Когда зимнее солнце, наконец, показалось над заснеженными Хибинами и длинная полярная ночь стала уступать место дню, работы у Овчинникова прибавилось. Проснувшись, Павел обычно спрашивал Сазонова:

- Какие, товарищ синоптик, сегодня у нас виды на погоду?

Ответ следовал незамедлительно: «Хорошие». Или: «Плохие».

С некоторых пор моторист Сазонов стал добровольно исполнять обязанности внештатного начпрода и внештатного синоптика. Особенно ему нравилось выдавать метеопрогнозы, и когда они хоть в какой-то степени оправдывались, моторист был на седьмом небе. Ему не надоедало по три раза в день, в одно и то же время, выходить на улицу и аккуратно заносить свои наблюдения в тетрадь, которую специально завел для этих целей. Он даже ухитрился где-то достать несколько книг по метеорологии и просиживал над ними длинные зимние вечера.

В этот раз Сазонов сказал о погоде так:

- Хорошая, товарищ командир! - И добавил: - Морозов уже ушел готовить самолет.

- А ну-ка проверь еще раз, как там, не ожидается сюрпризов? - попросил Павел: ему предстоял полет в Краснощелье за больным оленеводом.

...В комнате Павла, как обычно по утрам, было холодно. За ночь ее здорово выстуживало. Но зато в общей «гостиной» уже вовсю трещали дрова в печи, которую Сазонов растапливал задолго до общего подъема. Он ревностно следил за тем, чтобы ко времени, когда просыпается экипаж, в комнате было натоплено.

- Я враз, товарищ командир, - весело ответил «синоптик», набросил на плечи меховую куртку, выскочил на улицу с тетрадкой и карандашом в руках.

Через несколько минут возвратился и, заглядывай в свои записи, начал, доклад:

- При сегодняшней погодной ситуации...

«Это же надо, сукин сын, как закручивает - при сегодняшней погодной ситуации», - мысленно улыбнулся, Павел. А Сазонов продолжал:

- Облачность ниже трехсот не будет, так как ветры северные и с Терского берега затоки отсутствуют. Видимость также должна быть хорошая. Горелые острова как на ладони и проглядываются за тысячу верст.

«Ну и сморозил... - теперь уже недовольно подумал Павел. - Какой это синоптик скажет, что острова просматриваются за тысячу верст?»

А моторист бодро рапортовал:

- Что касается ветра - будет, как всегда, то тихий, то сильный. А вот снежные заряды с моря наверняка и нас достанут. Уж больно что-то над Хибинами облачность разволновалась - так и рыскает по склонам, словно рассердилась.

- А как восток? Что там ожидаешь? - поинтересовался Павел.

- Там будет примерно как у нас, - ответил Сазонов и озабоченно добавил: - Вот только как бы не разыгралась пурга. Уж больно подвижна облачность над горами.

- Ну, лететь-то можно или нет? - улыбнулся Павел.

- Вот это не знаю. Вы командир, вам и решать.

- Оно можно бы и воздержаться, да ведь там больной человек. Сегодня бы добраться до Красно-щелья, а завтра и обратно.

Приглаживая рыжую челку, Павел окончательно решил:

- Летим!

Завтракали, как всегда, все вместе, шумно, весело. Морозов налегал на крепкий ароматный чай - с озера пришел продрогший. Павел, взглянув на своего помощника и друга, сочувствующе спросил:- Замерз, Сашко?

- Да есть малость, - ответил Морозов и добавил: - Как бы метель не разыгралась. Что-то пронизывает здорово.

- Как говорится, бог не выдаст - свинья не съест. Сейчас главное - хорошо подкрепиться. Будет ухудшение - вернусь с пути. Ты, Сашко, положи мне пару бидонов с горючкой. В Краснощелье дозаправлюсь.

- Может, и мне с тобой? Там помогу, - предложил Морозов.

- Ну, зачем же? А если больной будет с сопровождающим? Куда его посадим? Управлюсь и один.

