Давно замечено, чем невиннее вопрос, тем значительнее последствия ответа на него.

В книге «Из века в век», выпущенной к семидесятипятилетию «Апатита», в главе, посвященной Георгию Гансовичу Геберу, я натолкнулся на такие строки: «О втором по счету руководителе треста «Апатит» известно до обидного мало... В ноябре 1937 г. Г. Г. Гебер был освобожден от работы и репрессирован. Полностью реабилитирован в 1954 г.».

То, что Гебер, сменивший у руля «Апатита» Кондрикова, был арестован в 1937 году, я знал. В 1999 году мне довелось заглянуть в его дело. Обвинение по пяти пунктам пресловутой 58-статьи. 58-7, 17-58-8, 58-9, 58-11 УК РСФСР. Организованный подрыв промышленности и транспорта, террор и диверсионная деятельность. Все шло к расстрелу. Но в 1939 году Георгия Гансовича и всех, кто проходил с ним по делу, освободили.

Эти документы я видел своими глазами. Но неизвестно, куда делся Гебер после двухлетней отсидки, и о какой реабилитации в 1954 году идет речь? В Кировске после возвращения из тюрьмы он не появлялся. Может, органы спохватились и добили его окончательно несколько позже, в другом месте и по другому делу?

И вообще, кто такой Георгий Гансович Гебер, что привело его в Хибиногорск, как он жил, когда и где закончил свой жизненный путь?

На все эти вопросы хотелось получить ответы. Сведения о нем пришлось собирать по крупицам. Мурманский областной архив, архив историко-политических документов в Санкт-Петербурге, архив «Ленэнерго», встречи с десятками людей... Если за начало поиска принять 1999 год, когда у меня в руках оказалось дело диверсионно-вредительской организации специалистов «Апатита», а за окончание встречу в Санкт-Петербурге с внучкой Гебера, то получается, что на восстановление истории жизни Георгия Гансовича мне потребовалось более пяти лет.

Родился Георгий в Нарве, в Эстляндии, в прибрежном местечке с нежным названием Мереккюль 28 декабря 1889 года по старому стилю. Отец - дворник и одновременно управляющий хозяйством одного из домов города. Мать, как и принято было в то время, не работала. Воспитывала детей да хлопотала по дому.

Домишко небольшой. Очень русский. С маленькими окнами, заставленными цветами, с уютной жаркой печкой. Высокий забор отделял его от улицы и соседей. Во дворе колодец. Об Эстонии напоминала лишь непривычная для русских дворов дорожка к колодцу, выложенная округлыми каменными плитами.

Хотя семья была чисто эстонская, дома говорили на двух языках. И русский для Георгия был таким же родным, как эстонский. Говорил он на нем без малейшего акцента.

В шестнадцать лет парень закончил городское четырехклассное училище. Училище не гимназия, после него в университет не принимали. Но продолжить образование хотелось, и Георгий перебирается в Санкт-Петербург, где поступает в Охтенское техническое училище.
Несмотря на невысокий статус учебного заведения, образование там давали основательное. Математика, физика, черчение, механика. Преподавали даже рисование. В стенах училища Гебер получил прочные знания в технических науках, выработал каллиграфический почерк и на всю жизнь заразился любовью к рисованию.

Блестящая жизнь в столице быстро превратила провинциального паренька в щеголя. Даже шинель и китель, которые полагались ученикам, он старался носить по-особому лихо, как-то совсем по-офицерски. Светлые, пушистые усики над верхней губой, прядь непослушных волос, выбивающаяся из-под форменной фуражки, шинель внакидку. Чем не орел?!

Впрочем, и это училище не давало права на поступление в высшее учебное заведение. К тому же достатка в родительском доме за четыре года учебы не прибавилось. Надо было идти работать.

