От зари до зари трудилась палубная команда, механики же работали круглосуточно, чтобы успеть за пять месяцев произвести ремонт и докование восьми наших рыбопромысловых судов. Не отставали от механиков и матросы, производя покраску мачт, ходовой рубки и надводной части корпуса судна. Нам также предстояло произвести последовательное докование судов и передать их штатным экипажам.

И надо же было случиться, что именно тогда забастовали местные докеры, а через сутки волна забастовок докатилась и до местной судоверфи. Мы оказались почти в безысходном положении. В силу сложившихся обстоятельств нам предстояло оказаться в роли штрейкбрехеров и провести докование судов на местной судоверфи или же свернуть свою деятельность и улететь на Родину.

Прошли сутки, вторые. И когда казалось, что все пропало, на борт судна с берега прибыл наш капитан Вениамин Валентинович и молча положил на штурманский стол морскую карту времен пиратской вольницы. Оказалось, что он ее случайно нашел и купил довольно потрепанную. Ценность ее была для нас весьма велика. Дело в том, что в одном отдаленном от морских дорог небольшом порту Аресифе была расположена частная фирма, которая брала за докование ровно вдвое меньше, чем в Санта-Крусе. Вооружившись словарем, мы буквально за пару часов перевели с испанского на русский язык все текстовые пояснения, изучили очертание берега как в самом порту, так и на подходах к нему со стороны океана.

На рассвете следующих суток мы подошли к порту Аресифе. К нам ходко подбежал испанский катер. Я поспешил для встречи лоцмана. Сухощавый, пожилой испанец с почти белой головой с легкостью натренированного спортсмена быстро поднялся по штормтрапу, легко перенес свое тело через фальшборт и поспешно взбежал на ходовой мостик.

Мы подали на катер буксирный конец и начали медленно двигаться в узкую бухточку. Этот работяга-катер поразил нас своим внешним видом: его палуба была покрыта слоем птичьего помета, а ржавых его бортов, уверен, давно не касалась кисть маляра.

В ста метрах справа от нашего курса возвышался старинный форт. Во времена пиратских набегов его мортиры охраняли единственный вход в эту гавань. В наши дни предприимчивые дельцы пристроили к его древним стенам легкое сооружение из дерева и стекла. Расположенный на берегу океана у всегда оживленной асфальтированной трассы, ресторан, по-видимому, всегда собирает у себя много посетителей. От городка так и веяло седой стариной. Ветхие домики, узкие улочки, полуразрушенные строения, внешне напоминающие форты, привлекают к себе любителей средневековья, туристов, как из Старого, так и Нового света.

Остров этот, как и его другие собратья из Канарского архипелага, вулканического происхождения. На краю горизонта выстроились в ряд воткнутые в небо потухшие вулканы. Немилосердно жгло солнце. От нестерпимого зноя отяжелел воздух, стало трудно дышать. По дорогам почти прекратилось движение. Все живое спешило укрыться в спасательную тень.

В небольшой лагуне, едва успев погасить инерцию хода, мы приняли на борт десант говорливых швартовщиков, которые при помощи быстро заведенных на берег стальных тросов поставили наш траулер на притопленные кильблоки и тут же начали доковой лебедкой поднимать его на слип.

В быстром для нас говоре испанцев трудно было что-либо разобрать, но по их дружеским улыбкам и жестам можно было догадаться, что наш приход на докование дал им возможность заработать.

Работы в доке начались в быстром темпе. Одним словом, не успел я выкурить сигарету, как был приглашен, как старший помощник капитана, осмотреть очищенную подводную часть корпуса судна. Своим пескоструйным аппаратом на наших глазах испанцы творили чудеса - буквально за полчаса очистили до блеска подводную часть корпуса судна. Не успевая удивляться быстроте и высокому качеству работы, я еще больше был поражен, узнав, что весь штат этого частного предприятия состоял из двенадцати человек, не считая овчарки хозяина, которая была нашей частой гостьей. Правда, еще на полставки работала миловидная испанка, исполняющая обязанности секретаря.

Ради справедливости следует заметить, что испанцы полностью пренебрегали техникой безопасности, работали на приличной высоте без всякого ограждения. Без поручней оказался и прислоненный к корпусу нашего судна металлический трап.

Для полной ясности картины скажу, что таким образом мы провели докование всех восьми траулеров, не говоря уже о том, что поднимали на слип наши траулеры с полными запасами топлива, воды. Одним словом, со всеми запасами, в том числе с кошельковым десятитонным неводом на промысловой площадке.

Перед докованием никто из испанцев не потребовал от нас заполнять многочисленные акты, не надо было писать расписки, давать пояснения и выполнять еще добрый десяток всевозможных формальностей, которые продолжают существовать на мурманских судоремонтных предприятиях. Тогда мы получили предметный урок работы предприятия в условиях рыночных отношений, а для нашего флота сумели сэкономить сотни тысяч песет.

Поход в Аресифе отнял у нас целую неделю. Чтобы своевременно закончить покрасочные и другие судовые работы, связанные с междурейсовым ремонтом, экипаж опять стал ежедневно перерабатывать.

Однажды судовые дела привели меня в машинное отделение. Старший механик Любинский лично "лечил" вспомогательный двигатель и я, не желая отрывать его от дела, решил сам заглянуть в его "епархию". Залюбовавшись его работой, я не стал тогда говорить слова, которые у меня были припасены для этой деловой встречи. И чем дальше я уходил от темы разговора, тем больше я злился на себя, что все больше примеряюсь с тем, что я так и уйду из машинного отделения, не сказав самого главного: сегодня я опять заметил на палубе мазутные пятна.

