...Спешу на палубу, чтобы встретить подходящий к борту нашего судна катер, на котором прибыл основной состав экипажа во главе с капитаном Владимиром Михайловичем Кравченко.

И вот наступила та долгожданная минута, когда я, как старший штурман судна, мог доложить, что траулер "Дуббе" к выходу на промысел готов!

Мой рапорт принял атлетического сложения тридцатипятилетний брюнет. Лицо чисто выбрито, свежее, словно он не перенес бессонную ночь и столь продолжительный перелет. Это был известный промысловик, кавалер ордена "Знак Почета" капитан дальнего плавания Владимир Михайлович Кравченко. Он приветливо улыбнулся и указал кивком головой на диван, потом сам сел в кресло. Раньше мне не довелось с ним работать, но я знал, что капитан Кравченко - строгий и справедливый человек. Из капитанов он, пожалуй, один из самых удачливых. Свое двадцатипятилетие он отпраздновал на капитанском мостике.

Среди рыбаков зарекомендовал себя простым в общении с подчиненными, но во время работы может быстро превращаться в весьма напористого и даже одержимого, если речь шла о рыбном промысле. У Владимира Михайловича завидное умение отыскивать у людей доброе, здоровое умение отличать правду от неискренности, лжи и лицемерия.

На палубе раздаются приветствия, происходит обмен крепкими рукопожатиями. Я присматриваюсь к прибывшим, своим будущим соплавателям. Оказывается, океан тесен. Ко мне, улыбаясь, подходит матрос Сергей Соколовский:

- Как будто вчера вместе трудились на одном судне, а уже прошло... - начал я.

- ...два года! - восклицает Соколовский.

Я замечаю на правой руке матроса обручальное кольцо.

- Женился?

Я хорошо помню, что он свое тридцатилетие собирался отпраздновать холостым.

- Окрутила одна милая девушка, не устоял, влюбился, -разводит руками матрос.

- Машину купил?

- "Москвича" последней модели.

У Сергея хорошо развито чувство товарищества, что является немаловажным фактором для работающих в море. Он обладает большой физической силой и выносливостью, а также завидным хладнокровием. К положительным его качествам следует отнести и его душевную доброту. Основная его береговая профессия - шофер. На рыбопромысловых судах оказался после службы в армии, не скрывая своей цели - заработать на легковую машину. Но в отличие от других "сезонников" матросскую работу он полюбил и, как мне кажется, привязан к морю.

Я тут же решил, не откладывая дела в долгий ящик, выяснить его дальнейшие планы, когда он "завязывает" с морем? Сергей твердо ответил, что теперь он уже начинает серьезно задумываться о поступлении в мореходное училище. А это значит, что в своем прошлом коренной житель белорусской деревни, отныне подданный его величества океана.

Сергей Соколовский сдержал свое слово. В настоящее время он продолжает трудиться после окончания мореходного училища в должности судового механика.

Тропическое солнце почти в зените. Его лучи, падая на палубу траулера, с поразительной быстротой нагревают металл, который щедро передает тепло в жилые помещения.

Из каждой каюты через открытые иллюминаторы лопасти настольных вентиляторов без устали выталкивают нагретый воздух наружу, а взамен его в жилища врываются по-разбойничьи раскаленные струи до тошнотворности противного испарения от гниющих в гавани водорослей и плавающего у бортов мазута.

Наш "Дуббе" стоит на якоре на внутреннем рейде испанского порта Лас-Пальмас. Свежеокрашенный с вновь написанными номерами и названием, траулер выгодно отличается среди обшарпанных судов, пришедших прямо из района промысла. Пройдет месяц-другой и из белоснежного красавца "Дуббе" превратится в океанского работягу с потертыми от частых швартовок бортами и начинающими появляться пятнами ржавчины. Все это будет позже, а теперь траулер, подобно горделивому лебедю, не спеша, под воздействием приливо-отливного течения, совершает на цепи вокруг отданного якоря своеобразный круг почета, словно демонстрируя свой праздничный наряд.

