У нашего редактора была идея фикс: каждая страница «Рыбного Мурмана» должна иметь свое, неизменное в общих чертах лицо. То есть верстка тематических полос-страниц еженедельника не меняется из номера в номер, а остается постоянной, «крупноблочной». При закреплении отдельных газетных полос за конкретным отделом-журналистом, подобная верстка позволяла решить сразу несколько тактических внутриредакционных задач. Первоочередным было перспективное тематическое планирование, за которое отвечал ответственный секретарь редакции, то есть автор этих строк. Я составлял-чертил на ватмане таблицы с фамилиями журналистов, номерами страниц еженедельника, темами ключевых публикаций и днями-месяцами. На квартал вперед. И сам же следил за выполнением намеченного. Так что редакционные летучки, если не назревали к тому времени какие-нибудь принципиальные споры-разговоры, проходили быстро и плодотворно. Дащинский, а он всегда, не мытьем, так катаньем добивался реализации своих идей, был доволен. Такую же политику по отношению к форме своих изданий вели редакции немногочисленных в те годы центральных еженедельников. Например, весьма популярных «Аргументов и фактов» и «Московских новостей» \ у нас совпадал формат-размер страниц - А 3\. Форма же диктует содержание - в журналистике это аксиома.

Таким образом «Рыбный Мурман» обретал свое лицо. В прямом и переносном смысле этого слова, потому что мы решили на первой странице каждого номера помещать портрет человека - передовика, новатора производства. Даже если то или иное событие по своей важности и актуальности «просилось» на первую полосу, перед нашим фотокорреспондентом ставилась сверхзадача - показать-рассказать об этом событии через портрет его главного героя-участника. И Виктор Корецкий справлялся с редакционным заданием. Первополосными снимками он создал для читателей еженедельника целую «галерею трудовой славы» \по выражению Дащинского\, сумел найти в лицах современников неуловимые черты нашей с вами быстротекущей жизни. Нет, не через бесстрастный объектив смотрел Корецкий на мир. Он был профессиональным репортером с четкой гражданской позицией. В 1991 году, возвращаясь с семьей из отпуска, Виктор Николаевич оказался в Москве, стал очевидцем августовского путча. Отправив жену и дочек домой в Мурманск, он присоединился к защитникам «Белого дома». И «Рыбный Мурман», к недоумению и зависти коллег из других газет, первым рассказал о событиях тех дней, публикуя репортажи с московских баррикад своего специального корреспондента Виктора Корецкого...

Вторая полоса-страница еженедельника была «новостийной» и имела свою форму. На ней в обязательном порядке на строго отведенном месте помещалась информация о предприятиях-лидерах Северного бассейна с перечислением показателей экипажей передовых судов или береговых смен-бригад, и назывались отстающие коллективы. Присутствовала рубрика «День за днем» с хроникой событий, происшедших за неделю. Одна из пяти колонок полосы как правило отводилась информации «из глубинки», например из рыболовецких колхозов Терского берега или Североморской пригородной зоны. Таким образом, добрая половина страницы уже была занята «обязаловкой», а под другие оперативные материалы оставалось не так много свободного места. На крайний случай секретариат всегда мог «заткнуть дырку», взяв из запаса подходящий по теме снимок.

Третья полоса - партийная, то есть готовилась отделом партийной жизни и пропаганды, который традиционно возглавлял заместитель редактора \в восьмидесятые годы в газетах еще не было ни главных редакторов, ни их первых заместителей. Обходились одним редактором и одним его замом\. Основные рубрики менялись в зависимости от темы: «Народный контроль», «Советы и жизнь», «Выборы в парторганизациях», «Пропагандист», «Флотские комиссары»...Страница формировалась из основного материала в 180-200 строк, подборки информаций, небольшой корреспонденции и снимка \традиционной была пятиколоночная верстка, при которой в каждую колонку умещалось 120 строк, набранных определенным размером шрифта\. Эти формы диктовали жанровое разнообразие публикаций, точнее, их однообразие. Просто физически не вместить в подобную схему очерк о человеке или обстоятельную беседу-интервью, более-менее пространный фельетон или аналитическую статью. Вот и обходились наши «партийцы» сухими отчетами за подписью заведующих кабинетами политпросвещения или «народных дозорных», работников партийных комитетов или пропагандистов. Обходились, пока не почувствовали слабину, не поняли, что сами партсовпрофлидеры порой не в силах прокомментировать происходящие в обществе перемены.

