- Это хорошо, что Вы сегодня зашли в редакцию. Как раз готовится к печати Ваш материал по Терскому берегу. Надо поехать в типографию и кое-что сократить... Согласны?

Конечно, я был согласен с редактором «Рыбного Мурмана» - крайне вежливым и внимательным к гостям Станиславом Наумовичем Дащинским. Впрочем, гостем я уже не был, получив перевод из районной газеты «Терский коммунист» в еженедельник «Рыбный Мурман».

Но на новую работу можно было прийти поутру, а я заявился накануне вечером, прямо с поезда.

...В областной типографии, что на улице Карла Маркса рядом с роддомом, на третьем этаже в узкой комнатке-пенале располагались корректоры. Две женщины сидели напротив друг друга за сдвинутыми вплотную столами у подслеповатого, выходящего во внутренний двор окна. Ближе к двери стояли еще два письменных стола, но уже повернутые «лицами» к стенам. В эти голые, выкрашенные в грязно-коричневый цвет стены с царапинами и растекшимися пятнами чернил часами вперяли свои глубокомысленные взоры редактор и ответственный секретарь. Интерьер корректорской завершал громоздкий шкаф, набитый связками бумаг. Перетянутые шпагатом, они хранили оригиналы и типографские оттиски последних номеров газет - как «Рыбного Мурмана», так и «Комсомольца Заполярья» \два дня в неделю корректорскую занимал «Рыбник», в остальное дни - «КоЗа»\. Время от времени в комнате появлялся курьер. В его обязанности вменялось спускаться на второй этаж в наборный цех с вычитанными гранками и возвращаться-подниматься с новыми листиками, листами и бумажными полосами-полотнами. Взяв эти полотна двумя пальцами за краешки и неся их на вытянутой руке, чтобы не испачкаться в свежей типографской краске, курьер был похож на знаменосца. Он гордо пробегал по коридорам и лестничным проемам, чтобы водрузить победные знамена на корректорские столы. Над этими серовато-белыми, кое-где выпачканными черными оттисками клише бумажными полотнами сразу же склонялись растрепанные головы корректоров. Шла читка-вычитка: первая, вторая, третья...

Шел завершающий процесс фильтрации. Где-то там, за стенами корректорской, гомонили, ссорились и мирились, любили и ненавидели тысячи и тысячи читателей газеты, чьи голоса и эмоции журналисты пропустили через свои сердечные фильтры. Пропустили и втиснули в машинописные строки и между строк, группируя, упорядочивая, создавая иные, литературные формы жизни. Этот еще не успевший затвердеть публицистический суррогат, этот сгусток эмоций и событий был влит в жесткие формы-жанры газетных информаций, зарисовок, репортажей. Затем за дело брался редактор, просматривая по диагонали материалы и отсекая лишние куски - лишние по своей, редакторской мерке. Далее начиналась формовка полос, то есть будущих газетных страниц: подгонка материалов по тематике и объему. На данной стадии процесс фильтрации часто путали с кастрацией.... Сюда, в корректорскую, авторы-журналисты не имели права даже позвонить. Здесь шла окончательная огранка-шлифовка уже затвердевших материалов, превращение бесплотных мыслей, слов и чувств в имеющие свой вес и цену страницы газеты, которой \помните анекдот?\ можно было в советские времена прихлопнуть не только муху, но и человека.

- Вот две ваши полосы, - выпрямилась и повернула ко мне белокурую голову одна из работниц, - читайте. Время еще есть.

При этом она с интересом окинула меня профессиональным взглядом. Именно так, приступая к вычитке нового материала, опытный корректор по первым строчкам оценивает качество оригинала и определяет время, которое потребуется на его обработку. Тут же над другим столом чуть приподняла седеющую голову и посмотрела поверх очков вторая корректорша. Оторванные от гранок, ее близорукие глаза несколько секунд привыкали к пространству комнаты и сфокусировались на мне.

- Аня, покалэмэныкуем, - сказала она, не глядя на свою белокурую напарницу. - Пока есть время.