Так в трудовом списке (аналоге теперешней трудовой книжки) Георгия Гебера появилась первая запись: «Слесарь Балтийского завода».
На государевой службе, как и на всех казенных предприятиях, рабочим платили не густо. К тому же для парня с вполне приличным для того времени образованием место мастерового было не престижным. И через год он переходит в Вагонно-Техническую контору Путиловского завода чертежником.

Прошло два года, и уже не мальчишка, а вполне опытный специалист нанимается на современнейшее предприятие - крупнейшую электростанцию Петербурга. Ему определяют оклад в 60 рублей. Много это или мало? Армейский поручик перед первой мировой войной получал 46 рублей в месяц. Теперь он может позволить себе модное пальто английского покроя, кожаный портфель с тиснением на клапане «Г. Геберъ», шикарное портмоне с монограммой и многие другие приятные мелочи, которые повышали статус молодого человека как в глазах окружающих, так и собственных.

Став на ноги, Георгий женится на землячке из Нарвы Оленьке, Ольге Андреевне. Снимает квартирку на Обводном канале. Туда же вскоре перебираются его сестра и сестра жены. Маленькое эстонское землячество.

Дела на службе идут успешно. И вскоре он уже не просто чертежник, а чертежник-конструктор. Повышается и зарплата. Сначала 75 рублей, а к весне семнадцатого уже 400.

Февральская революция захватывает Георгия в водоворот общественной жизни. Октябрьский переворот он принимает как абсолютно логичное событие. Сближается с большевиками. Становится членом Завкома. А в 1919 году его принимают в РКПб.

В августе двадцатого года в семье Геберов рождается дочь Лена.

В революционные годы Георгий Гансович стремительно продвигается по службе, и в двадцать втором он уже коммерческий и финансовый директор, член правления «Электротока», предшественника нынешнего «Ленэнерго».

Время необычайно трудное. Страну надо поднимать из разрухи. Необходимо восстанавливать промышленность и в первую очередь энергетику. Работа накрывает молодого руководителя с головой. Чтобы не тратить драгоценное время на дорогу, Гебер с семьей перебирается в служебную квартиру на Гоголя, 14. В том же доме размещалось управление «Электротока».

Впрочем, дома приходилось бывать не часто. На Волхове и Свири строились гигантские электростанции, восстанавливались небольшие теплоцентрали в северной столице. Необходимо было, в полном смысле слова, добывать оборудование. Вопросы ставились обычно неразрешимые, а решения требовались конкретные. Страна постепенно оправлялась от разрухи.

Обстоятельного, неторопливого руководителя заметили и в двадцать пятом выдвинули на работу в областной Совнархоз, где он вскоре становится заместителем председателя. В Совнархозе он отвечал за местную промышленность и концессионную деятельность. Но это было не единственным делом. Его вводят в правление «Ленинградстроя», а в двадцать седьмом назначают членом Правления Коммунального банка. Там он знакомится с только что назначенным председателем Правления Василием Кондриковым. Георгию Гансовичу самому еще нет сорока, а Кондриков по сравнению с ним вообще мальчишка. Двадцать семь.

Геберу импонировала деловитость молодого банкира, и он быстро нашел с ним общий язык.

Повышение по службе подкрепляется и материальными благами, недоступными для рядового ленинградца. Служебная квартира сменяется на шикарную пятикомнатную в доме на Гоголя, 19. Центр города. Десять минут неспешным шагом до Дворцовой площади.

Подрастает дочка. Ольга Андреевна не работает. Занимается по хозяйству. Все хорошо, только беспокоит здоровье жены. Ее мучает астма.
Летом семья отправлялась на дачу. Ее по традиции снимали в Мельничном ручье. С Финляндского вокзала неспешным паровозом около часа езды. Воздух, настоянный на сосновой смоле, перемешивался с запахами свежескошенной травы. Не было и в помине пронизывающей ленинградской сырости. По утрам между высоченных сосен бродил легкий ветерок и бодрил прохладой тело. Хорошо!