Как рыба, попавшись на блесну, ищет возможность развернуться и, набрав силу, свечой выпрыгнуть из воды, так и наша замредактора Людмила Алексеевна Шебеко стала искать новые формы подачи материала. И придумала «Параллели» - специальный четырехполосный выпуск «Рыбного Мурмана» в помощь идеологическому активу и морякам загранплавания. После первых выпусков «Параллелей» в редакцию самотеком, косяком пошли путевые заметки о том, как живут-работают люди за рубежом. Не брезговали мы и перепечатками из центральных изданий, когда они касались стран, в портах которых швартовались суда Северного бассейна. Приоткрылось как бы окошко в мир, появилась возможность порассуждать на ранее закрытые темы, показать «загранку» во всей цветовой гамме, а не в традиционно черном свете. Для середины восьмидесятых годов это было смело, опять-таки вызывало зависть у коллег-журналистов. Но в горбачевскую эпоху время летело стремительно, на авансцену выдвигались все новые и новые программы-проекты, ломая устоявшиеся формы. И уже в 1988-м «Параллели» как-то незаметно сошли со страниц еженедельника, уступили место другим, более актуальным темам.

Четвертая и пятая страницы «Рыбного Мурмана» были отданы под экономический разворот. На типографском жаргоне разворот состоял из «подвала», «стояка», «чердака» и «средника», то есть мог вместить довольно обширный жанровый ассортимент материалов. На разворот работали два наших экономических отдела - промрыболовства и береговых предприятий, в которых с небольшими временными вариациями числились три журналиста: Анатолий Вилов, Инна Березюк и Валерий Милютин. Все асы своего дела, умеющие из ничего сделать конфетку. Настоящие профессионалы. Если кто-нибудь из них, допустим, Милютин, на летучке-планерке заявлял «подвал» строк на триста, я знал, что, формируя разворот, можно как от печки плясать от этого «подвала». Он, материал, пока что был в блокноте, а у меня на столе должен был лежать завтра. Но Валера весь вечер самозабвенно резался с Виловым в шахматы \на время, партии-пятиминутки, проигравший бежит за пивом\, заранее попросив редакционную машинистку назавтра выйти на работу на час раньше. И в этот утренний час он начитывал свой «подвал», вычитывал текст и как бы нехотя в назначенный срок клал оригинал мне на стол. При этом ехидно-заботливо спрашивая: «Может, показать сначала шефу? Ты уж, старик, извини - у меня здесь на шесть строчек больше...»

Пожалуй, только Инна Петровна при написании заявленных материалов проявляла некое беспокойство. Работали обычно «с колес», то есть стремились каждый номер наполнить не только актуальной, но и свежей информацией. Для того, чтобы на равных соперничать с ежедневной «Полярной правдой», приходилось в каждом событии искать свою «изюминку». Корреспондент «Полярки» приходил в назначенный час и «снимал сливки», спокойно и доходчиво рассказывая о происшедшем событии на следующий день. А наш «Рыбник», допустим, выходил после «Полярки». Значит, если хроника происшедшего могла совпадать с написанным в ежедневке \а как иначе?\, то ракурс освещения события должен быть иным. Да и выводы желательно сделать более глубокие, успеть поразмышлять о случившемся, ведь мы еженедельник, мы аналитическая газета! А из-за несовершенства полиграфической базы областной типографии доходило до абсурда. В иные годы нам приходилось не только заранее подготавливать к печати половину страниц номера, но и печатать одну «тетрадку» очередного номера в 8 полос во вторник, а газета выходила по пятницам! Как в таком случае готовить оперативные материалы? Именно эта неразбериха, как мне кажется, сильно действовала Березюк на нервы. Она, как и Вилов, была «рабочей лошадкой», и при этом умудрялась оставаться женщиной. То есть Инна Петровна умела использовать свое преимущество «слабого пола» в общении с рыбаками. Если Вилову приходилось, образно говоря, врукопашную бороться-биться над той или иной темой без всяких поблажек, то Березюк могла при определенном такте обойтись «малой кровью», вежливо попросив ответить-прокомментировать спорный и сложный вопрос облаченного властью и в брюки начальника, которому отказать женщине в такой малости было очень трудно...

