Начало читать здесь

Надолго запомнились мне первые рейсы в море. В далеком 1964 году я вышел впервые в море в должности слесаря, котельного машиниста на плавбазе «Воркута».

Это было паровое судно польской постройки. На судне стояла самая современная для того времени паровая машина тройного расширения и турбина отработанного пара «Бауэр Вах».

Вспоминаю, что запуск этой установки сопровождался свистом сродни звуку реактивного самолета, и все на судне знали, что судно идет полным ходом. Здесь пригодились знания, полученные по паросиловым установкам. Но что, самое главное. Мне было 17 лет, я был поочередно слесарем, кочегаром и машинистом. Никто в то время не считал, что ты слишком молод. Все определялось твоей должностью и, независимо от возраста, ты должен был выполнять обязанности. В наше время, взросление порой затягивается до 30 лет, но только при полном доверии, выполнении реальных обязанностей можно получить необходимую самостоятельность.

Уже спустя много лет некоторые из тех, с кем я ходил в свой первый рейс, стали известными людьми на флоте. Старшим помощником капитана у нас был Каргин Михаил Иванович, ставший затем начальником ВРПО «Севрыба». Он к нам перешел с танкера «Пирятин», которым командовала Валентина Орликова и многие посмеивались, каково было ему под командованием женщины.

Наше судно принимало сельдь со средних рыболовных траулеров. СРТ сдавали ее как полуфабрикат в бочках, а затем на плавбазе каждая бочка доводилась до 100 кг по весу, добавлялись соль и специи и это уже была готовая к реализации сельдь бочкового посола. Пожалуй, в те годы не было ни одного, даже сельского магазина, где бы ни стояла открытая бочка с «ржавой», как ее прозвали, крепкосоленой сельдью.

Сельдь на борту СРТ

На старпоме висит все судовое хозяйство, весь личный состав, поэтому работы хватало. На судне был смешанный экипаж, больше десятка женщин, поэтому по субботам и воскресеньям, если позволяли условия, то организовывались вечера отдыха с танцами. Сейчас это трудно себе представить, но это все смотрелось, как на обычной танцплощадке. Наиболее «тяжелым» было распределение спиртного по судам экспедиции.

По заведенному тогда порядку, думаю, что это осталось в наследство от военного времени знаменитых «наркомовских 100 грамм», на праздники доставлялись на промысловые суда подарки. Обычно это была бутылка водки или коньяка для комсостава, бутылка портвейна для рядового состава. Кроме того, привозились сыры, печенье и другие вкусные продукты с берега. В общем, это запоминалось. Ну а там, где спиртное, вечера отдыха, да и притом напряженная работа, то всегда найдутся причины для раздора. Вспоминаю, что в этом случае Михаил Иванович приглашал к себе одного из жалобщиков и говорил: - ты же умный человек, зачем ты ссоришься. Это же затем повторялось и с другим заявителем. Таким образом, оба оставались довольными. В один из рейсов экспедиция свернулась досрочно, сельдь не ловилась, на плавбазе осталось много спиртного, и его выдавали просто по выходным. Единственная была проблема хранения его. В носовом помещении не удалось создать условий хранения даже под замком, все равно находились «специалисты», которые вскрывали дверь, и спиртное исчезало. Тогда пришлось заварить дверь, а сварщик жил в нашей каюте и когда его приглашали либо открывать, либо закрывать дверь, то всегда нам доставался приз в виде бутылки вина. В целом пьянство не поощрялось, а при необходимости наказывалось.

Вспоминается массовый выход кочегаров в город во главе со своим старшиной. Из пяти человек трое были доставлены в вытрезвитель, остальные в непотребном виде пришли на борт судна. Утром было собрано заседание судового профсоюза, на котором прозвучало следующее объяснение от старшины кочегаров. Без всяких обращений на листе корявым почерком ветерана войны было выведено: «Объяснение» и далее текст, привожу его дословно:

- И было нас пять человек и взяли мы пять бутылок водки и сразу выпили их. И стало нас четверо. Взяли еще четыре бутылки водки, и стало нас трое».

И таким образом, теряя кочегаров по дороге, двое все-таки добрались до судна. После такого объяснения и скорбного вида провинившихся, профком заклеймил их позором, но на судне оставил.

Здесь же запомнился мне пример ненужного лихачества. Швартовка в море всегда была одним из наиболее сложных маневров, особенно в штормовых условиях. Но были «лихачи» на СРТ, которые швартовались на полном ходу, отрабатывая затем задним ходом. Как-то сидим в каюте, иллюминатор открыт и видим, что идет на швартовку СРТ. Один из наших моряков, говорит, что я знаю, он всегда лихо и быстро швартуется. Спокойно наблюдаем, как судно идет на нас полным ходом, ждем, что он вот-вот отработает назад. Но траулер с полного хода вдруг врезается носом в плавбазу в районе иллюминатора нашей каюты, за несколько секунд мы вылетаем из помещения и больше уже не восхищаемся лихачом.