- Смотри, зима. И далековато...

Позавтракали плотно. Вышли вместе - Овчинников и Морозов. Холодный ветер срывал порошу, бросал ее в лицо, забирался под меховую куртку.

Маленькая «шаврушка», мертво привязанная к креплениям, вздрагивала от порывов ветра.

Павел обошел вокруг самолета, ласково погладил фюзеляж, натянул огромные, по локоть, собачьи рукавицы, сел в кабину.

Морозов помог командиру запустить двигатель и вырулить на старт. «Шаврушка», пробежав несколько метров, оторвалась от взлетной полосы и, набирая высоту, понеслась на восток.

Над Хибинами толпились тяжелые облака. В глубоких ущельях и обрывистых цирках гуляли метели, устраивая непроглядную снежную кутерьму.

Павел старался не высовываться из-за целлулоидного козырька самолета, но обжигающий ветер все равно хлестал по лицу.

Не успела «шаврушка» выскочить на южную оконечность Умбозера, как на нее обрушились обложные снежные заряды. Они шли сплошной стеной с севера. Видимости - никакой. Павлу ничего не оставалось делать, как идти на вынужденную посадку.

Он стал понемногу прибирать газ и почти на ощупь сажать самолет. Вот лыжи коснулись снега, низкорослый кустарник ударил по обшивке правой плоскости. Ткнувшись носом в сугроб, «шаврушка» остановилась.

Выскочив из самолета, Павел утонул в снегу по пояс. Достал из горгрота швартовые концы, стал закреплять машину. Потом слил масло, зачехлил мотор.

Посмотрел в горгрот: лыжи, бортпаек были на месте. Там же лежало зачехленное ружье.

Все равно вынужденная посадка не обещала ничего хорошего. Павел понимал это и ругал сам себя и погоду на чем свет стоит. Главное теперь было - переждать пургу. Но сколько она продлится? Павел знал: пурга в тундре может длиться неделями.

Пока было светло, решил набрать дров посуше - без костра ночью замерзнешь. Став на лыжи, отправился искать сушняк.

Ветер зло метался в кустарнике. Павел и не заметил, как потерял самолет из виду. Лыжный след заметало на ходу, и теперь он шел наугад в сплошной снежной кутерьме.

Спустились сумерки, наступила ночь. Овчинников нашел среди кустов высокий нанос снега с крутым застругом и стал рыть в нем укрытие.

Он вырезал спрессовавшийся снег охотничьим тесаком до тех пор, пока не получилась довольно просторная пещера. У входа в нее Павел сложил сухие прутья - если утихнет вьюга, сумеет разжечь костер.

Длинна зимняя ночь в Заполярье. Чтобы не закоченеть, Павел время от времени согревался глотком спирта. Почти всю ночь не сомкнул глаз. Только под утро вздремнул немного.

Когда рассвело, с трудом выбрался на волю. Пурга бушевала по-прежнему. Искать «шаврушку» при такой погоде не было никакого смысла. Пришлось снова ждать.

С трудом Павел развел небольшой костер, немного согрелся. Начинал одолевать голод. Целый день прождал он улучшения погоды. Через каждые полчаса вылезал наружу - вьюга и не собиралась униматься.

Пришла новая мучительная ночь. Он понимал, что может замерзнуть здесь, в этой снежной ловушке, и никто не будет знать, где искать его.

Только задремал, отвлекшись от безрадостных мыслей, как вдруг сквозь завывание пурги услышал далекий протяжный вой.

Волки. Этого только не хватало! Павел достал нож, положил его рядом и стал прислушиваться. Вой продолжался, но усталость сморила, он и не заметил, как заснул. Очнулся от лая собаки. Ну, где собака - там небось и человек. И вправду, собаку кто-то окликнул.

Павел выбрался из своего убежища и глазам не поверил: стояло ясное утро.

