А в 235-м авиаотряде жизнь шла своим чередом. Неудачно начался 1939 год для Сергея Скоренко. В январе выполнял он рейс из аэропорта Апатиты в район Стрельны. Туда, на слюдяные разработки, необходимо было доставить заместителя управляющего трестом «Союзслюдокомбинат» Осипова и главного бухгалтера треста Голдобина.

Утром стояла тихая ясная погода. Скоренко поднялся в воздух на СП-2 и взял курс на восток. Прошли все сроки, а самолет как в воду канул.

В Стрельну не прибыл, на базу не вернулся. Затем - шесть суток нелетной погоды...

Командование отряда, а чуть позднее специально прибывшая комиссия Северного управления ГВФ под руководством главного инженера Москвина и начальника политотдела Ткаченко занялись поисками исчезнувших людей. В тундру было направлено несколько групп лыжников, сформированных райкомами партии и райкомами комсомола Кировска, Умбы Ловозера.

Прибыл из Петрозаводска на поиски своего ученика и Овчинников. Кто-кто, а уж он знал эти места лучше кого бы то ни было.

Только на седьмые сутки установилась погода, и стало возможно поднять в воздух самолет.

Павел производил осмотр трассы и строго по проложенному маршруту, и отклоняясь, от него. Он был уверен: если самолет сел на вынужденную и пилот жив, то непременно будет выходить на Терский берег, где есть населенные пункты. Только там он мог найти спасение. В глубь полуострова - в район Ловозера, Краснощелья или Каневки - Скоренко вряд ли пойдет, он знает, как нелегко ориентироваться в зимней тундре и как редко там можно встретить жилье.

Сначала он стал прочесывать район верховья; и среднего течения Стрельны. Но сколько ни кружил над заснеженной тундрой - никаких следов.

На десятый день Александру Лебедеву удалось обнаружить самолет Скоренко. Людей возле него не оказалось. Значит, ушли и заблудились...

Только Овчинников не хотел смириться с этой, мыслью, не верил, что Скоренко может погибнуть, - не тот парень.

- Не из таких Серега, - упрямо доказывал маловерам. - Если жив - ползком доползет.

И настойчиво продолжал поиски в районе Стрельны. Но лес и тундра упорно хранили тайну исчезновения людей.

...В тот день погода, как это часто бывает на Севере, внезапно закапризничала. В течение какого-то часа небо заволокло сплошной пеленой, пошел снег, обрушился шквалистый ветер. Продолжать полет было невозможно. Пришлось идти на вынужденную. Сели в глухой безлюдной тундре. Посовещавшись, Скоренко, Осипов и Голдобин решили переждать непогоду. Вскрыли аварийный паек. Насчитав в нем семь банок рыбных консервов и сгущёнки, четыре пачки печенья, три пачки галет, пять плиток шоколада и пять пачек папирос, Сергей предложил спутникам выложить свои запасы. К содержимому пайка прибавилось 200 граммов хлеба и столько же колбасы. Это было все. Самым скрупулезным образом Скоренко поделил продукты на десять равных частей - на десять дней.

- Выдавать буду сам.

Четыре дня не отходили от самолета. Но погода не улучшалась. Знали - поиски с воздуха невозможны.

- Надо идти, - распорядился Сергей.

Сняв с самолета компас, пошел впереди. Двигались в тумане почти на ощупь, утопая по пояс в глубоком снегу. Ночевали, где свалит усталость, под открытым небом.

Наконец вышли к какой-то речушке. Скоренко хотел определить направление ее течения, и это едва не стоило ему жизни: он провалился под лед. Помогая ему выбраться из воды, вымокли и его спутники.

С трудом доковыляли до леса, развели костер. Пока обсушивались - у Сергея сгорел унт, Голдобин прожег валенок.

- Этого еще не хватало! - досадовал Сергей.

После трудных дневных переходов особенно тяжело было заготавливать дрова на ночь. Их почти никогда не хватало до утра.

Измученные и обессилевшие, они порой теряли надежду на спасение. Все чаще стали посещать их галлюцинации. Голод подтачивал остатки сил. На одиннадцатый день наткнулись на лыжный след, который привел их к маленькой рыбацкой избушке. Здесь они нашли немного соли, копыто оленя и - неподалеку от избушки - пятно окровавленного снега. Аккуратно собрали смерзшиеся комки, пошло в ход и копыто сварили суп.

