Функциональный круг человека более широк, но дело здесь не только в количественных, но и в качественных изменениях

Методологические основания рефлексии феномена ядерной энергии в пространстве символических форм заложены в сути человека как вида. Полезно в этой связи обратиться к творчеству Э. Кассирера. Его "Философия символических форм" представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию - "основным формам «понимания» мира". Э. Кассирер рассматривал культуру как систему и, в конечном итоге, в единстве ее отдельных элементов, связывал интегративные понятия "символ", "символизм" с энергией духа, энергией всех видов мыслительной деятельности человека. Общим понятием для него становится уже не "познание", а "дух", отождествляемый с "духовной культурой" и "культурой" в целом в противоположность "природе".

Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Э. Кассирер находит в знаке, символе, или "символической форме". В "символической функции", полагает Э. Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания - его способность существовать через синтез противоположностей. Он понимал и принимал в соответствии с немецкой традицией и буквальным значением немецкого эквивалента термина "symbolisch" - "sinnbildlich" выражение смысла через образ.

Обращаясь к нему в контексте символов – для многих внимание к символам равнозначно фундаментальному иррационализму – важно подчеркнуть следующее. Э. Кассирер - философ более рационального склада, нежели представитель иррационалистических течений. Поклонник полноты рассмотрения, идеи человеческого прогресса и мировоззрения поэта и естествоиспытателя И.В. Гете, имевший профессиональные контакты с А. Эйнштейном. “Философское умозрение начинается с понятия бытия. Когда оно конституируется как таковое, когда вопреки многообразию и разнообразию существующего пробуждается осознание единства сущего, впервые возникает специфически философская направленность миросозерцания” (“Философия символических форм”).

По Э. Кассиреру (“Опыт о человеке”), сравнивая с сообществом животных, “в человеческом мире мы находим и новые особенности, которые составляют отличительную черту человеческой жизни. Функциональный круг человека более широк, но дело здесь не только в количественных, но и в качественных изменениях. Человек сумел открыть новый способ приспособления к окружению. У человека между системой рецепторов и эффекторов, которые есть у всех видов животных, есть и третье звено, которое можно назвать символической системой. Это новое приобретение целиком преобразовало всю человеческую жизнь. По сравнению с другими животными человек живет не просто в более широкой реальности — он живет, как бы, в новом измерении реальности…Человек живет отныне не только в физическом, но и в символическом универсуме. Язык, миф, искусство, религия — части этого универсума, те разные нити, из которых сплетается символическая сеть, сложная ткань человеческого опыта. Весь человеческий прогресс в мышлении и опыте утончает и одновременно укрепляет эту сеть”.

“Рациональность — черта, действительно внутренне присущая всем видам человеческой деятельности. Даже мифология — не просто необработанная масса суеверий или нагромождение заблуждений; ее нельзя назвать просто хаотичной, ибо она обладает систематизированной или концептуальной формой”. Но “разум — очень неадекватный термин для всеохватывающего обозначения форм человеческой культурной жизни во всем ее богатстве и разнообразии… все эти формы суть символические формы. Вместо того чтобы определять человека как animal rationale, мы должны, следовательно, определить его как animal symbolicum. Именно так мы сможем обозначить его специфическое отличие, а тем самым и понять новый путь, открытый человеку — путь цивилизации” (Э. Кассирер). С Э. Кассирером солидарен D. Fontana: “Символы – это больше, чем просто культурные артефакты: они обращены к нашему интеллекту, эмоциям, духу”.

Одним из истоков российской традиции исследования процессов отображения сущностей / явлений, смыслов / событий (фактов) в системе символов и образов, представления мира как имени является творчество А. Лосева, который был склонен более (по сравнению с Э. Кассирером) к идеалистическим конструкциям и иррациональным посылам. В частности, его “философия имени”. Ю. Лотман – выразитель более поздних российских взглядов на проблему: “Минимальной единицей для появления новых смыслов являются три проявления: Я, другой человек и семиотическая среда вокруг нас (нечто вроде Троицы!)”.