Лохматый пес, подскочив к Павлу, завилял хвостом, словно увидел знакомого. Неподалеку стоял оленевод в малице, с ружьем наперевес. В нескольких шагах от него - оленья упряжка. Серые животные били копытами снег, добывая ягель.

Человек в малице посмотрел на Павла удивленно и вдруг хрипловато спросил:

- Твоя Овчинников?

- Я Овчинников, - стряхивая снег, признался Павел.

- Ай-ай! - защелкал языком человек и подошел к пилоту. - Моя думала - медведь, моя думала - лиса. Ай-ай!..

Это была женщина, что-то смутно-знакомое почудилось Павлу в ее облике.

- Откуда вы меня знаете? - спросил Павел у нее.

- Моя тебя давно видал. Ероплан твой видал. Эвчинникова тундра знает мног. Твоя пуговица моя дом есть.

- А! - засмеялся Павел, вспомнив случай, происшедший в Краснощелье, когда он прилетал туда впервые.

Овчинников рассказал, какая с ним приключилась беда.

- Твой ероплан тут, моя найдет. Надо есть. Мясо надо есть.

Как выяснилось из беседы, неподалеку пасется стадо оленей. Во время пурги от стада откололся большой «лоскут», и пастухи с самого утра разыскивают отбившихся оленей. И женщина-саамка тоже ищет оленей, на Павла она наткнулась совершенно случайно.

Самолет Овчинникова стоял буквально в нескольких метрах от его временного жилища. Они быстро нашли его, хоть машину и занесло снегом по самые плоскости. Павел облегченно вздохнул, увидев целой и невредимой свою «шаврушку». Через несколько минут быстрой езды нарты остановились возле небольшого озерка, на самом берегу которого примостились два чума.

Саамка откинула полог - вход в жилище, пропустила гостя вперед.

Посредине чума тлели поленья. Хозяйка быстро подложила в костер несколько березовых палок и, сняв с проволоки закопченный котелок, проворно выскочила на улицу. Вернувшись, так же молча повесила котелок с водою над огнем. Затем стащила с себя малицу и только тогда обратила внимание на гостя. Она подала Павлу большой кусок вареного мяса, нарезала толстыми ломтями хлеб:

- Ешь, Павла! Мясо хорошо.

Овчинников улыбался, разглядывая проворную саамку.

- Строганина хошь? Ноги мозга хошь? - И, не дожидаясь ответа, она опять выскочила из чума.

Вернулась с куском мороженой оленины и оленьей мостолыжкой. Вынув из-за пояса нож, ловко заорудовала им; тонкие мясные стружки посыпались в тарелку.

Женщина быстро поддела ножом несколько штук, протянула Овчинникову. Павел несмело попробовал, строганина так и таяла во рту.

- Мозг ешь. Кость ешь, - угощала хозяйка. Она взяла промороженную ногу оленя, поскоблила ее, словно полено, а затем ловко ударила по ней концом ножа. Кость развалилась на две части. Выковыряв из нее мозг, женщина намазала его на ломоть хлеба, подала Павлу.

Павел с опаской откусил маленький кусочек - ничего, вкусно. И с аппетитом умял весь ломоть. Сытная еда разморила его, так бы и сидел здесь, на оленьих шкурах, в тепле, перед потрескивающими поленьями. Но не за этим он сюда пришел. Надо торопиться, и так задержался.

- Что ж, спасибо, хозяйка, за угощение! - Решительно поднялся: - Меня в Краснощелье больной ждет. Надо самолет откопать.

- Моя тебе поможет, - с готовностью закивала хозяйка.

- За это спасибо.

Вдвоем они быстро откопали занесенный снегом самолет, разогрели над костром масло, запустили двигатель.

Павел сделал над гостеприимным чумом круг и взял курс на Краснощелье. Там его уже давно ждали. Не задерживаясь, усадил в кабину больного и - в обратный путь.

Дома беззлобно упрекнул Сазонова:

- Эх ты, горе-синоптик. Чуть на тот свет меня не отправил...

Всё начиналось с «Шаврушки»