В двадцать девятом у Георгия Гансовича начинаются первые неприятности. Возможно, причиной этому послужило июньское постановление ВЦИК о чистке аппарата государственных учреждений. По всем статьям подходил Гебер пролетарской власти: выходец из низов, коммунист с большим стажем, образован и предан. Вот только родители и сестра живут в буржуазной Эстонии, а он с ними поддерживает связь. Получает подозрительные открытки, написанные на эстонском, и на эстонском же отвечает.

Вероятно, были и другие причины. Как-то неважно сложились отношения с председателем Ленсовнархоза. Но все-таки эстонские родственники были явно одной из главных причин настороженного отношения к Георгию Гансовичу.

Его возвращают на прежнее место работы заместителем председателя правления «Электротока». Некоторое время он даже исполняет обязанности председателя.

А вот что случилось в декабре тридцатого, остается загадкой.

С 24 декабря ему предоставляют отпуск для окончания занятий в Промакадемии, но вдруг приказ отменяют, и вместо учебы Гебер едет по мобилизации в Лужский район на заготовку дров, следом месячная мобилизация на торфоразработки, а потом совсем непонятная двухмесячная командировка в Петрозаводск.

Георгий Гансович был хорошо знаком с нравами партийного аппарата и не мог не понимать, что тучи над его головой сгущаются. И тут его путь вновь пересекается с Василием Кондриковым. Банкира после больших неприятностей со строгим партийным выговором направили управляющим треста «Апатит» в Мурманский округ, к черту на рога, за Полярный круг.

Кондрикову позарез нужен толковый зам, и он предлагает это место бывшему сослуживцу. Север не Ленинград, но это единственная возможность оторваться от надвигающейся беды, и Гебер принимает предложение. На сей раз большое несчастье обошло его стороной.
Георгий Гансович приехал в Хибиногорск в июле тридцать первого. Строительство города, фабрики, рудника было в самом разгаре. Под незаходящим северным солнцем десятки тысяч людей, по большей части приехавшие в дикий край не по своей воле, круглые сутки пилили, строгали, месили бетон, клали кирпич, добывали руду.

Гебера, повидавшего на своем веку не одну стройку, поразили масштабы увиденного. На берегу озера, подбоченясь галереями транспортеров, стояли новенькие корпуса обогатительной фабрики. Склон Кукисвумчорра, изрезанный уступами, вертикально перечеркивал гигантский бремсберг, по которому вниз шла руда. В городе, который хотя и состоял наполовину из палаток и шалманов, строилось больше сотни одно и двухэтажных деревянных домов.

Не думаю, чтобы у Георгия Гансовича возникало смущение от того факта, что почти все увиденное построено руками подневольных мужиков, свезенных сюда со всей России. Партийная пропаганда заставляла смотреть на это, как на закономерные шаги в деле построения социализма. Впрочем, из века в век города в России строили на костях и по-другому строить не умели.

Приказом Кондрикова на Гебера были возложены обязанности первого заместителя. Он отвечал за руководство всей технической, производственной и строительной деятельностью треста «Апатит».

Огромный объем работы свалился на плечи Георгия Гансовича. Многие возводимые объекты не значились в министерских планах, под них не выделяли ни средств, ни оборудования. Приходилось объяснять, договариваться, настаивать. Бесчисленные пояснительные записки, бесконечные совещания и десятки тысяч километров в поездках по стране - вот чем была наполнена жизнь Гебера в эти сумасшедшие годы.

Вырваться к семье в Ленинград удавалось не часто. Короткий летний отдых на даче все в том же Мельничном ручье, да однажды, в тридцать шестом, три недели в Кисловодском санатории. Это были те редкие дни, когда он мог побыть рядом с подрастающей дочкой и любимой женой. Правда, Лена на каникулах несколько раз приезжала к отцу в Хибины. Зимой Георгий Гансович катался с ней по выходным на лыжах, а летом уезжал на восьмой километр дороги за грибами. Прекрасные подосиновики росли в березняке на пригорке.