И женщины вновь уткнулись в газетные полосы, калэмэныкуя \с ударением на четвертый слог\, то есть читая вслух лишь первые слова каждой строки, чтобы проверить, не выпала ли случайно при очередном типографском наборе-правке какая-либо свинцовая строчка-литера. Да, именно так в том далеком уже декабре 1983 года делалась газета. Делалась поэтапно, громоздко, непроизводительно по сравнению с нынешними компьютерным набором и версткой. Каждый этап был жестко регламентирован по срокам, заставляя физически ощущать поток времени, лимит которого обострял мастерство профессионала, а новичка нередко доводил до истерики. Это потом, за годы и годы работы в «Рыбном Мурмане», я не только почувствую, но и смогу управлять жестким ритмом производства газеты, пойму, насколько незаменимым может быть исполнительный и расторопный редакционный курьер Валентина Анатольевна Граевская, как преданны были нашей редакции высокие профессионалы своего дела корректоры Марта Михайловна Корнак и Анна Петровна Дякина. Пойму и возьму на себя часть вины перед Анной Петровной, буквально «сгоревшей» на работе, не сумев уйти от инсульта, обрабатывая наши безграмотные опусы...

Итак, передо мной на стол легли две полосы - две будущие газетные страницы, в которых еще можно было делать правку. Не только можно, но и нужно - на одной «зависли» десятка два строк, на другой чуть больше.

И надо было в тексте сократить тот или иной соразмерный кусок. Работа для автора несложная и для меня знакомая - как-никак почти год руководил  районной газетой. Даже удивился, зачем это Дащинский попросил приехать в типографию, ведь мог сам безболезненно сократить. Хотя я уже имел «счастье» испытать методы работы областных изданий с периферийными авторами, когда, читая газету, не сразу понимал, что читаю именно свой, но «отредактированный» материал.

Однако на этот раз ситуация оказалась неординарной. Дело в том, что под рубрикой «Письма с Терского берега» мою рукопись разбили на три полосы для публикации в трех газетных номерах под общим заголовком «Перемены». Заголовок редакционный, а авторские выстраданные названия «Золотой дождь», «Табу» и «Стеклянные бусы Варзуги» стали подзаголовками в самом тексте. Что ж, вариант вполне допустимый. Но, опубликовав первую часть «Писем...» и подготовив к печати вторую, в редакции, планируя следующий, последний в текущем году предновогодний номер газеты, не нашли места для заключительной части моего материала. А делать перерыв на несколько недель, тем более переносить концовку публикации на следующий год - не посчитали возможным. И меня пригласили не просто убрать-сократить несколько десятков «зависших» строк текста, а сделать из двух полос одну. То есть сократить материал более чем вдвое! Скрепя сердце, я с трудом, но произвел подобную операцию-кастрацию \образно говоря, пришлось отрезать не только это, но и несколько более крупных конечностей, оставив только жизненно важные строки-органы\. Душу грела одна мысль: а если нынче вечером я прямо с поезда не зашел бы в редакцию, а затем по великой милости редактора не был бы приглашен в святая-святых корректорскую, - кто и как правил бы эти мои полосы? Уж лучше своей рукой, оно вернее...

Кстати, через несколько лет совместной работы в газете Станислав Наумович признается, что дважды испытал меня на прочность, прежде чем принять в штат редакции. Во-первых, он сознательно предложил мне ставку корреспондента, хотя в «Рыбном Мурмане» были и другие вакансии. В советские времена в подобных случаях редактор районной газеты мог претендовать на должность если не ответственного секретаря, то хотя бы завотделом областного издания. А я согласился на корреспондента.

- Значит, не тщеславный и не боится черновой репортерской работы, - решил для себя Дащинский.

Во-вторых, сокращая свои «Письма...», я, оказывается, выдержал экзамен на обидчивость-отходчивость, когда поставил общее дело \газету\ над частным \статьей\. Иной в подобной ситуации мог вспылить, запаниковать, взорваться упреками. Я смолчал.

- Значит, в дальнейшем сможет править и чужие статьи, выдержит авторский напор праведного негодования, - отметил Дащинский. - А это уже хороший задел, чтобы занять руководящую должность...

«Может, я и неправильно с точки зрения подбора кадров действовал, но старался не назначать на ответственные должности людей, которые упорно, несмотря ни на что, рвались к ним. И, напротив, когда человек углублялся в дело, не думая о чинах, он вызывал у меня уважение и безусловное продвижение по службе, - вспоминал С.Н.Дащинский. - ...Признаюсь теперь уже в давнем грехе. Когда Георги позвонил из Умбы и спросил, нет ли места в нашей газете, - я предложил ему поработать... рядовым корреспондентом. Думал: согласится или нет - из редакторов ведь! Он пошел к нам без раздумий, чем уже вызвал уважение. Получалось почти как у украинского партизанского командира Ковпака. Когда к нему попадали в соединение окруженцы или бывшие военнопленные, бежавшие из лагерей, он никому не давал поначалу командирских должностей. «Бери винтовку и воюй, а там побачымо». Очень скоро я «побачыл», что к нам пришел человек талантливый, хотя и с непростым характером. Ну кто ж такого будет держать на задворках? А те, кто рвались к газетным чинам, но ничем особым себя в творчестве не проявили, так и остались при своих интересах».