Экономический разворот начинался «стояком» - материалом на две колонки в левой части разворота \мы не арабы, читаем слева направо, хотя наиболее «смотрибельным» местом газетной полосы является правый верхний угол\. Вот где форма диктовала содержание! Во-первых, «стояк» - это авторское выступление \желательно работяги\ на актуальную тему. Двадцать \плюс-минус две\ строчек представления автора и 180 строк текста \20 строк секретариат резервировал на линейки и заголовок\. Кстати, заголовок должен был быть кратким, не более двух слов. Такова заданная схема, и в ее рамках резвись, журналист, как хочешь!

«Подвал» размещался на двух полосах и своим объемом в 300-350 строк как бы скреплял две половинки разворота. Без иллюстраций, с желательным заголовком в три слова, причем первое слово не должно быть слишком длинным, чтобы уместиться на левой полосе до разрыва разворота, - это был основной, аналитический материал экономических отделов. «Пишу многословно, так как кратко писать времени нет», - верно подметил кто-то из классиков, чуть ли не Карл Маркс. Потому-то с объемным «подвалом» особых проблем не случалось, а вот «малые» жанры, которые наполняли «чердак» и «средник» разворота, были у нас не в чести. Мне на редакционных планерках приходилось обговаривать каждый материал и его объем, вплоть до размера информации. Учитывалась и география публикаций, чтобы были и море, и берег. Чтобы не стыковались ненароком материалы из одного предприятия или на одну тему... Вот какая кухня! У неподготовленного читателя уже голова, наверное, идет кругом от подобной специфики. Впрочем, не знают об этих заморочках ручного, плоского набора и сегодняшние газетчики, посиживая себе у экранов мониторов и имея возможность за минуту до записи сверстанной полосы на дискету, сделать необходимое исправление в материале. И ведь все, о чем я рассказал, - это хотя и основная, но далеко не окончательная работа над очередным номером газеты. Впереди еще типография с ее корректорами и бумажными знаменами гранок-правок...

Следующая, шестая по счету полоса двенадцатистраничного «Рыбного Мурмана», была, как может показаться, бесхозной. Она варировалась и по тематике, и по верстке. И она была «сахарной костью» для наших «собак-журналистов», к коим в полной мере отношу и себя. Это была отдушина, место, где можно было «выпустить пар», необходимая в каждом творческом издании свободная и оперативная полоса, которая жестко не планируется, на которую можно заявить материал на очередной летучке, всего лишь за неделю до выхода в свет следующего номера. Страница публицистики. О чем угодно, но талантливо. Не из-под палки обязаловки, а по движению души. Увидел, написал, опубликовал - голубая мечта каждого пишущего человека. На «шестерке» я размещал свои путевые заметки, вернувшись из очередной командировки, на ней, родимой, публиковались письма с промысла наших сотрудников, она была палочкой-выручалочкой, за обладание которой смертным боем бились на летучках журналисты «Рыбного Мурмана»!

- Давно надо бы подготовить страницу писем \поднакопились в загашнике\ и сделать обзор почты за месяц...

- Обком партии рекомендовал напечатать страницу-плакат об опыте внедрения бригадных форм организации труда в рыбном порту, материалы на плакат есть...

- Будем размещать в следующем номере разговор за круглым столом, что состоялся сегодня в редакции? Место для него только на «шестерке»...

Но все эти предложения-доводы вдруг наталкивались на непробиваемое упорство Нечаевой, которая побывала в семьях рыбаков с затонувшего в море траулера и у которой пухнет блокнот и рвется диктофонная пленка от воплей моряцких жен. Или на неожиданную твердость Шебеко, которая похоронила кого-то из знакомых и лицом к лицу столкнулась с хамством и грубостью работников сферы ритуальных услуг. Или на казалось бы неуместную после всего этого реплику Вилова о том, что давно пора написать об озеленении нашего Мурманска и что у него уже вчерне готов материал на эту тему, а главное есть заголовок - «Городские цветы». Думаю, что после Толиных слов не только у меня в голове зазвучала мелодия одноименной песни, которая и предопределила редакторский выбор. Не потому, что песня про городские цветы была очень популярна в то время - и Нечаева, и Шебеко чуть позже опубликовали свои материалы. Просто надо было дать возможность ведущему журналисту газеты сбросить с себя груз каждодневных проблем, которых в нашем промышленном рыболовстве было как мойвы в неводе немерено. И Дащинский четко почувствовал тонкую грань, отделяющую плодотворную и ответственную работу от возможного нервного срыва. На то он и редактор...