Не забываются и мимолетные встречи с начальником флота Бородулиным Георгием Михайловичем. Как-то наша плавбаза вернулась с хорошими показателями в порт и встала к причалу где-то около 4 часов ночи. Поздняя ночь, а на причале нас встречает начальник флота.

Даже ночью этот очень занятой человек нашел время сказать добрые слова морякам после трудного рейса.

Но, пожалуй, настоящее море и промысел можно почувствовать только на палубе среднего рыболовного траулера. Вспоминаю свой первый траулер «Хатанга», где я пошел в море мотористом на промысел сельди. Мало того, что утром на вахте третьего штурмана и моториста шла основная выборка сетей, когда за вахту приходилось давать до 500 реверсов главного двигателя, так еще и после вахты шли на подвахту.

Обычно нас ставили на засолку рыбы. Солили двое - рыбмастер и боцман, а подавал им рыбу из ящика один из членов подвахты. Теперь представьте себе «сачок» килограмм на 15-20, которым надо успеть подать рыбу на стол для двух засольщиков. После такой подвахты вахта в вечно шумящем машинном отделении казалась раем. На вахте хватало времени, и кроме обслуживания главного и вспомогательных двигателей, приходилось то наточить кому-нибудь из моряков нож, то сделать какой-нибудь инструмент на камбуз, то радисту надо было сделать «пилу» из ножовочного полотна, которую он использовал вместо ключа, увеличивая, таким образом, скорость передачи почти в два раза.. Кстати,  вспоминаю один из забавных случаев, произошедших со скоростью приема уже позднее, когда я был женат. Радисты обычно принимали радиограммы на слух, то есть для них текст шел как музыка. Как-то в рейсе уже на БМРТ после двух месяцев нахождения в море приходит ко мне после вахты радист и поздравляет с рождением дочери и протягивает радиограмму, где был такой текст: «Родной родилась дочь экзамен сдала на отлично целую жду». Ничего не могу понять, ведь когда два месяца назад уходил в море, на дочь и намека не было. Потом оказалось, что в тексте слово «родной» родилось из слова «Рудный». Это был мой однокашник, с которым дружили семьями, и жена сообщила мне о радостном прибавлении в их семействе. Радист принимал на слух, и для него более привычным словом было «родной», вот он его и включил в текст радиограммы.

«Мурмансельдь» в те годы имела около 150 промысловых судов и быстро росла в численности как флота, так и личного состава. Поэтому, уже в 21 год, я ушел в рейс вторым механиком на СРТ «Орочен». Что такое второй механик думается не надо много рассказывать, это хозяин машинного отделения. Поэтому с моим сравнительно юным возрастом для этой должности случались и казусы. Как то стояли в ремонте на плавмастерской «Резец», что была в поселке Три Ручья.

Долгие годы возглавлял этот коллектив в прошлом судовой механик Васин Сергей Григорьевич. Небольшого роста, мастеровитый, дотошный он порой сутками проводил время на предприятии. В ту пору часто были авралы по причине путинного промысла, и плавмастерская была всегда загружена. Так вот, слесари плавмастерской пришли ремонтировать главный двигатель на «Орочене», а надо было снять холодильник, отнести его в цех, где прощелочить, опрессовать, при необходимости заменить трубки и вновь установить на судне. Один из слесарей говорит другому: «Давай продуем его на месте, а то таскать замучаемся» и, обращаясь ко мне, а я был в машинном отделении: «Только ты не говори второму механику», принимая меня за моториста. Конечно, они сделали потом как надо, а передо мной извинились.  
СРТ «Орочен» был известен на флоте как одно из судов достигших вылова в 10000 центнеров сельди за один год. Вспоминаю медную табличку в салоне команды, которая извещала об этом событии, были названы передовые моряки судна. Работать на таком судне было почетно, и требовало самоотдачи.