Э. Кассирер специально фиксирует место науки. “Наука есть лишь одна из составных частей системы «символических форм». Наука может, в определенном смысле, быть последним, ключевым камнем, замыкающим свод этой системы, но она не стоит отдельно, она не может выполнять свою специфическую функцию, если бы ее не поддерживали с разных сторон другие силы, решающие вместе с ней задачу «совместного видения», духовного синтеза” (“Логика наук о культуре, очерк первый”). “Философию символических форм Э. Кассирера можно рассматривать как ещё одну попытку охватить многообразие перспектив познания” (K. Sundaram).

Российские вариации этой темы: “Наука и искусство - это как бы два глаза человеческой культуры. Именно их различие (и равноправие) создают объёмность нашего знания. Искусство нельзя отнести к области забав или же наглядных иллюстраций к высоким моральным идеям. Искусство - форма мышления, без которого человеческого сознания не существует, как не существует сознания с одним полушарием” (Ю. Лотман).

Причем Ю. Лотман указывает дополнительно на важную познавательную потенцию искусства. “Оно даёт прохождение непройденных дорог, т.е. того, что не случилось.... А история неслучившегося - это великая и очень важная история. И искусство - всегда возможность пережить непережитое, вернуться назад, переиграть и переделать заново. Оно есть опыт того, что не случилось. Или того, что может случиться. Ещё Аристотель понимал глубочайшую связь искусства с областью возможного… оно даёт нам выбор там, где жизнь выбора не даёт. И поэтому мы получаем выбор в сфере искусства, перенося его в жизнь”.

Вспомним, что исторически человек, его когнитивные способности, эмоции, интуиция, генерирование ассоциативных связей не были неизменными. Рациональность как тип мышления – относительно недавнее приобретение человека. Логика, например, как отдельный способ размышлений сформировалась всего лишь около двух тысяч лет назад. “Человек живет в объективном мире задолго до того, как начинает жить в мире научном” (Э. Кассирер, “Опыт о человеке”). Гораздо более древнее образное мышление, с учетом комплексной эволюции человека на его историческом пути, в новых условиях и относительно новых, современных объектов рефлексии, несомненно, не будет лишним. Тем более, что образ предполагает стремление к ёмкому, целостному и легко усваиваемому сознанием человека восприятию.

Э. Кассирер (“Логика наук о культуре, очерк второй”), кроме того, сравнивая мировоззренческие походы представителей естественных наук, искусства и религии, выделяет важное отличие, наиболее присущее, по его мнению, вненаучной деятельности. Когда гений искусства или религии находится в состоянии сильнейшего внутреннего напряжения, которое побуждает его искать способы для того, чтобы “заставить жить в других то, что живет в нем самом”. Такая устремленность к передаче своих знаний и откровений обществу, несомненно, полезна при всестороннем осмыслении ядерного феномена.

Ф. Франк приводит цитату Э. Маха из книги “Познание и заблуждение”, солидаризуясь с ее смыслом: “Психическая деятельность, при помощи которой получается новое познание…, есть не простой, а довольно сложный процесс. Прежде всего, этот процесс не есть процесс логический, хотя логические процессы могут играть в нем известную роль как промежуточные и вспомогательные члены. Главная же работа при отыскании новых познаний выпадает на долю абстракции и фантазии”. Такая позиция этих философов особенно ценна тем, что они оба принадлежали к поколению, девизом которого (как, во многом, и для Э. Кассирера) был, прежде всего, активный рационализм, которое преклонялось перед научным опытом.

Одной из проблем, интересовавших “философствующего физика” (по его собственному определению) М. Борна, была “Символ и реальность”. В. Гейзенберг писал: “Так же как надеялись ранее греки, так и мы сейчас нашли, что существует только одна фундаментальная субстанция, из которой состоит вся реальность. И если нам придется дать ей имя, мы можем назвать ее только «энергия»”. Одновременно он допускал, что при переходе к другим, отчасти нематериальным формам бытия, например к сознанию, нужно принять существование чего-либо другого, которое не сводится лишь к физической энергии, - то есть души.