Была в «Рыбном Мурмане» еще одна «заветная» полоса - девятая. Ею распоряжался наш заведующий культурным отделом Володя Беляев. Принципиальный, вежливый и очень корректный, что в журналистской среде редкость, человек. Собеседника он всегда держал «на расстоянии». Нет, не боялся «замараться-заразиться-увлечься» темой или человеком, а как бы не подпускал слишком близко к себе, как собака не подпускает чужака, чтобы не схватил за ошейник, пока хозяина нет рядом. Лет за шесть совместной работы я так и не понял Беляева. Очень редко в разговоре он, забываясь, как бы приоткрывал дверцу невидимой клетки, из которой вырывалась на свободу прекрасная птица душевного общения. Мог улыбнуться и с увлечением начать рассказывать о взволновавшем его событии, но вдруг, как бы спохватившись, захлопывал дверцу клетки, отгораживался от собеседника решеткой вежливых слов и холодных логических выкладок. Хотя, возможно, я ошибаюсь. Но некая искусственность, неестественность в Володе присутствовала. Может, он просто стеснялся, что его отец, Николай Васильевич, был большим начальником - секретарем обкома КПСС. И при внутреннем такте Беляева его отталкивающая вежливость была просто защитой от возможных необоснованных обид. Мол, секретарский сынок, выскочка. Хотя на деле наш завотделом культуры был трудяга и педант \в хорошем смысле этого слова\, с которым мне было легко работать. Кстати, о папинкиных сынках и дочках: в моем непосредственном подчинении находился редакционный художник - дочь председателя областного комитета народного контроля Павла Гуляева Елена Кобзева. Не скажу, чтобы она чем-то особо выделялась среди других сотрудниц. Может, только состоянием какой-то напряженной независимости, готовности к спору-отпору, когда я давал ей то или иное редакционное задание. Ну а какой художник не будет готов возразить-вспыхнуть, когда начальство пытается заставить жар-птицу его творческой натуры спуститься на грешную землю?

...Все вышеназванные условия-схемы-режимы внутриредакционной жизни прежде всего подразумевали четкую исполнительскую дисциплину. Если в графике ответственного секретаря значилось, что, допустим, на страницу номер девять материал должен был быть сдан в понедельник в 17 часов \плюс иллюстрация, рубрика, заголовок и оптимальное количество строк\, то Беляев приносил свои материалы без двух минут пять \но никогда не позже назначенного срока!\. По типографским нормам на одной странице машинописного текста допускалось не больше трех исправлений. И Беляев, единственный из всей пишущей братии, выдерживал это правило. Аккуратно, по линеечке, он разными цветами чернил подчеркивал в тексте выделяемые слова-фразы, делал на полях необходимые подсказки по верстке тех или иных отрывков оригинала. Конечно, он мог сказать мне все это словами, но перестраховывался - а вдруг Георги нет в кабинете, вдруг он придет позже, и тогда материал будет дожидаться его с 17.00, как договаривались. Или просто не хотел стоять-сидеть у моего стола в роли просителя, что ли? Гордый был. Ну да у каждого свой бзик в жизни.

Во всяком случае, это позволяло мне со статьями менее опытных журналистов разбираться в течение дня, имея запас прочности, а беляевскую страницу верстать за оставшийся час до конца рабочего времени. Хотя, конечно, день у нас был ненормированный. Но когда в кабинете уже сидит курьер, готовый бежать-лететь в типографию, где у линотиписток началась вечерняя смена, а набора осталось на полчаса, после которых начнутся претензии к редакции за неравномерную сдачу оригиналов... В общем, особо нянькаться с нерадивыми журналистами было некогда. Когда меня уж слишком сильно «доставала» непунктуальность наших творческих работников, я просто-напросто принципиально не принимал сданные невовремя материалы, заменяя их «вечными» статьями из запаса. Это были какие-нибудь обзоры новинок технической литературы или руководства по борьбе со СПИДом, зарисовки о хороших людях \надо было лишь проверить, жив ли?\ или стихи местных поэтов. Чего-чего, а этого добра всегда хватало... После были скандалы на летучках. Хотя формально я оказывался прав, но вышедший в свет газетный номер от этого проигрывал. И не меньше обиженного автора за газету переживал я сам. Вот и подумайте теперь, почему ваш покорный слуга время от времени срывался со своего казалось бы теплого и насиженного места и летел в командировку к черту на кулички, лишь бы подальше от широкого секретарского стола в родной редакции? Хорошо, что Быстроумов всегда был готов подставить свое плечо - старый конь борозды не испортит. \В скобках замечу, что по отношению к своему заместителю Павлу Алексеевичу Быстроумову я никогда не позволял себе обыденного в редакционных кругах обращения «старик». Это не было обидным словом, сам Быстроумов не задумываясь называл так своих друзей, и меня в том числе. Но по годам он действительно годился мне в отцы.\