Это цитата из статьи, написанной Станиславом Наумовичем в 1999-м году к 65-летнему юбилею «Рыбного Мурмана», где с поправкой на праздничность темы автор несколько приукрасил мои способности. Конечно же, какой-то районный, не знающий специфики рыбацкой работы газетчик среди признанных мэтров областной прессы не то что погоды, но и слабого дуновения ветерка не делал. Как раз тогда, на изломе так и не начавшихся андроповских перемен, Дащинский заканчивал формирование коллектива. Из редакции ушли столь блестящие журналисты, как Татьяна Бойкова и Юрий Казанцев. Бойкова уехала в Москву вслед за переведенным туда на работу мужем Владимиром Эриховичем - он шел по партийной линии, в свое время возглавлял Мурманский обком ВЛКСМ, а затем стал «первым идеологом» области, заняв кресло завотделом пропаганды и агитации обкома партии. Татьяна стала парламентским корреспондентом газеты «Известий».

В столицу уехал и Юра Казанцев, и не куда-нибудь, а в «Крокодил». Вряд ли нынешнее поколение молодых россиян представляет, что это был за журнал! Он позволял себе не просто критиковать, не просто вскрывать «те или иные болячки на здоровом теле общества», а всенародное осмеивать глупость и чванство бюрократов и подхалимов. Журнальные публикации обсуждали на бытовом уровне миллионы и миллионы мещан - этим словом нынче можно назвать советских граждан, которые о классовой борьбе знали лишь из школьных учебников и чувствовали себя вполне комфортно в застойные брежневские времена. «Крокодил» помогал им «выпустить пар», вдоволь посудачить с соседями по коммунальной квартире о проделках чиновников-бюрократов и пройдох.

Успел я познакомиться и с мастером репортажа Иваном Елистратовым. Среди его профессиональных достижений и новаций выделю лишь одну мелочь - Иван придумал рубрику «Немелочи жизни». Очень точную для житейских материалов рубрику, которая навсегда прижилась в нашей газете. Как, впрочем, и в столичных изданиях, но мы были первыми. Елистратов тоже подался в Москву, работал в столь солидных газетах, как «Советская Россия», «Известия», в журнале «Северные просторы».

Там же, в столице, вскоре обосновался и Валерий Чисников, который стал моим первым непосредственным начальником в редакции, возглавляя отдел промышленного рыболовства нашего еженедельника. Валерий какой-то период был пресс-секретарем председателя Госкомитета страны по рыболовству, когда его возглавлял тоже наш мурманчанин Владимир Федорович Корельский. То бишь выходцы из «Рыбного Мурмана» в Москве не чувствовали себя провинциалами и на равных соперничали с ведущими журналистами страны.

А кто же тогда, в начале восьмидесятых, пришел в редакцию? Это Анатолий Вилов, Валерий Милютин, Владимир Беляев, Инна Березюк, Виктор Корецкий - все те, с кем в восьмидесятые годы я трудился бок о бок. Профессионально вела партийную тематику Людмила Шебеко. Талантливым очеркистом и репортером была Наталья Нечаева. Одним из моих учителей стал Павел Алексеевич Быстроумов, патриарх заполярной журналистики, чья фамилия появилась на страницах «Рыбного Мурмана» еще до рождения на свет автора этих строк...

О многих из коллег и друзей-товарищей я еще расскажу в этой книге, которая, по сути дела, написана ими и тысячами читателей газеты, к письмам которых мы всегда прислушивались. Авторы-читатели высказывали на страницах газеты свое мнение о столь глобальных переменах, как социально-экономическая переориентация целого региона. Эта переориентация произошла на наших глазах, ведь за каких-то несколько лет из русского языка - а значит и из сознания целого народа! - исчезло, стало архаичным словосочетание «рыбный Мурман». О тех, кто этому помогал и кто пытался противостоять, о том, как сознательно или ненамеренно мы опустили заполярную рыбную отрасль до уровня второстепенных промыслов, - о том из номера в номер, из года в год писала газета «Рыбный Мурман». Эти публикации и стали основой данной книги.

Рыбный Мурман в кавычках и без (1983 - апрель 2000)