Дни отдыха были редки. Жизнь Гебера превратилась в сплошную череду рабочих буден. Они перемежались лишь рабочими праздниками. Пущена обогатительная фабрика, выведена на полную мощность электроцентраль, заложены фундаменты первых каменных домов...
Гебер становится первым замом Кондрикова не только по штату. О значительности его фигуры в Хибиногорске говорит маленькая деталь. В тридцать третьем рабочие ЦЭС изготовили пять подарочных настольных ламп. На именных табличках стояло пять фамилий: Киров, Ферсман, Кондриков, Гебер, Исаков. (Последний был директором ЦЭС). Впечатляющий ряд.

В конце того же тридцать третьего года Георгия Гансовича награждают орденом Трудового Красного Знамени. В начале тридцатых орденоносцы в стране были наперечет. Их окружали особым почетом и уважением.

С каждым годом работы не становится меньше. Неожиданно в начале тридцать шестого начинаются неприятности у управляющего «Апатита» Кондрикова. Его лишают всех многочисленных должностей и назначают управляющим вновь созданного строительного треста «Кольстрой». Первого июня он сдает дела в «Апатите» своему бессменному заму Геберу.

Георгий Гансович становится руководителем огромного современного производства и фактическим хозяином целого города. Не надо забывать, что большинство жителей Кировска оставались людьми подневольными и не имели даже права выезда из северной ссылки.

Обстановка в стране становилась все напряженнее. Работники НКВД усиленно искали врагов и вредителей. Один за другим в Москве шли громкие процессы. Докатилась волна репрессий и до северных краев. Арестовали все Мурманское окружное начальство, весной тридцать седьмого взяли под стражу Кондрикова. Все чаще по ночам к баракам и домам специалистов подъезжали спецмашины НКВД, все длиннее становилась очередь родственников к тюремному окошку для передач. В Кировске «раскрыли» казачий повстанческий центр. Тюрьму ненадолго пополнили 70 новых обитателей. После короткого следствия 67 расстреляли. Помучив, осудили и расстреляли Кондрикова.

Георгий Гансович чувствовал, что тучи над его головой сгущаются. Осенней ноябрьской ночью за ним пришли люди с синими жандармскими околышами на фуражках. В течение нескольких дней в тресте «Апатит» одного за другим арестовали еще восемнадцать специалистов. В окружном НКВД «создали» очередную диверсионно-вредительскую организацию. Во главе ее поставили Георгия Гансовича Гебера.

Следствие занялось длительной, рутинной работой: выбивались показания, подбирались документы, придумывались факты вредительства. Их приходилось высасывать буквально из пальца. Так в вину Геберу было поставлено то, что он вместе с врагом народа Кондриковым вел строительство Кандалакшского горно-химического комбината. В 1936 году оно было законсервировано из-за «отсутствия сырьевой базы». Тем самым вредительски омертвлено 23 миллиона рублей. Даже ребенку ясно, что ни Кондриков, ни Гебер не могли самовольно в течение четырех лет вести строительство комбината, а тем более расходовать на это деньги, выделяемые Москвой. Но в НКВД сидели не дети, а потому доводы здравого смысла были не для них.

Один за другим заполнялись тома следственного дела вредителей. Количество их сначала перевалило за десяток, потом их стало двадцать, тридцать...

Не знаю, каким образом ведущим специалистам в области добычи и переработки апатита удалось отвертеться от участия в этом деле, но в составе комиссии, дававшей заключение по делу, нет ни одной мало-мальски известной фамилии. А может, просто все толковые и порядочные люди уже стояли на очереди для ареста. За неимением бумаги гербовой «компетентные органы» писали на простой.

С момента ареста в Ленинграде в квартире на улице Гоголя поселились ужас и неизвестность.