Когда крутились вокруг избушки, увидели пролетавший стороной самолет (это был самолет Овчинникова). На следующий день, сломав крышу постройки, развели большой костер, но самолет больше не появлялся.

В избушке без крыши оставаться было бессмысленно. Пошли дальше, теряя последние силы. Особенно ослабел Голдобин. Он едва передвигал ноги, Сергей и Осипов поддерживали его под руки.

Наконец вышли к реке Варзуге. Главное, нужно было определить, где деревня того же названия - выше или ниже по течению. Сергей, собрав остатки сил, один отправился на поиски жилья. Пройдя километра два, наткнулся на оленью упряжку. Ее хозяин рыбак-колхозник

Кузьма Чумин обрадованно бросился ему навстречу.

- А вас ищет весь Терский. Думали, уж и в живых нет...

Подобрав измученных людей, рыбак доставил их в свою теплую избушку, накормил, напоил горячим, чаем.

Отогревшись, отправились в путь, и через пять часов были в Варзуге.

А вскоре пришла в отряд новая беда. В Умбу за тяжело больной девушкой вылетел Николай Лопатко. Благополучно принял больную на борт и сразу же отправился в обратный путь - девушка нуждалась, в срочной медицинской помощи. Когда самолет был где-то на полпути, двигатель вдруг захлебнулся, дал перебой, потом еще, еще. Стрелки на приборной доске беспорядочно заметались. Машина стала резко терять высоту. Увидев внизу небольшое озерко, Николай стал планировать на него, рассчитывая посадить самолет на лед, осмотреть двигатель и устранить неисправность.

Приткнулся у самого берега. Выскочил из кабины, торопливо открыл забрызганные маслом капоты и с холодеющим сердцем увидел отошедший от двигателя цилиндр. «Как еще не загорелись?» - мелькнуло в голове.

Ждать помощи было неоткуда. Быстро опускалась полярная ночь, погода портилась на глазах. Надо было как-то скоротать время до утра, а там уж что-то предпринимать.

И только сейчас Николай с ужасом обнаружил, что у него на борту нет ни аварийного пайка, ни лыж, ни даже спичек. И бесполезны были теперь его запоздалые сожаления и раскаяния - ведь должен, обязан был он перед вылетом проверить оснащенность самолета - сколько раз твердил ему об этом Овчинников! Не пошла наука впрок. И вот из-за собственной беспечности оказался зимой в безлюдной тундре без огня, без крошки хлеба, да еще с больной на борту.

К полуночи ветер разгулялся еще сильнее. Не принесло радости и наступившее утро. Пурга не давала высунуть носа из самолета. Так продолжалось весь день, всю следующую ночь. Страшно было смотреть Николаю на страдания больной пассажирки. К тому же все ощутимей давал знать о себе голод.

Лишь только забрезжил рассвет - не обращая больше внимания на непогоду, Николай побрел вдоль берега в поисках еды. Но что он мог найти здесь, в голой заснеженной тундре? И все-таки он упорно шел вперед. Теперь он все яснее понимал, что может погибнуть в этих снегах, а вместе с ним и девушка, доверившая ему свою жизнь. Он шел и горько корил себя.

Маленькая, занесенная почти по крышу землянка, на которую вдруг наткнулся Николай, показалась ему миражом. Он поспешил к ней, до последней минуты не веря, что это действительно человеческое жилье.

Ему, кажется, повезло. Он набрел на заброшенную землянку рыбака. С трудом раскопав дверь, вошел в темную каморку и свалился обессиленно на земляной пол. Здесь не металась вьюга, не бил снег в глаза, было сравнительно тепло. Николай отдыхал и строил планы, как перетащит сюда больную девушку, укроет ее от непогоды, а потом двинется дальше в поисках людей.

Привыкнув к темноте, разглядел в углу рядом с крохотным оконцем что-то темное. Пощупал. Это оказалась горка рыбы, брошенной рыбаками, по всей видимости, еще осенью, - гнилой, вонючей.

Распотрошил одну рыбину, сунул кусок в рот. Голод проснулся с невероятной силой, и он стал жадно есть. Затем, набив карманы рыбой,

Николай пустился в обратный путь к самолету. Старался придерживаться старых следов, но их почти совсем замело.

Что-то все время подкатывало к горлу, появился неприятный привкус во рту, кружилась голова. На лбу выступил холодный пот.