Рейд отгорожен от океана бетонной стеной. Прибегающие от берегов Африки волны натыкаются на препятствие, вздыбившись, разлетаются на парапете сотнями брызг. Между судами постоянно снуют юркие катера. А вот один из них, доверху нагруженный продуктами, сбавил ход, быстро ошвартовался у нашего борта. С катера по штормтрапу на борт поднялся улыбающийся испанец. Это агент смешанной фирмы "Совиспан". Он доставил заказанные нами и другими промысловыми судами скоропортящиеся продукты: огурцы, помидоры, лимоны, лук, чеснок, редиску, капусту. Агент явно пробивной малый. Продолжая дружески похлопывать моряков по плечам, он обратился с короткой, но выразительной речью:

- Амиго! Радпидаменте трабао физико, кадо персово позерпрезеит. (Друзья! Быстрая физическая работа. Каждый человек будет иметь награду!).

Испанец схватил ящик с местной водкой "Фундарором", поднял его над головой для всеобщего обозрения под веселый смех наших моряков, поставил ящик на бочку, давая понять, что чем быстрее мы закончим грузовую операцию, тем скорее покинем порт. Погрузка овощей и фруктов шла быстро без всякого материального "стимула", каждый из матросов знал, что чем быстрее закончим грузовые работы, тем скорее выйдем на промысел.

Вскоре продукты были погружены в трюм, куда расторопные рефрижераторные механики стали нагнетать холод. Ящик водки в сопровождении почетного эскорта надежно был определен в кладовую. Нетерпеливым поклонникам спиртного было объявлено, что "презент" будет выставлен на праздничный новогодний стол.

Лишь старший мастер Михаил Мазок не спешил соглашаться по его мнению со столь опрометчивым и в корне неправильным решением. - В самом деле, - продолжал он развивать свою мысль, а почему бы не произвести сегодня дегустацию "Фундадора"? Нет, он не мечтает получить бутылку, а вот от рюмочки он не отказался бы. А самое главное, по его мнению, у этих иностранных бутылок ненадежные пробки, так что до праздников "презент" может потерять свои градусы.

Выпалив скороговоркой свой своеобразный монолог, мастер выжидающе уставился на второго штурмана. Тот уклончиво ответил, что сохранить водку до Нового года -приказ капитана и он не имеет право его нарушить.

Видя нерешительность младшего помощника капитана, я решил прийти к нему на помощь. Дело в том, что я хорошо знал в прошлом Михаила Павловича Мазка. Широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой, преданно и самозабвенно любящий море, свою беспокойную тралмейстерскую работу, Михаил Павлович принадлежал к числу опытнейших мастеров нашего флота. Никогда не числился в больших любителях спиртного, но он любил, что называется, морскую "травлю".

Я был уверен, что поставь сейчас перед ним бутылку самого выдержанного армянского коньяка, он к нему и не притронется. Но мало знакомые с ним люди часто становились жертвами его розыгрышей.

Я подошел к нему вплотную и тихо, чтобы не слышали другие, сказал: "Прекрати дурачиться. Если захотел опохмелиться, приходи ко мне в каюту, по случаю нашей встречи налью".

Мастер понял, что его домогательства были неуместны. Он посмотрел на меня усталым взглядом и молча пошел по палубе.

Лично Михаил Павлович мне симпатичен. Он дисциплинирован. Всегда собран. Умеет руководить палубной командой, а самое главное - не живет багажом вчерашних знаний. В последнее время работал в Баренцевом море мастером-наставником. Так что дома он редкий гость.

В поисках знакомых направляюсь дальше, на главной палубе у входа в машинное отделение встречаю Петра Петровича Чурина. В этом рейсе ему доверено возглавить машинную команду. Нашему "деду" всего двадцать семь лет. Но это опытный и хорошо знающий свое дело специалист. А это уже не так и мало для человека, прошедшего путь от моториста до старшего механика. Мы радостно обмениваемся рукопожатием. У стармеха есть что-то располагающее и доверчивое в улыбке. Проходящие мимо моряки заражаются нашим весельем. Это была встреча людей, дружба которых зародилась в море. Мы что-то говорили, вспоминали нашу прошлую работу на промысле, изливая свои чувства.

