В январе 1939 года Овчинников расставался с отрядом: он был откомандирован в Петрозаводск, в 34-е отдельное авиазвено, испытывавшее в тот период острую нехватку квалифицированных летных кадров, особенно для гидросамолетов. Как ни жаль было Овчинникову покидать Заполярье, а приходилось - нужен он был в другом месте. Накануне отъезда Павла собрались самые близкие его друзья - Михаил Карабанов, Борис Арензон, Степан Березин, Николай Лопатко, Сергей Скоренко, Николай Мосин, Виктор Державцев - пилоты, которым он дал путевку в Кольское небо, с которыми сроднился за годы совместной работы.

Арензон переживал при расставании больше всех, он ведь считал Павла за брата. Овчинников как мог утешал друга:

- Ты пиши мне, Арензончик, почаще. О летных делах особенно. А там, может, удастся и тебе в Карелию перебраться...

Степа Березин, как всегда, шутил:

- Да мы тебе, товарищ командир, такие сочинения закатывать будем, что запорожцы паше турецкому.

- Пишите, Степа, пишите. Свое сердце оставляю с вами. Жаль расставаться, ей-богу.

- А ты возьми да и на попятную, - предложил Березин.

- На попятную нельзя. Не в моих это правилах. Взглянув на молчаливого, сосредоточенного Карабанова, Павел дружески похлопал его по плечу:

- Ну что задумался, Миня? Не дрейфь - справишься не хуже меня.

Карабанова назначили на место Павла - старшим пилотом. Честь была немалая, но вполне заслуженная. Михаил отлично знал весь полуостров, школу у Овчинникова прошел хорошую. Но ведь и ответственность какая...

- Прошу вас, друзья мои, любить и уважать нового командира. Берегите его и не доставляйте огорчений, - наказывал Павел пилотам. - Он замечательный летчик и надежный товарищ.

- Сказали б вы, товарищ командир, каждому из нас на прощание что-нибудь вроде наказа, - предложил Скоренко.

- Это можно, - согласился Павел. - Только давайте сначала устроим час покаяния. Пусть каждый расскажет о своих летных грехах, о которых не знает никто - ни мы, здесь сидящие, ни руководство отряда.

А я постараюсь отпустить вам грехи, заодно и напутствие дам. Согласны?

- Принимается, товарищ командир, - дружно заулыбались пилоты.

- Ну кто первый? Ты, Степан? Валяй! Березина не надо было уговаривать. Он охотно затараторил:

- Был тут у меня один грех, «шаврушку» бегом догонять пришлось. Что - не верите? Правда. Прилетел я как-то на Бабинские озера к рыбакам на тоню. Не выключая двигателя, загрузился рыбой. И можно бы на взлет, да понадобилось мне отойти на минутку - нужда заставила... Вылез из кабины - и в кусты. Мотор чих-чих - все нормально. А потом слышу: движок обороты набирает. Выглянул - мать честная! - поползла моя «шаврушка» по воде самостоятельно. Я бегом. Хорошо, глубина была небольшая, догнал проклятущую, перевалился в кабину и за сектор газа, чуть не оторвал рычаг со злости.

Степан замолчал и облегченно вздохнул, словно свалил тяжелый груз с плеч.

- Ну, Степа, ты и циркач! Вздуть бы тебя за это как следует, - вырвалось у Павла сердито.

- Товарищ командир, вы же сами говорили - все, как на духу, вот я и выкладываю, - обиженно протянул Березин. - Может, не надо больше про грехи-то? А?

Овчинников примирительно вздохнул:

- Надо, Степа. Извини. Давай дальше, что там еще припас, исповедуйся. - Павел все-таки настороженно посмотрел на Березина, словно опасался признаний пострашнее.

- Грехи-то отпустите? - улыбнулся Степан.

- Ладно уж, коль обещал. Только не вздумай еще когда-нибудь оставить самолет с включенным двигателем, забыл разве - от тряски сектор газа всегда ползет вперед? - И уже с улыбкой Павел добавил: - Давай дальше, раб божий.

- Дальше уж попроще. Помните, прошлой зимой с опаленными бровями ходил? Я ведь соврал тогда, что у костра в тундре обжегся. На самом деле тогда чуть самолет не сжег.

Овчинников приподнялся со стула от неожиданности. Торопливо расстегнул на кителе пуговицу, будто тяжелее дышать стало.

- Ночевал я, действительно, в тундре. Перед вылетом решил слитое в бидон масло подогреть. Разжег лампу, поставил бидон на огонь. Не прошло и пяти минут, как мой бидон взлетел на воздух - рвануло, будь здоров. Как не вспыхнула тогда стоявшая рядом «шаврушка» - ума не приложу. Ведь всего в нескольких шагах от нее все произошло. Да и сам чудом остался жив.

Павел только молча осуждающе покачал головой.

- Все, товарищ командир, - закончил Березин и выжидательно посмотрел на Павла.

- Ну, Степан, с тобой, вижу, не соскучишься, - выдавил тот сокрушенно и замолк.

- А как же насчет снятия грехов-то, Павел Карпович? - напомнил Березин.

- Ну тебя к черту, с твоими грехами! - выругался в сердцах Овчинников. - Хорошо, хоть сам понимаешь, что наломал дров. Ладно, кто там у нас следующий?

- Можно мне? - робко подал голос Лопатко.