И. Жидов с соавторами, являясь представителями ядерной отрасли, проанализировали происхождение слова "энергия" по религиозным текстам (конференция "Проблемы взаимодействия Русской Православной Церкви и ведущих научных центров России"), ныне термина чаще чисто физического. Оказалось, что это понятие первоначально более означало способность творить чудеса, действие Духа в человеке. Вообще, понятие “энергия” широко применяется в богословии и философии при толковании имени и значения Бога, при осмыслении человеческой жизни и окружающего мира через “призму” божественного имени (Е. Трубина). С другой стороны, М. Эпштейн подметил: "Недаром конец мира предсказан в образе пламени, а не замерзания или потопа… настоящий конец придет от огня… Так издревле обозначалась энергия, которая бурлит и накапливается в человечестве, пока не грянет последним судом". В социуме вполне конкретны также социальные энергии сугубо светские (сила слова, красоты, пассионарность).

Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл в телепередаче "Слово пастыря" разъяснял суть актуализации сверхчувственной реальности не нашего мира в системе понятий человека на примере феномена ангелов - некоей относительно самостоятельной от Бога субстанции, которая может являть человеку и добро, и зло. При этом он сослался на случай из своей практики, когда концепция ангелов становится более восприимчивой для людей естественнонаучной традиции, если она трактуется через понятия энергетических полей, недоступных пока научному объяснению. Напомнил он и религиозные взгляды св. Григория Паламы о сверхчувственном мире как о мире энергий, когда Бог, имеющий сущность запредельную и недоступную, взаимодействует с людьми, самовыявляется людям на уровне энергий, пронизывающих мир и сообщаемых людям. Учение Паламы было официальной доктриной византийской церкви.

И в настоящее время осознана целесообразность создания в чем-то аналогичных светских или светско-религиозных официальных доктрин “энергичного энергетического взаимодействия на ментальном уровне”. Необходимы, помимо экономических и политических, надежные интеллектуально-практические основания для энергетической кооперации - на ниве общественных, научных и культурных международных связей. Например, основания, создаваемые совместными усилиями России и ЮНЕСКО. Международный центр устойчивого энергетического развития в Москве. Форумы “Энергетическая неделя в Москве”. Конференция “Энергетика в изменяющемся мире” (2007 г., Париж). В приветствии президента В. Путина этой конференции заявлено, что “нам нужны не только трубопроводы”. Россия такими действиями в контексте компетенции ЮНЕСКО формирует свой новый имидж в жизненно важной для всех сфере энергетики, внедряя в оборот концепты “социальные ценности”, “гуманитарные аспекты современной энергетики и энергетической безопасности”, “диалог”, “информационная открытость”, “распространение знаний и технологий”, “продвижение научных достижений, в том числе молодых исследователей” и другие подобные. Это начало “игры на гуманитарном поле”. Важно оперативно и полно наполнять это “поле” информацией.

В Осло в 1999 г. на сессии "World Commission on the Ethics of Scientific Knowledge and Technology", UNESCO был озвучен красивый симбиоз мифов. Один из участников, профессор - астрофизик, сказал: "Научные, философские и концептуальные рассуждения относительно этики энергии можно охватить тремя образами. Прометей, который украл огонь и подарил его людям. Фауст, вступивший в сделку с дьяволом, чтобы покорить природу. Франкенштейн, в случае которого вина человека не столько в том, что он создал искусственное существо, а в том, что оставил его". Там же другой участник, представитель Gaz de France, призвал философов объяснять обществу социальную среду, в которой действуют разные сферы энергетики, в контексте времени, потенциальных рисков и различных стартовых условий анализировать экономические и политические справедливые формы их сосуществования. Не стоит нам, видимо, по крайней мере, терять душу и оставлять без внимания и осмысления содеянное и задуманное людьми в ядерной сфере.