Прервался источник безбедного существования. Ольга Андреевна после замужества не работала, дочка Лена заканчивала десятый класс. На счастье, не все отвернулись от семьи врага народа, хотя были и такие. Помогал давний друг Георгия Гансовича Ксенофонтов, с которым работали еще в «Электротоке». Имелись в семье и кое-какие сбережения.

Некуда было деться от страха за близкого человека. Страх и свел в тридцать восьмом Ольгу Андреевну в могилу. Не выдержало сердце. Лена осталась одна. Надо было как-то устраивать жизнь. После окончания школы дочери врага народа путь почти во все институты был закрыт. А так хотелось поступить в электротехнический. Ближайшее к дому учебное заведение, в которое разрешено поступать таким, как она - текстильный институт, и Лена подала документы на экономический факультет.

Дело, которое вели мурманские следователи, распухало на глазах. В середине тридцать девятого сорокатомное произведение выдумщиков-карателей было передано в Трибунал Северного Военного флота. Пять грозных статей грозили подследственным неминуемым расстрелом.
Но все-таки под счастливой звездой родился Георгий Гансович! Пока дело сочинялось, в Москве произошли важные события. Ежов, глава НКВД, сделав свое черное дело, попал в опалу, и его сменил Берия. Тому для начала необходимо было почистить аппарат, и подручные Ежова пошли в расход вслед за своими безвинными жертвами. На время врагам народа вышло послабление. Многие дела начали пересматривать, а суды и трибуналы стали даже выносить оправдательные приговоры.

Так случилось и с делом диверсионно-вредительской организации Гебера. 19 июля 1939 года Военный Трибунал Северного Военного флота снял с подсудимых обвинения по статьям 17-58-8 и 58-9. Их освободили из-под стражи под подписку «о неотлучке с места жительства».
Георгий Гансович был прописан в Ленинграде и потому имел полное право уехать к дочке. Наверное, Лена не сразу узнала в старике с серым землистым лицом и расшатанными от цинги зубами отца. Перед ней стоял не тот щеголеватый подтянутый папа, на которого заглядывались женщины, а невзрачный мужик с потухшими глазами.

В сентябре пришло известие, что постановлением УНКВД Мурманской области дело прекращено по «реабилитирующим» обстоятельствам. Вновь беда обошла Гебера стороной, только могильной сыростью потянуло.

Надо было начинать жить заново. В Кировск никто не звал, да и хотелось быть поближе к дочке. Надоела неустроенность последних лет жизни. Уже не юноша. В январе сорокового исполнилось пятьдесят.

Устроиться на работу в Ленинграде даже реабилитированному врагу народа было не просто. Старых знакомых по совместной работе практически не осталось. Уж больно жестко ходила метла НКВД после убийства Кирова в тридцать четвертом по ленинградским кадрам. За шесть лет непрерывных чисток мало кто уцелел. Те же, кого не тронули, стали пугливы и на редкость осмотрительны.

Только в мае сорокового Гебера приняли на работу в Ленинградское отделение института Гидропроект. Видимо, в том же сороковом ему удалось восстановиться в партии. И это тоже можно отнести к везенью. Ведь Михаила Кочеткова, проходившего с Гебером по одному делу, не восстановили даже после приема у Жданова. А у Кочеткова революционных заслуг было намного больше, чем у Георгия Гансовича.
Постепенно жизнь налаживалась. Даже вновь наметился карьерный рост. В ноябре сорокового Гебер становится заместителем директора филиала «ГидЭПа».

Война громыхнула ясным летним днем. Георгию Гансовичу шел пятьдесят второй год и призыву он не подлежал. Но великая беда не обошла в сорок первом никого.

Уже к осени Ленинград стал блокадным городом. Пайки, единственное средство поддержания жизни, таяли на глазах. В декабре на человека приходилось только сто двадцать пять граммов хлеба из муки со жмыхом пополам.