- Давай, Коля, выкладывай, - не поднимая головы на собеседника, разрешил Овчинников.

- У меня, Павел Карпович, был один лишь серьезный грех - чуть, не разбил самолет во время «зеркалки».

- Лихачил, наверное? - перебил Павел.

- Нет, товарищ командир, не лихачил. Просто «зеркалка» - для любого дело трудное. Тут надо опыт, а у меня его в то время было с гулькин нос. Зато сейчас с этим все нормально, пройденный этап.

- Ну, а что у тебя, Серега? - обратился Павел к Скоренко.

- Да я вроде очертя голову в пекло не лазил, - засмущался Сергей. - Заповеди ваши блюду. Вроде никаких чэпэ не было...

- Слава богу, хоть один нашелся безгрешный, - улыбнулся Овчинников. - Ну, а что скажет Арензончик?

- Что я?.. Я ничего. Сломал вот самолет в Мурманске, вы все об этом знаете. Наука. Стараюсь теперь быть умнее.

- А если не будете стараться быть умнее, Север сам научит вас уму-разуму. Только лучше уж без его науки - дороговато она нам, летчикам, обходится. Коля, а как у тебя по части грехов? - обратился Павел к Мосину.

- Особого ничего. Вот взысканий что-то насовали - некуда девать.

- Не за дело разве, Коля? - поддел пилота Карабанов.

- Без дела, Михаил Васильевич, не дают... - огорченно пробормотал Мосин.

- Зря обижаешься, Коля, - перебил Мосина Павел. - Ты же иногда такое откаблучиваешь - хоть стой, хоть падай. До сих пор лихо гнешь виражи на малых высотах, того и гляди в землю врежешься. Ведь совсем недавно вас с Державцевым за это отчитывал. И не забывай, зимой надо в теплом обмундировании летать. А то все держишь форс, вот и взыскания получаешь.
Мосин молчал.

- Витя, будешь каяться? - обратился Овчинников к Державцеву.

- Да что же каяться? Грехи мои известны. Так что отпускай, командир, все их скопом, и делу конец.

- Списываю, Витя, списываю. А впредь будь умнее.

Павел поднялся из-за стола, обвел всех внимательным взглядом и серьезно, с командирскими нотками в голосе заговорил:

- Грехов у всех у нас, я вижу, хоть отбавляй. Поэтому прошу еще раз - помните, товарищи, самолет не прощает никаких ошибок, я уже не говорю - нарушений, отступлений от законов, от инструкций. В авиации нет больших проступков и малых, в ней все в конце концов измеряется жизнью. Это одно. Не забывайте также, что все мы делаем большое, важное дело, люди на нас надеются, значит, работать надо на совесть. Вот и все мои напутствия.

- Все ясно, командир! Запомним. Зарубим на носу, - за всех подвел черту Карабанов. - Счастливого тебе пути!

Пилоты разошлись, оставив Павла одного. Догадались, что надо Овчинникову попрощаться с родными местами. Не спеша, как тогда, в первый раз, шел

Павел вдоль берега Жемчужной в Тик-Губу. Шел и мысленно прощался с сосновым лесом, с говорливой речушкой, с полями, куда он приходил по весне слушать пение жаворонков.

За домами колхоза «Заполярный труд», там, где Жемчужная сливается с водами Имандры, нашел перевернутую лодку, сел на нее и долго смотрел на застывшую гладь озера, с которого столько раз взлетал, на которое столько раз садился на своей «шаврушке».

...Отряд покидал человек, стоявший у его истоков, человек, с которого, по существу, начиналось все. Здесь он оставлял верных друзей, настоящих летчиков, которым помог стать на ноги и которым было теперь под силу любое сложное задание.

Не мог он знать, как не знал этого никто, что очень скоро и отвага, и выучка, и дружба этих людей будут проверены в тяжелых испытаниях, что трассы, проложенные ими в небе Заполярья, станут военными трассами.

На новом месте Овчинникова встретили радушно. Его здесь знали как классного пилота. Он быстро вошел в коллектив, быстро обзавелся друзьями. Особенно близко сошелся Павел с молодыми пилотами Михаилом Жигаловым, Александром Лебедевым, Григорием Калашником, впоследствии ставшим Героем Социалистического Труда.

Встретил он здесь своего бывшего командира Ивана Сергеевича Сироткина - тот был начальником штаба в авиазвене. Пришелся Павел по душе и знающему, энергичному командиру звена Михаилу Феоктистовичу Михедько.

С Калашником они сдружились с первых дней. Жили в одной комнате и вместе коротали долгие зимние вечера, рассказывая каждый о своей жизни.

Григорий Иванович давал Павлу и первые провозные полеты по незнакомым трассам.

Овчинников быстро освоился в новых условиях. Летать здесь было куда проще, чем в Заполярье.

- Не сравнить с Кольским, - делился он впечатлениями с товарищем. - Тут на каждом шагу ориентиры - деревень вон сколько, опять же - лесоучастки. В Заполярье этого нет.

Работа захлестнула Павла с головой. Летал он грамотно, с желанием.

Когда на вооружение авиазвена поступил самолет МП-1-бис, Павла, еще в Заполярье освоившего этот вид техники, закрепили за новой машиной. А вскоре его, как одного из перспективных пилотов, направили на курсы высшей авиационной подготовки, которые он успешно окончил.

Вернулся с учебы - и снова за работу.

Всё начиналось с «Шаврушки»