Спасаясь от зноя, я направился в свою каюту. Едва открыл дверь, как в лицо дохнуло жарой. Пришлось опять прибегнуть к испытанному методу. Я намочил под краном простыню, отжал лишнюю влагу и с нескрываемым удовольствием превратил ее в индийское сари, на голове из мокрого полотенца соорудил подобие турецкого тюрбана.

Мельком взглянув на часы я незамедлительно снова превратился в старшего помощника капитана.

Во время очередной встречи с капитаном я выяснил для себя немаловажное обстоятельство: капитану довелось продолжительное время трудиться на однотипных судах и поэтому он уже основательно знал тактико-технические данные нашего траулера и его не надо было вводить в курс судовых дел.

В результате короткого обмена информацией Владимир Михайлович предложил обстоятельный разговор перенести на другое время, а тогда распорядился выделить из опытных матросов рулевого и приготовиться к снятию судна с якоря.

На руль я назначил Сергея Соколовского. Отныне на всю продолжительность нашего плавания, в период ответственных моментов Соколовский будет всегда стоять на руле.

Выбрали якорь. Осторожно лавируя между стоящими на якорях судами, направились в открытый океан. В прокаленную синеву неба взвились прощальные гудки. Траулер делает доворот вправо и ложится курсом на юг.

На исходе следующей ночи подошли к месту работы наших промысловых судов. Быстро наступающий рассвет разлил по небу пурпурно-алую зарю. Лениво дремавший всю ночь океан с восходом солнца встрепенулся и стал гнать мертвую зыбь.

Было раннее утро. Капитан Кравченко стоял у открытого окна и в бинокль периодически осматривал поверхность океана. Затем, не поворачивая головы, сказал спокойно, словно предстояла встреча с чем-то второстепенным, не существенным: "Впереди туман. Не хочется, а придется залезать в эту преисподнюю". Траулер сбавил ход, и вскоре мы оказались в густом молоке тумана. Посланный на полубак матрос, шагнул к носовой мачте и словно растворился, только внимательно присмотревшись, скорее угадывался, чем был виден, силуэт моряка.

Вскоре туман поглотил все судно, которое на глазах исчезло, растаяло. Стало удивительно тихо и одиноко. И теперь казалось, что будто бы вперед двигалась одна рубка.

Смолкли разговоры. На судне воцарилась тишина, которая разительно отличалась от недавно перенесенного шторма.
Кошельковый невод был уже поднят из трюма и перевирай на промысловую площадку. Теперь предстояла самая главная работа - подготовить невод к первому замету.

"Пацаны! - ругался про себя старший мастер лова Михаил Павлович Мазок. - Им бы только океаном любоваться, словно у нас своих дел нет.

Теперь каждый его шаг будут обсуждать, советы непутевые давать, а то я сам не знаю, что и как нужно делать".

Крепкая океанская волна ударила в корму и рассыпалась на промысловой площадке на сотни соленых брызг.

"Чего забегали, словно вас блохи кусают?", - беззлобно рассмеялся Мазок, глядя на облитых водой матросов. - Вода ведь океанская, теплая, а не нашего Баренцева моря. Эй ты, молодой, чего плюешь на палубу, - вновь раздался голос старшего мастера. - Бери игличку и начинай латать невод. - Прозвучавшие нотки сдерживаемого негодования были не что иное, как желание приструнить недисциплинированных матросов. Работы, убедительно говорили не о деспотическом характере Михаила Павловича, а о его стремлении навести на промысловой палубе порядок с первого же дня работы.

Хотя для вида Виктор Николаев даже ухом не повел -пусть пошумит мастер, себе же только нервы портит. Однако это показное безразличие жило в его душе недолго. И он сам уже знал, что к началу первого замета невода в нем не останется показного спокойствия, он сделается, как и все остальные матросы, - беспокойным и до предела внимательным к выполнению распоряжений старших по должности. Этот океанский рейс был для демобилизованного солдата первым, а пока ему не открыли визу в дальнее плавание, Виктору пришлось трудиться в Баренцевом море на траловом промысле.