С каждым шагом идти по глубокому снегу становилось труднее и труднее. В ушах нарастал звон, перед глазами плыли черные круги. В полубеспамятстве Николай все-таки дополз до самолета. Ожидавшая его девушка, почуяв недоброе, с трудом выбралась из кабины, помогла пилоту забраться в самолет. Уже вместе сообразили: Николай отравился порченой рыбой. И вряд ли он остался бы жив, если бы погода не смилостивилась - вьюга через день улеглась, их нашли с воздуха и доставили в больницу.

Потом, когда Лопатко выздоровел, ему крепко досталось от Карабанова за легкомысленность, беспечность, с какими он отнесся к делу.

Отряд мужал. Самолеты летали теперь во все уголки полуострова. С каждым месяцем прибавлялись не только новые маршруты - геологи проникали все глубже в тундру, - но и новые виды летной работы. Кроме грузо-пассажирских перевозок, отряд осуществлял теперь патрулирование лесных массивов, вел разведку рыбных косяков и наводил на них суда треста «Мурманрыба». Но самой святой обязанностью летчики 235-го считали помощь людям, попавшим в беду. В санитарные рейсы отправлялись по первому зову, невзирая на капризы погоды, не считаясь с усталостью.

Укреплялись и пополнялись ряды авиаторов. В декабре 1939 года в отряд пришел новый командир Яков Васильевич Бадюлин - авторитетный и энергичный руководитель, много сделавший для становления и развития гражданской авиации на Северо-Западе страны.

После введения в авиаотрядах должности заместителя командира по летной части Михаил Васильевич Карабанов стал замом Бадюлина.

Михаила Васильевича сменил затем Сергей Сергеевич Скоренко.

В апреле 1940 года старшим инженером отряда вместо В. А. Бречалова стал выпускник Ленинградского института инженеров ГВФ Герман Иванович Куликов - грамотный и инициативный специалист, воспитавший впоследствии целую плеяду замечательных авиационных инженеров и техников.

В июле 1940 года в отряд прибыло пополнение молодых пилотов. Среди них были Георгий Нарбут, Анна Люканова (жена Нарбута), Виктор Прикащиков, Никонор Колесников. В сентябре того же года пришли две подруги, выпускницы Тамбовской летной школы, Евдокия Лобко и Анна Амосова, а чуть позднее - Александр Воробьев, Николай Рыннов и другие.

Прилетавший по делам службы в Тик-Губу Овчинников радовался, видя, как преображается его родной отряд. С интересом и любопытством встречала его летная молодежь, много наслышанная от ветеранов отряда о нем, первопроходце Кольского неба.

Не раз приходилось ему выступать перед молодыми, рассказывать о тех временах, когда на полуострове был всего один самолет, когда все приходилось делать в первый раз.

Это было потом, уже после того, как в жизни Овчинникова произошло непоправимое - он совершил проступок, который не мог простить себе до конца жизни...

10 октября 1939 года он с бортмехаником Герасимовым должен был выполнить срочное задание - доставить из Апатитов грузы на пограничные посты Кольского полуострова.

Заскочил в Тик-Губу, навестить родные края. Встретился со старыми друзьями. На радостях позволил себе расслабиться - отметил встречу спиртным. За что и был очень строго наказан.

Уже в те далекие годы соблюдению дисциплины, обеспечению безопасности полетов придавалось самое серьезное внимание. 21 ноября 1932 года был введен в действие первый Дисциплинарный устав Гражданского воздушного флота Союза ССР, согласно которому особенно строго карались лица, виновные в нарушениях, связанных с употреблением алкогольных напитков. Исключений не делалось ни для кого.

Поэтому, несмотря на большие заслуги перед Аэрофлотом и личный авторитет, приказом начальника Северного управления ГВФ за нарушение трудовой дисциплины и срыв полетного задания Овчинников и Герасимов были сняты с летных должностей и уволены из рядов Гражданского воздушного флота.

Что ж, наказание строгое, но вполне оправданное: на воздушном транспорте не может быть места людям, которые ставят под угрозу безопасность полетов.

Не думал, конечно, Павел, что безобидная, на первый взгляд, выпивка может поломать всю жизнь.

Казнил себя, судил по самым строгим меркам, но сделанного не поправишь.

Пилотом Овчинников был классным, и его взяли в лесную авиацию - в Северный авиаотряд № 2 треста лесной авиации. Там он искупал свою вину примерным трудом.

А случай этот стал большим уроком не только для самого Павла, но и для многих других авиаторов.

Всё начиналось с «Шаврушки»