Есть пример того (К. Злосчастьев), как одно из бывших фундаментальных понятий физики – эфир – широко и многосторонне “обыгрывается” в художественном творчестве. С другой стороны, “в современной физике часто используют такие понятия как «демон Лапласа» и «демон Максвелла», где термином «демон» персонифицируют некие физические принципы и закономерности, которые мог бы реализовать гипотетический «некто» или «нечто». При этом, конечно, физики не подразумевают реального существования этих демонов, точно так же, как современный человек, говоря о поэтической музе, эльфах и гномах, не подразумевает их реального существования…” (В. Петренко, В. Кучеренко).

Представления о солнце, звездах и энергии составляют основу мифов многих народов. Солнце - главный символ, объединяющий человечество. Как отмечал Н. Рерих, люди не слагают мифы о незначительном.

Искусство, как философию и религию, считают одним из способов познания мира (например, Ю. Лотман) и разновидностью мировоззрения – художественным мировоззрением. А. Дюрер, великий живописец, был одновременно теоретиком искусства, а также занимался прикладными вопросами – изготавливал географические карты. Творчество А. Дюрера, как и широко известные характерные черты творчества Л. да Винчи, - примеры единства в восприятии людьми разных сторон мира, когда символы доминируют. Микеланджело, в живописи и поэзии, ратовал за гармонию разума и души. Образы духовной и физической энергии вдохновляют ныне В. Акулинина на развитие абстрактного “Энергетического искусства”.

В. Дильтей: обобщал: “Сродство философии с религией, литературой и поэзией отмечалось постоянно. Внутреннее отношение к жизненной и мировой загадке обще всем троим” (“Философия в систематическом изложении”). П. Абрахам выделял “две основные роли искусства в социальной истории: активное влияние на общество и – через него – на события; пассивную роль по отношению к обществу в качестве летописца событий. Искусство способствует формированию события и свидетельствует о событии”.

Общеизвестно, что М. Хайдеггер часто опирался на образное мышление. О. Роден своего "Мыслителя" поместил над "Вратами ада". К. Ясперс напоминает нам о стремлении некоторых философов персонифицировать философию и говорить о ней как о существе или обнаружить демонический характер техники. "Чтобы выразить философию нашего времени, философию подвига, человеческой жизни, любви, смерти — мало одних рассуждений на эти темы, необходимо дать знак, символ, образ, что в буквальном переводе с греческого означает идею", - писал В. Астафьев. В.Рачков с соавторами при философском осмыслении того или иного феномена большое значение придают образу.

Образ позволяет выделить из неопределенности какие-то более четкие стороны действительности, поставить первые ясные вопросы, начать формулировать проблемы. Один из номинантов премии за наилучшее объяснение проблем мироздания (НТВ, программа А. Гордона), личные научные интересы которого группируются вокруг познания времени, оптимально сопоставляет себя с неустанно идущим вперед, несмотря на внешние обстоятельства, ишаком, "потому что идти надо".

В веках образно и постоянно воспроизводится мысль о стремлении к познанию, цене и результатах этого, о Фаусте и Мефистофеле - от немецких народных легенд, через И.В. Гете (Фауст), Т. Манна (Доктор Фаустус), родственных персонажей Ф. Достоевского и М. Булгакова до "творения Фаустов становятся фауст-патронами" И. Губермана. Философия “глубинной экологии” (А. Нейес, Н. Витошек, E. Stang и другие) успешно использует образы скандинавской мифологии и культурологическую рефлексию, развиваясь в системе категорий “культура” – “технология” – “экология”.

Ф. Достоевский в “Бедных людях” говорил о “сказочниках”: “Всю подноготную в земле вырывают”. В. Дудкин, сопрягая такие, казалось бы, далеко отстоящие друг от друга явления культуры как античность и Достоевский, считает, что “прошлое искусство не так уж далеко от наших дней. У культурной истории особое время. Образы и мифы «сшивают» страницы мировой культуры в единую книгу”. Есть мнение, что из мифологии возникли религии.