Такое было с первого дня работы на палубе, когда операциями по укладке невода и его ремонте стал руководить лично старший мастер.

Этот африканский рейс был долгожданным, и он ожидал от него всего, что может ожидать двадцатидвухлетний парень, давно уже влюбленный в море. Чего стоило одно название - заграничный рейс. И вот такое невезение со старшим мастером.

В первый день выхода из загранпорта в район промысла, когда палубная команда приступила к подготовке невода к работе, Михаил Павлович подошел к стоящему возле борта Виктору Николаеву, который в то время очарованно смотрел в первый в его жизни океанский закат у берегов таинственной Африки, и громко произнес:

- Ты, парень, я вижу за экзотикой прилетел за тридевять земель? Забудь! Мы следуем полным ходом не к теще на блины, а вкалывать целых полгода, без всяких выходных. И успех будет зависеть от нашей работы, как на промысле, так и сейчас, на переходе. Если ты этого не поймешь сразу, то никогда из тебя не получится настоящий моряк. А ну бегом на промысловую площадку! - заключил старший мастер громовым голосом. И с той поры каждый день и час, где бы матрос Николаев не находился, он чувствовал на себе придирчивый, пристальный взгляд. Нет, он не боялся ни этого взгляда, ни самого старшего мастера - немолодого коренастого и бывалого моряка. Виктор хорошо понимал, что, как бы к нему не относился Михаил Павлович, он не посторонний человек на траулере. Экипажу так же нужны его молодая сила, смелость, как нужен ум и хладнокровие капитана или промысловый опыт и завидная работоспособность старшего мастера. И

Виктор может быть привык бы к этим постоянным придиркам, как привыкают многие молодые матросы, если бы его придирчивость не приковывала насмешливое внимание всего экипажа. Ощущать это внимание на своей согнутой в тяжелой работе спине было невыносимо.

Виктор бунтовал в душе, временами готов был вступить в пререкания и все меньше находил удовольствия в думах о романтике, которая отныне уже казалась ненужной. И еще он упорно не желал мириться с мыслью, что Мазок настойчиво пытается воспитать у него уже приобретенные мореходные качества.

"И почему он взялся именно за меня? - недоумевал Виктор. В палубной команде много народа, среди них преобладает молодежь. Вон Петька Петров, дурак дураком и уши холодные! Хоть и успел сделать уже несколько африканских рейсов, а до сих пор не научился игличку в руках держать".

Сам Виктор в первые рейсы на траловый лов многое понял и теперь латает дыры в сетном полотне не хуже другого опытного матроса.

Кстати, ночью во время довольно свежей погоды, он быстро перестраивал трал, добросовестно выполнял и другие ответственные работы.

Для Виктора это плевое дело - ремонтировать невод, а все остальное он быстро поймет, что называется, переймет опыт по ходу работы.

- Ты будешь сегодня трудиться или нет? Мечтатель! Эти слова прозвучали в тот момент, когда Виктор собирался брать в руки игличку и приступить к работе. И последние слова до боли в сердце были оскорбительные, обидные, явились той последней каплей в переполненной чаше терпения. Первым его желанием было бросить в сердцах игличку за борт, наговорить мастеру матюгов и покинуть палубу. Но в это время к нему подошел со встревоженным лицом его товарищ и положил свою руку ему на плечо:

- Ты, Виктор, не дури! - спокойно и твердо произнес матрос, глядя ему в глаза. - Держать себя надо. Запомни, море нас кормит, неделя удачной рыбалки может стоить даже иного месяца. Так что нам надо пошевеливаться, чтобы успеть сегодня вечером сделать удачный замет.

Своего сожителя по матросскому кубрику Виктор уважал. Этот невысокий моряк не отличался особенно физической силой, был всегда тих и спокоен даже в напряженной обстановке промысла. Из рассказов бывалых моряков Виктор знал, что в предыдущем рейсе, во время плохой погоды, основательно порвали невод. Тогда палубная команда несколько суток покидала лишь палубу на короткий отдых и принятие пищи. Так и работали всей палубной командой четверо суток, и день, и ночь. Резали, сшивали целые куски невода. Океан штормил и щедро одаривал моряков солеными брызгами. Выстояли, досрочно перевыполнили план вылова рыбы.

