны, по Х. Гастерсону, именно чудовищный потенциал ядерного оружия заставляет некоторых, как это ни парадоксально, считать его не оружием, а "фишками в символической игре". Известно наличие информационного проекта “Северное измерение: ядерное окно”.

J. Garrison сопоставляет решения по применению плутония с союзом между Фаустом и Мефистофелем, а ядерные технологии вслед за H. Kung – с социальными утопиями, характерными отчуждением от самой жизни. Плутоний, как радиоактивный элемент, "живет" особой собственной "жизнью", на которую не могут влиять люди. Он (равно как уран и тритий) постоянно, в соответствии с законами радиоактивных превращений, изменяется. Это серьёзно беспокоит социум в контексте безопасного хранения, например, ядерного оружия. И сохранения им при этом боевых свойств. Часто из-за внутренней изменчивости ядерную начинку боеприпасов отождествляют с живым организмом, который во многом не изучен и поведение которого может быть далеко не безопасным.

Ядерные мини-заряды называют “ядерными пулями”. А. Эйнштейн прогнозировал образ пост-ядерного оружия: “Я не знаю, какое оружие будет применено в следующей мировой войне, скорее – какое после нее в следующей войне: лук и стрелы” (цитирую по К. Ясперсу). Было время, когда апологеты ядерной энергетики громогласно утверждали, что “реактор – это тот же котел, а оператор – простой кочегар”. И отстаивали безопасность реакторов до такой степени, что гарантировали возможность их размещения “на Красной площади”.

ФЕНОМЕН ЯДЕРНОЙ ЭНЕРГИИ И ПРОСТРАНСТВО СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