Уместен при познании ядерного феномена подход, аналогичный творческому приему А. и Б. Стругацких в фантастической повести “Пикник на обочине”, когда в таинственную Зону они посылают одновременно Сталкера, Профессора и Писателя. Или подход, аналогичный реальному, не из фантастики, научному направлению “Литература как философия” (А. Давыдов) с его методологией социокультурного анализа художественной литературы для познания человека и общества (см. также материалы XI Харьковских межд. Сковородиновских чтений “Философия и литература”).

Книга В. Ирхина, М. Кацнельсон “Естественнонаучный и гуманитарный подходы к современному мировоззрению”. Такого рода книги, большую часть которых составляют детальные обзоры и сравнения, показывают:

- сопряжение естественнонаучного и гуманитарного знания имеет давнюю историю и множество примеров (в частности, применительно к физике микромира);

- существует много параллелей в разных видах познания, учет которых, безусловно, позволяет получать более адекватный реальности итог;

- подход книги есть следствие позиции “идти от человека как целого” и основание для устранения существующего “интеллектуального перекоса” из-за доминировавших взглядов на всесилие рациональной науки.

Необходимо отметить интересное явление. “Метафизическая живопись”, “поэты-метафизики”, “поэты-символисты” – эти, позиционированные как особо интеллектуальные, течения искусства известны из истории. В современном мире многие рефлексивные направления, в разных сферах деятельности (философии, культурологии, художественном творчестве), также связывают свою позицию с понятием “метафизика”, ищут свое место в “метафизическом строю”. В России, например, помимо собственно философско-метафизических исследований, после выхода (с исчезновением СССР) духовно-гуманитарных исканий за строгие рамки жесткой государственной идеологии материализма и рационализма, в научных журналах, интеллектуальных программах СМИ и Интернет проявляются разноплановые “окрестности” метафизики, метафизические осмысления разных общественных и научных явлений. “Метафизика детства”, “метафизика любви” “метафизика ландшафта”, “метафизика исторических параллелей”, “метафизика власти”, “метафизика имен и названий”, “метафизика кино”, “метафизика машины/техники” – вот лишь некоторые примеры подобной “как бы метафизики”.

Вик. Ерофеев высказывал мысль о грядущей “метафизической революции”. А. Доброхотов предрекает “возвращение метафизики в современную интеллектуальную культуру… в качестве способа мышления, совместимого с аксиологией современной науки и вполне респектабельного в контексте «высокой» культуры… (как метода) решения ряда семантических задач высокого уровня обобщения”. Похоже, к известной в истории “метафизике всеединства” добавится “всеобщность метафизики” или “метафизическое всеединство”.

Тему соотношения иррационального и рационального затрагивает книга Б. Тарасова “«Мыслящий тростник». Жизнь и творчество Паскаля в восприятии русских философов и писателей”. Б. Паскаль впервые среди ученых сказал о пределах рациональной науки и о необходимости сочетать ее с “доводами сердца”. А. Проханов (радиостанция “Эхо Москвы”) напомнил, что существует метафизика политики. По его мнению, ее знал В. Шекспир. Ссылаясь на “Макбета”, этот талантливый и политизированный гуманитарий выстраивал ассоциативный ряд: земля, которая рождает газы – три ведьмы – роль нынешних углеводородов в политике. Вице-президент Российского Философского общества А. Чумаков (2006 г.) издал книгу “Метафизика глобализации”.

В. Вундт выделяет отдельный контекст: “…метафизика нашего времени больше укоренилась в отдельных областях знания, чем среди профессиональных философов…в специальных областях знания заметно растет метафизический интерес. В ряду философов вне философии или, как их еще можно назвать, метафизиков поневоле естествоиспытатели занимают, безусловно, первое место …непринужденность и нередко известная наивная первобытность таких систем обладает своеобразной ценностью…” (“Философия в систематическом изложении”).