- Ты на Павловича не обижайся, добрейшей души человек, только не всегда может сдерживать свои эмоции. Я уверен, что со временем вы найдете общий язык и подружитесь. А сейчас нам не до сантиментов, надо готовить невод к работе.

Еще не успела ночь вступить в свои права, как старший мастер лова М. П. Мазок доложил капитану о готовности кошелькового невода к работе. На смену туману на океан надвинулась черная, как смоль, тропическая ночь.

Поднявшись на мостик, капитан В. М. Кравченко увидел вокруг большое скопление промысловых судов, большинство которых еще не сделали замета невода и сновали разными курсами по океану в надежде встретить косячное скопление рыбы. Из доклада вахтенного штурмана стало известно, что ближе к берегу, в десяти милях от группы промысловых судов "Белляктрис" произвел результативный замет.

Владимир Михайлович посмотрел на большое скопление судов и вслух подумал: "Через полчаса здесь траулеры будут ходить косяками, а рыба плавать штучно". И распорядился проложить курс к заметавшему "Белляктрису", капитаном которого в то время был Анатолий Николаевич Траппуев. Несмотря на свою молодость, он успел прослыть в нашем флоте удачливым капитаном. С ним охотно шли рыбаки в столь продолжительные рейсы, ибо были уверены, что капитан Траппуев сделает все возможное для выполнения рейсового плана вылова рыбы.

Ради справедливости надо заметить, что капитан В. М. Кравченко ревностно следил за трудовыми успехами Анатолия Николаевича и в свою очередь прилагал максимум усилий для успешной работы экипажа "Дуббе".

Специалисты утверждали, что хороший акустик слышит дыхание океана. На эту тему я беседовал со многими капитанами, которым пришлось работать с гидроакустиком Анатолием Кононенко, и все они утверждали, что определение подводных шумов - его стихия. Он был одним из лучших учеников аса акустиков Леонида Никифоровича Авсянкина, кавалера ордена "Знак Почета". Еще в начале своей работы акустиком Анатолий понял, что существующая тактика ведения поиска рыбных косяков не даст должного эффекта, если к каждому поиску и замету невода не подходить творчески, анализируя как свои промахи, так и ошибки, допущенные другими акустиками промысловых судов.

На палубе взволнованные, озабоченные лица старшего мастера лова и матросов. Но бестолковой суеты не заметно. Наоборот, каждый рыбак знает свое место и действия на период выметки невода и его выборки на промысловую палубу.

На мостике капитан. От его недавнего добродушия не осталось и следа. Губы плотно сжаты, голос властный. Слова команды коротки, матросы работают сноровисто. Когда стали выбирать невод, то матросы стояли на промысловой палубе локоть к локтю.

Я затрудняюсь особо кого-либо выделить из палубной команды того весьма удачного рейса. Все трудились самоотверженно, я бы сказал, со знанием дела и полным пониманием ответственности за судьбу рейсового плана вылова рыбы. И все же хочется в первую очередь назвать старшего мастера лова М. П. Мазка, который личным примером воодушевлял всех матросов на самоотверженный труд. Нельзя обойти вниманием и высокий профессионализм машинной команды. Не припомню случая, чтобы в свободное от работы время капитан В. М. Кравченко не выслушал просьбы или пожелания моряков, а если возникала в этом необходимость, то и поддерживал молодых моряков морально.

Жизнь показала, что работа на промысловом судне то и дело испытывает моряков на прочность. Поэтому каждый моряк должен пройти жестокую проверку естественного отбора, закрепиться в экипаже и, как правило, остается работать на годы лишь тот, кто по-настоящему полюбит море и рыбацкий труд. Ведь не случайно на промысловом флоте бытует такое определение: "Товарища по работе на промысловой палубе выбирай, как жену выбираешь, ибо твоя дальнейшая жизнь на траулере во многом зависит от твоих соплавателей. Много в рыбацкой работе есть параграфов, тяжелым трудом написанных и сердцем утвержденных, а главное из всего - не оставляй друга в беде".