Как они с дочкой пережили самую суровую блокадную зиму, теперь известно только Богу. Весной сорок второго Георгию Гансовичу удалось эвакуировать Лену на большую землю и тем спасти ей жизнь. После отъезда единственного родного человека он остался совсем один в огромной насквозь промерзшей квартире. Спасала только работа.

К лету стало легче, но впереди была еще одна не менее холодная блокадная зима. В осажденном городе наравне с хлебом ценились дрова. Хлеб и огонь буржуйки не давали прерваться ниточке жизни города.

В августе 1942 Гебера назначают директором райтопа. Снабжение каменного, сырого, окруженного врагами города было делом трудным и неблагодарным. До апреля 1945 Георгий Гансович проработал в конторе, обеспечивавшей дровами Дзержинский район Ленинграда.
В сорок четвертом из эвакуации вернулась дочь Лена, а в следующем победном году сразу вышла замуж за офицера-связиста и стала Сиваковой. Через год родилась дочь, названная в честь бабушки Ольгой.

Дело у Георгия Гансовича потихоньку шло к пенсии. Карьерный рост прекратился. Трудовой путь он заканчивал в скромной должности начальника отдела Ленгортопа. Уже не было не только служебного самолета, как в Кировске, не полагалась даже машина. Лишился Гебер и престижной квартиры. Ему было предложено «уплотниться» или сменить место жительства. Семейство Гебера выбрало второй вариант. Дочь переехала в двухкомнатную квартиру на Невском, 148, а Георгию Гансовичу досталась двеннадцатиметровка в коммуналке в соседнем доме на Невском, 150.

Стало пошаливать здоровье. Болела нога. Приходилось ходить с палочкой. Несмотря ни на что, Георгий Гансович на людях по-прежнему держался молодцом. Легкая седина в поредевших волосах. Вполне приличный для послевоенных лет костюм. В преклонные годы он оставался по-старорежному элегантен.

В пятьдесят четвертом Гебер получил статус персонального пенсионера местного значения и вышел на заслуженный отдых. Последующие годы он хлопотал о республиканской пенсии, но так и не получил ее.

Интересы Георгия Гансовича сузились до интересов семьи дочери да общения с подобными ему пенсионерами. Телевидение еще не вошло в жизнь ленинградцев, и старики проводили теплые вечера во дворе. Бойко стучали кости домино о щербатую поверхность деревянного столика, вкопанного под деревом. За кованой решеткой дворового палисадника по Невскому пробегали юркие «Победы», подвывали, разгоняясь синие троллейбусы, неспешно шли прохожие. Эта решетка как бы отделяла Георгия Гансовича от суеты внешней жизни.

Человеком он был неразговорчивым и в отличие от сверстников, игравших с ним в домино, в воспоминания никогда не ударялся. Странно, но даже близкие люди не слышали от него рассказов о Кировске, и тем более о двухлетней отсидке в мурманской тюрьме. Он ни разу не сделал попытки съездить в город, на строительство которого было положено столько труда.

Впрочем, в пятьдесят седьмом с Георгием Гансовичем случился инсульт, после которого думать о дальних поездках не приходилось. А через три года он умер.

Размышляя над судьбой этого человека, я прихожу к мысли о необыкновенной удачливости Гергия Гансовича Гебера. Сколько раз судьба поднимала его на самый верх, а потом ставила подножки, сколько раз награждала невиданными подарками, а потом подводила к краю пропасти, за которой были лишь смерть и забвение. Но все-таки она сохранила его, позволила закончить жизненный путь в собственной постели в окружении любящих родственников. Очень немногим из его поколения выпала такая удача. Таким уж он был счастливчиком.

Сегодня в Питере подрастает маленький Георгий, потомок Георгия Гансовича. Дай Бог праправнуку, чтобы несчастья всегда обходили его стороной.

Сергей Тарараксин

"СУДЕБ СГОРЕВШИХ ОЧЕРТАНЬЕ"