Предрасположенность российской ментальности к метафизическим оттенкам в осмыслении действительности на разных духовно-гуманитарных направлениях особо отмечает А. Доброхотов. “Для российской почвы философия – экзотичное и плохо укорененное растение. В течение веков Русь предпочитала миф и образ, вкладывая в них сокровища своей мудрости… Поэтому вполне естественно, что литература берет на себя груз метафизики”.

И далее в общем социокультурном контексте, представляя свою статью “Белый царь, или метафизика власти в русской мысли”:

“Предлагаемый текст, в первую очередь, посвящен задаче прорисовки общего культурно-исторического контекста, в который включались попытки разгадать тайну власти. Однако мы не будем специально рассматривать социальную философию, политические доктрины или партийные манифесты. Они будут нам интересны лишь в той мере, в какой они выражают некую первичную интуицию относительно власти, что и указывает выражение «метафизика власти». Слово «метафизика» употребляется здесь в его наиболее общем и простом смысле. Имеется в виду тот тип знания, который рассматривает сверхопытные первоначала и принципы своего предмета, обосновывающие сами себя и соответствующие им явления. Однако в русской культуре вплоть до второй половины XIX века метафизические интуиции выражались не в форме философских конструкций, а в виде эстетических, моральных или религиозных переживаний. Поэтому слово «метафизика» уместно в той мере, в какой оно отражает стремление мысли дойти до основы, до корней явления. Примерно в том же смысле употребляется слово «метафизика», когда говорят, например, о средневековой метафизике света или метафизике любви. В русской культуре были темы, которые всегда связывались с некой метафизической загадкой и поэтому особенно активно провоцировали стремление к прояснению основ. Например, проблема свободы или проблема моральной оправданности богатства. К таким темам относится и проблема власти.

Стоит подчеркнуть еще одну особенность употребления слова «метафизика» в данном контексте. Для русской культуры характерно отсутствие безусловных четких границ между миром творческих порывов (откуда бы они ни исходили) и миром реальным. Западноевропейская культура, напротив, умеет защищать реальный мир, мир трезвой середины и повседневного здравого смысла, от вторжений идей и аффектов. Та опасная непосредственность, с которой идеи врываются в действительную историю России, делает ее, в некотором смысле, «метафизической». Легко заметить, что наша история тяготела к превращению мифологических архетипов в явления конкретной истории, что, видимо, не случайно. Тем более важно обратить внимание… на метафизические установки самосознания русской культуры” (А. Доброхотов).

Сфера влияния понятия “метафизика” стала актуальной сегодня и даже, если можно так сказать, модной. И это правильно. Сейчас в ходу постулат: “Жизнь многогранна. Есть в ней и материальное, и духовное. И реальное, и мистическое. И высшее, и обыденное”. Такая ориентация, по моему мнению, продуктивна. Метафизика, как и любое сложное философское направление, не может быть однозначной и неизменной. Речь, кроме того, не идет о классической метафизике с ее плюсами и минусами.

Отмеченная тенденция - не та примитивная, вульгарная, прямолинейная, трактующая явления упрощенно и буквально метафизика, которая, например, при рассмотрении чисто субатомных явлений приписывала душу, волю и разум электрону, и которую справедливо критиковали члены Венского кружка. Тем более, представители этой тенденции не интерпретируют собственно атомные явления, их физическую сущность. Если они иногда, например, - в образах, и ссылаются на эти примеры интерпретации, то лишь как на “зигзаги” мысли, оригинальные по форме, в чем-то аналогичные их подходу, но ошибочные применительно к конкретным частным случаям неживой природы.

К Аристотелю восходит краткое определение: “Метафизика – все, что после физики”. Это хорошо и правильно, когда физики и мыслители-гуманитарии, пытаясь лучше понять мир, в том числе и чисто физический, выходят за рамки “физики”, материального бытия, естественной науки. В их “окрестности”, в сопряженные области человеческого, научного и вненаучного, знания и опыта. Когда ученые начинают обращаться к “соседям’, образам-сравнениям-параллелям. Какое-то отдельное отклонение-обращение, особенно, если только на нем “зацикливаются” и превозносят до небес его как единственно правильное, может быть ошибочным или неправильно трактуемым. Но совместное осмысление и интегрированный взгляд, как правило, надежней и продуктивней.