Первый замет нельзя было отнести к самым удачным, но мы тогда сдали на плавбазу без малого сто тонн сардины.

Наш экипаж состоит из двадцати семи человек. Прежде чем оказаться в тропиках, помимо множества других формальностей, каждый прошел медицинскую комиссию, а в наших паспортах моряков есть въездная виза испанского посольства в Москве. Все мы занесены в судовую роль, которая скреплена печатями и имеет автографы высоких должностных лиц.

Но есть у нас на борту два существа без всяких видов на жительство. Это черный, как смоль, пес Паниковский и темно-рыжая дородная сучка Матильда.

Свое прозвище пес получил за пристрастие к курятине. Если небезызвестный герой романа Ильфа и Петрова Паниковский обожал гусятину, то продолжатель его воровских дел, из-за отсутствия у нас гусей, ворует у повара кур. Он может часами лежать в засаде, и стоит лишь на минуту повару Жижину покинуть камбуз, как пес стремительно врывается на камбуз и, ухватив куриную тушку, мчится во всю прыть на верхний мостик, в укромное местечко и заглатывает уворованную добычу. За столь неблаговидные свои дела был неоднократно нещадно поваром бит, но воровство упорно не желал бросать. Матильда же, как сука благородного происхождения (ее доставил на борт судна наш боцман Саша Меркулов буквально за несколько минут до нашего отхода на промысел из испанского порта Лас-Пальмас), не участвовала в воровских налетах на камбуз, а всегда довольствовалась порцией наваристого супа и парой куриных лапок, доставленных с камбуза заботливым боцманом.

Матильда, не страдающая отсутствием аппетита, быстро набрала вес и превратилась в очень красивую собаку, с лоснящейся темно-рыжей шерстью. Если Паниковский мог сутками лаять на чаек и бросаться на каждую залетевшую к нам на отдых птицу, то Матильда, наоборот, не проявляла никакой враждебности к пернатым.

Однажды, на исходе дня, к нам на палубу опустилась большая, до предела истощенная и усталая птица. Матросам буквально пришлось спасать нашу гостью от желания непременно с ней расправиться неугомонному Паниковскому. И тогда боцман из старой дели соорудил на верхнем мостике большую клетку, куда и поместили уставшую от полета птицу. С той поры для нашего пса начались самые черные дни его жизни. С утра до поздней ночи бросался он на сетку, злобно рычал. Но капроновая сеть надежно защищала запланированную им жертву от разбойного нападения. Когда атаки не прекращались, хо птица своим длинным клювом, через ячейку сетки метко наносила свои неотразимые удары.

Через несколько дней пес имел на своем теле многочисленные раны, нанесенные клювом залетной гостьи. Все мы считали, что добром у них не кончится эта вражда, но видя, что птица, по всей вероятности, из семейства цаплей, основательно окрепла, матросы открыли верхнюю часть ее убежища, она взмыла в небо, описала над судном пару прощальных кругов и взяла курс на юг.

Паниковский, несмотря на свой вспыльчивый характер, весьма внимательно, можно даже сказать с большой симпатией относился к Матильде, в результате их дружеского сожительства Матильда принесла щенков, которых со временем мы охотно раздавали на другие суда.

Но эта история имела печальный конец. Большую часть времени наши собаки проводили на неводе, который горой возвышался на промысловой площадке. Одним словом, нарушила Матильда технику безопасности и утонула в море. Безусловно, мы бы ее непременно спасли, но никто не видел падения ее за борт. Лишь Паниковский, забравшись на верхний мостик, куда даже в штормовую погоду не залетали брызги, часами смотрел на поверхность океана, явно в надежде разыскать среди пляшущих волн свою подругу.

Паниковский несколько лет ходил с нами в африканские рейсы, но по предписанию санитарных врачей был оставлен на берегу, и его след затерялся среди портовых собачьих стай.

Право на легенду  Владимир Бабуро