Не могу не вспомнить отношение в то время старших товарищей к молодым специалистам. Старшим механиком на судне был архангелогородец Ларионов Павел Петрович. Запомнил его с полными данными, т.к. потом таких отзывчивых, квалифицированных и просто добрых людей я встречал редко. В прошлом «шуксовик», по возрасту раза в два с половиной старше меня, он был каким-то олицетворением звания старших механиков, пришедшего еще с прошлого века - «дед». Запомнился тем, что очень тонко доверял весь объем работ в машине, помогая так, что это не обижало, а радовало. Однажды в начале рейса подхожу к нему и говорю: «Проверил на главном двигателе «высотки», думаю, что надо отрегулировать». Он отвечает, что согласен, даю тебе время на вахте, занимайся, потом скажешь, как улучшатся показатели. Помню, с какой осторожностью я замерял угол опережения, переставлял шайбу на «зубок» при необходимости и добился равномерного распределения нагрузки по цилиндрам. Доверие всегда окрыляет, когда оно действительное, а не нарочитое. Так как Павел Петрович любил свою архангельскую родину, как он расписывал красоту его родного деревенского края трудно передать. Он любил приготовить чисто архангельскую уху с добавками печени трески, угостить рыбой с архангельским душком и просто поговорить за «жизнь»:

- Жили мы в деревне на берегу моря, недостатка в рыбе, хлебе, в общем-то не было, но о фруктах мы знали мало, а ели еще меньше, ничего почти не росло в наших северных районах. Поехал как-то на рынок с взрослыми в Архангельск, выгодно продали соленую рыбу. Дали мне немного денег на покупки и пошел я по рынку смотреть товар. Вижу, лежат на прилавке ярко красные яблоки. Взял килограмм и уже в дороге назад решил попробовать. Надкусил, а они гнилые. Так и выбросил все, да еще поругал городских, что меня обманули. Когда рассказал дома, то оказалось, что я купил помидоры, признав их за яблоки.

И, действительно, уже потом пришлось несколько раз заходить в Архангельск на промысловом судне, я обратил внимание на крайне низкую обеспеченность товарами в городе. Где-то в 1968 году наше судно прямо с промысла направили в Архангельск на проведение вместе со специалистами СевПИНРО съемок запасов морских водорослей в Белом море. Еще в рейсе боцман попросил разрешения и заготовил несколько двухсоткилограммовых бочек соленой зубатки, палтуса, трески. Говорил, подождите, я в Архангельске буду «первым парнем на деревне». И, действительно, когда мы зашли в Архангельск, то в магазинах почти ничего не было, даже рыбы. Вот тут-то боцман со своей свежепросоленной рыбой был действительно на высоте и обеспечил судно свежими огурцами, картошкой, ну и себя не забыл, приобрел спиртного, правда, в меру. Мне было тогда удивительно, насколько разнился прилавок Мурманска и Архангельска. В Мурманске было неплохо и с рыбой и с другими продуктами питания. По-видимому, срабатывали уровни отнесения городов Правительством к той или иной категории снабжения.

Тот рейс запомнился неописуемой красотой осеннего ландшафта островов в Белом море. Рейс проходил в августе-сентябре. У нас были шлюпки для работы по изучению состояния водорослей и мы много раз высаживались на острова. Многие из них редко посещались, и тут было поистине раздолье для грибников и ягодников. Старпом, как хозяйственный и семейный человек, набрал больше десятка ведер брусники, перебрал ее ягодка к ягодке и уже готовился к встрече с женой в Мурманске, которая очевидно удивится такому подарку с моря. Перебранные ягоды он переложил на верхний мостик, где стояли также пожарные ведра. По приходу судна в Архангельск, а мы должны были сдать научную группу и аппаратуру, матросы что-то подозрительно долго шушукались, а потом после выхода из Архангельска были навеселе. Уже на входе в Кольский залив старпом поднялся посмотреть свои ягоды и не обнаружил ни одного ведра. Как потом оказалось, пока старпом гулял по Архангельску, матросы продали его ягоды местным жителям прямо с причала по 3 рубля за ведро. Да и зачем было торговаться, ведь бутылка водки стояла 2.80.

В Белом море я запомнил гостеприимство жителей прибрежных деревень. Как-то стояли на якоре ввиду небольшой деревеньки. Подъехали сельчане и просят, не посмотрите ли у нас дизель, что-то сломался и вся деревня уже несколько недель без света, а с материка никто не приезжает. Взяли мы инструмент, запасные части и на шлюпке причалили к берегу. Оказалось, что для освещения в деревне стоит 100-сильный двигатель «Букау-Вольф», такой же, как и у нас на судне вспомогательный двигатель. Запасные части у нас были. Оказалось, что «полетели» еще и щетки вместе со щеткодержателями на генераторе, местным знатокам это было не под силу устранить. Сделали ремонт, уже под вечер запустили дизель и дали свет в деревню. Мне кажется, что такого праздника на селе я уже больше не увижу. В тот день мы объелись пирогами с рыбой, ватрушками с ягодами, картошкой с грибами и запили все это традиционной самогонкой.

Продолжение читать здесь

Управление «Мурмансельдь» - в воспоминаниях ветеранов