Такая тенденция “метафизикации” находится в русле глобального духовно-гуманитарного процесса современности. Сейчас проповедуют плюрализм мнений, отход от жестких в своих принципах течений (не только типа марксизма, но и позитивизма, например). Постмодернизму вообще присуща запальчивая крайность: “Сколько мнений – столько и истин”.

Аналогии можно продолжить: “Изменение в типе научной рациональности от классического к неклассическому и далее к постнеклассическому представляет собой не случайное, а закономерное явление соответственно процессу эволюции техногенной цивилизации”. Так подытоживают Т. Партон и Ю. Черный анализ творчества А. Вебера и его сподвижников, в частности, по “философии жизни”. И дополняют: “То, что по идеологическим причинам называли иррационализмом, в действительности представляло собой попытку расширения понимания сферы рациональности за счет включения в познание целостного жизненного опыта. Это означало замену жестких концептуальных схем строгой научности «мягкими» методами с их акцентом на понимание, диалог, культурное посредничество”. Происходила переориентация внимания философии с внешнего, вещного мира на внутренний, духовный мир человека. Л. Микешина подчеркивает (цитирую по Т. Партон и Ю. Черному): “За этим стояло не отрицание рационального подхода…, а обращение к иной онтологии – человеческой духовности, укорененной в культуре, искусстве, «жизненном мире»”.

Я, например, рассматриваю социальные ядерные явления, причем не только частности, а, по возможности, в комплексе. Я не наделяю ядерную энергию человеческими или божественными атрибутами. Но при таком рассмотрении “как бы метафизика” как инструмент как раз к месту. Как направление, предполагающее привлечение знаний о человеке и социуме во всей их полноте. А. Доброхотов метафизикой называет “философское учение о сверхопытных началах и законах какого-либо определенного типа бытия или же бытия вообще”. М. Хайдеггер писал: “Метафизика – это вопрошание сверх сущего, за его пределы, так, что мы получаем после этого сущее для понимания как таковое и в целом” (М. Хайдеггер, 1993). Если это так, то мою работу “метафизика поневоле” в какой-то мере, отчасти – шутливо, можно, видимо, воспринимать как метафизику ядерной энергии. Такая трактовка сути работы дана впервые профессором B. Falkenburg.

В. Иванов, сын известного советского писателя, академик РАН и многих зарубежных академий, выступая на телеканале “Культура”, приводил примеры того, как представители художественного творчества через “призму” своего восприятия воспринимали достижения физики, а иногда и, образно, предвосхищали их. Гуманитариями, по В. Иванову, до открытия феноменов “темной материи” и “черных дыр” было создано представление о неизвестной пока материи во вселенной. Комментируя антропный принцип он сказал: “Среди прочего, это и повод для оптимизма: ведь не могла же природа так изящно устроить мир для того, чтобы человек сам себя и свое окружение уничтожил”. В. Иванов был знаком с Б. Пастернаком. Пастернак в беседе с ним говорил о своих попытках понять точки соприкосновения науки и искусства в познании мира. По Пастернаку, человечество воспринимает мир не таким, каков он есть на самом деле. Мир как бы отделен от нас неким полупрозрачным занавесом, который колышется. И эти колебания позволяют людям составить лишь некий вероятностный набор картин – представлений о мире. Как наиболее понято это стало в квантовой теории. И наука, и искусство лишь помогают колебать этот занавес. В этом они схожи. В. Иванов в вероятностном контексте приводил также известные примеры обратного. Когда физики охотно используют иносказание. В частности, - версии метафоры об игре Бога в кости. И о том, что при этом Он так далеко забрасывает кости, что нам в результате не все видно.