Но вернемся к девятой полосе. Кроме полностью «культурных» тематических выпусков на ней размещались подборки материалов под рубриками «Спортивная панорама», «Все четыре колеса» \для автолюбителей\, даже «Международная жизнь» \из ТАССовских материалов\, когда уж слишком скудной была собственная, внутриредакционная жизнь. Но запомнилась «девятка» другим - полосой-долгожителем нашего еженедельника под названием «Беседа с увлеченным человеком».

Чем, на твой, уважаемый читатель, взгляд, мог быть увлечен советский человек? Ну марки может собирать, спичечные этикетки, монеты старинные... Кстати, как раз филателистов и фалеристов среди «увлеченных собеседников» у «Рыбного Мурмана» не было. Мы беседовали с людьми, которые разводили экзотические цветы на своих заснеженных балконах, строили многоярусные храмы из спичек, шили-вязали макрамэ из швартовных концов, искали в тундре разбившиеся в годы войны самолеты, пели под гитару свои песни, разводили голубей в городских трущобах, искали снежного человека, смотрели на звезды из самодельных телескопов... Мы беседовали... Именно мы, потому что начатая Володей Беляевым рубрика, принятая поначалу как всегда скептически, вскоре стала в редакции очень популярной. Оказывается, их очень много, тех чудаков, кто кроме работы еще чем-то увлечен, кто отдает свое свободное время заветному делу. Раньше мы их просто не замечали. Но оказалось, что эти увлеченные люди прекрасные собеседники, потому что на интересующую его тему человек будет говорить долго и с охотой. Помнится, даже я подготовил несколько подобных бесед - с краеведом, увлеченным разгадкой тайны северных лабиринтов-вавилонов, и руководителем туристского арктического клуба, влюбленным в заполярную природу.

Весьма гордился материалами этой рубрики редактор. Станислав Наумович с присущей ему основательностью подвел под наши творческие порывы прочную идеологическую базу.

- Это крайне важно, чтобы человек после работы не водку пил, а занимался чем-то другим, был увлечен пусть даже малозначащим для общества делом, - говорил Дащинский. - Это важно для самого человека. Ведь ссоры, скандалы, преступления происходят именно в свободное время, когда человеку нечем себя занять. А взять моряка-рыбака. Если в рейсе после вахты у него есть свободное время, то пусть не самогонный аппарат конструирует, а картины рисует или товарищей по труду фотографирует. Мы на примере других должны подсказать, чем человек может занять свой досуг...

Конечно, с самогонным аппаратом шеф переборщил, но мысль правильная, хотя и слишком прямолинейная. Чувствуется партийная хватка, желание построить по ранжиру, втиснуть жизнь в логическую схему общественной важности-полезности. В советские времена приходилось иметь в запасе различные доводы-обоснования. Так, на всякий случай, чтобы спалось спокойнее. А вдруг задаст какой-нибудь партийный работник наивный вопрос об идеологической платформе твоего неординарного поступка? Вот и пригодится тогда не менее наивный, заранее подготовленный ответ. И все довольны.

Еще раз оглядываясь назад, перелистывая подшивки «Рыбного Мурмана» второй половины восьмидесятых, отмечу, что именно в те годы в редакции сформировалась по-настоящему профессиональная, боевая команда мыслящих и перспективных журналистов. Дащинский хвастал, повторяя к месту и не к месту, что он теперь может безболезненно уйти из газеты, оставив вместо себя в редакторском кресле одного из трех сотрудников, на выбор: Беляев, Вилов или Георги \именно в такой последовательности\. Когда же действительно подошел срок менять редактора, то ни я, ни Беляев оказались к этому не готовы. Но о том речь впереди.

Рыбный Мурман в кавычках и без (1983 - апрель 2000)