Использование образов для понимания реальности сосуществует со строгой традицией, основанной на измерениях, числах и количествах. Так - с фантазией и воображением, при смелости мысли и синтезе, подобно писателям и поэтам, научного языка соответственно синтезу знаний, используя порой в научных работах стиль, напоминающий художественную литературу - занимался наукой В. Вернадский. “Великие поэты, художники, композиторы… каждому человеку… открывают нечто свое, личное, сокровенное… В этом отношении научное творчество Вернадского под стать произведениям великих поэтов, художников, композиторов. Оно интересно для ученых, философов, писателей, инженеров, практических работников, общественных деятелей“ (Р. Баландин, 1983).

Многие великие ученые, занимавшиеся естественными науками, глубоко интересовались религией, искусством, философией, культурой в целом, что привело к широте их кругозора. Д. Менделеев – из их числа. В творчестве А. Эйнштейна основная опора состояла не в эксперименте, а в наглядных образах (например, связанных с распространением света). В своих исследованиях он всегда следовал собственной интуиции. “Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, - это ощущение таинственности. Оно лежит в основе всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке… Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего” (А. Эйнштейн, цитирую по Р. Баландину, 1983).

Ныне, по крайней мере, у “среднего” научного работника отсутствует осознание того, что наука, в сущности, тоже является не прямым описанием реальности, а некоторой символической системой. Например, установление связи какой-нибудь “модели Гейзенберга” в теории магнетизма с физической реальностью требует, вообще говоря, не меньших усилий, чем толкование библейской книги Даниила, которым занимался И. Ньютон. Э. Эйнштейн, П. Дирак и другие физики, кроме того, большое значение придавали такому субъективно-гуманитарному критерию оценки теории или модели, как ее “красота” (привожу по В. Ирхину и М. Кацнельсон). А. Волошинов, например, эстетическое содержание идеи симметрии связывает с ее мощным эвристическим потенциалом на всех этапах развития науки. В частности, при появлении планетарной модели атома.

Отправляясь в мысленное путешествие по пространству символических форм, пытаясь с этой стороны подступиться к пониманию социального наполнения ядерного феномена, будем руководствоваться “дорожной картой от Э. Кассирера” (“Опыт о человеке”): “Миф, религия, искусство, язык и даже наука выглядят теперь как множество вариаций на одну тему, а задача философии состоит в том, чтобы заставить нас услышать и понять ее”. Человек может “создать — в языке, в религии, в искусстве, в науке — свой собственный универсум — символическую вселенную, которая дает ему возможность понимать и истолковывать, связывать и организовывать, синтезировать и обобщать свой человеческий опыт”.

Необходимо иметь в виду, что (как и у Э. Кассирера в “Опыте о человеке”) далее даются скорее пояснения и примеры, чем доказательства какой-либо теории. Вместе с тем (как, опять же, и у Э. Кассирера в “Das Symbolproblem und seine Stellung im System der Philosophie”), фиксируется, как по-разному предстает реальность в мире символов “в зависимости от характерной Перспективы-Смысла, в зависимости от точки зрения…”. По Э. Кассиреру, “философия не может удовлетвориться тем, чтобы фиксировать только одну из этих точек зрения, какой бы всеохватывающей она не казалась, но она должна пытаться охватить их все в синопсисе более высокой ступени и понять их все… так как только тотальность… составляет объективное единство и объективную целостность…”. Но, в отличие от обобщающих оценок Э. Кассирера, далее рассмотрен конкретно ядерный феномен. Такую же тотальность, полноту проповедовал в ядерном контексте К. Ясперс, но по отношению к рефлексии лишь бомбы.

II. Феномен ядерной энергии и пространство символических форм

Еще статьи на тему "человека":

Метрология - инструмент развития общества, экономики и человека

О работоспособности человека на Севере

Здоровье человека и среда обитания

Акция в поддержку бездомных животных «Ищу человека»

Программа жизни человека зависит от внутренних часов

В человеке нужно видеть человека