Смотрел на Льва Исааковича и вместо крупного разговора продолжал любоваться его ювелирной работой. Обида отошла на задний план, показалась такой незначительной, что не стоило о ней и разговор вести. От терпкого запаха соляр и масла давило в висках. Обливаясь потом, моторист Егоров выгребал грязь из-под пайол, а остальные механики помогали "деду". В эту минуту Лев Исаакович чем-то напоминал хирурга. Вот он протянул руку и механик подал ему разводной ключ. Стармех зажал, не спеша вытер руки ветошью, вооружился щупом и снова склонился над двигателем. Перед моими глазами мельтешили плачущие клапана, но я продолжал стоически переносить запах солярной гари, уже с повышенным интересом следил за манипуляцией стармеховских рук. Натренированным движением он прощупал все подшипники, затем склонился к двигателям, полминуты внимательно вслушивался в ритм работающего двигателя.

Когда "дед" подошел ко мне и спросил, что меня привело в машинное отделение, я ответил, что пришел сюда в "преисподнюю", чтобы полюбоваться работой хозяев. И это была правда!

Сегодня мы получили песеты и направились в город Санта-Крус. На набережной вышли из автобуса и влились в людской поток, который подхватил нас и понес мимо царства бетона и стекла. Приостанавливаем свое движение. За стеклом витрины универмага лежит натуральная шкура тигра.

Мы смотрим на ее стоимость и спешно проходим мимо.

Фланирующая по городу публика, разнообразный набор товаров, красочная реклама, богатые виллы, роскошные особняки - все это может создать у неискушенного туриста впечатление вечного праздника. Но мы не туристы. Мы живем в местной рыбацкой гавани и часто бываем в городе. Нам доподлинно известно, что с ростом инфляции все сложнее становится рядовому испанцу уложиться в свой скромный бюджет.

С незапамятных времен в ночное время все корабли мира носят отличительные огни, чтобы безопасно разойтись с другими кораблями. И вот на одном из наших рыболовных траулеров установили дополнительную ажурную мачту, на которой смонтировали рыболовные огни.

Каково же было наше удивление и возмущение, когда в одном испанском профашистского толка журнале появилась фотография нашего траулера с надписью: "Они подсматривают". Этот фашистский борзописец явно посадил себя в лужу. Для островитян, этих прирожденных мореплавателей, не стоило большого труда отличить фонарь от локационной установки.

...Сегодня всех нас ожидала волнующая встреча с вулканом Тейда. Если остров Тенерифе по своим размерам самый большой среди шести своих братьев, то вулкан Тейда самый высокий среди других потухших вулканов - его высота 3718 метров.

Мы начали свое путешествие на автобусе от причальной линии - рыбной гавани, напротив которой отвесной стеной вознеслись к небу буровато-коричневые базальтовые утесы. Вдоль океана по извилистой ленте асфальта мы проехали город и в нескончаемом потоке машин начали медленно подниматься на плоскогорье, за городской чертой свернули на проселочную дорогу и были немало удивлены, очутившись в хвойном лесу: вокруг дружно тянулись к свету осины, ели, деревья похожие на наши лиственницы.

Проехав около тридцати километров по этой зоне отдыха, въехали в небольшую деревню, где были такие же, как и на Кавказе, дома с плоскими крышами, заставленными предметами домашнего обихода. Навстречу нам ехал на ослике пожилой крестьянин, что-то негромко напевая. Если город перенасыщен машинами, то здесь мы не обнаружили даже признаков механизации сельскохозяйственных работ. На небольших участках, разбросанных на пологих склонах, мы видели дружные всходы ячменя и только что вспаханную пашню, а чуть поодаль, ближе к океану, колосилась спелая пшеница. В отношении пшеницы у нас возникли разногласия. Некоторые парни были склонны считать, что это рожь, но потом все согласились с авторитетным заявлением второго механика Виктора Ивановича Гелемеева. Мы знали, что родиной механика является житница страны - Кубань, а он сам во время школьных каникул намолачивал на комбайне не одну тысячу тонн первосортной пшеницы.

Мы и не заметили, как поднялись на высоту 3200 метров над уровнем океана. Внизу полностью скрыла от нас океан плотная завеса кучевых облаков. Здесь было царство безмолвия. Проезжаем мимо канатной дороги и с большим сожалением смотрим, как одна за другой упорно ползут вверх к кратеру маленькие кабины с людьми. Подъем к кратеру стоит слишком дорого, но мы пошли бы и на это, но, увы, на сувениры и подарки своим родным мы истратили все песеты.

..."Можно прожить какое-то время без хлеба, без вина и женщин, без корриды прожить нельзя", - громогласно произнес входя в салон команды представитель агентирующей фирмы и предложил свои услуги. На этот раз больше других повезло Петру Алексеевичу Пивоварову, которого экспансивный Мануэль пригласил в свою машину.

Чем ближе подъезжали к месту проведения корриды, тем гуще становился поток машин. Мелькают последние городские кварталы, машины вырываются на широкую, протянувшуюся вдоль океана автостраду и прибавляют скорость.

Надо быстрее, а то негде будет поставить машину или что еще страшнее, возникнет пробка, и тогда... прощай коррида!

Вот и результаты спешки! У обочины валяются две разбитые машины, а хозяева их с забинтованными руками взывают к водителям проезжающих машин - не бросать их на шоссе и взять с собой на корриду. Мануэль оказался самым сострадательным, он резко тормозит и помогает пострадавшим бедолагам забраться в машину.

"Я думаю, что Рафаэль Перальта будет сегодня великолепен!", - восклицает Мануэль по-русски и тут же переводит сказанное на испанский язык. Да, представитель фирмы Мануэль явно наделен даром дипломата, помогает пострадавшим синьорам хотя бы на время матча забыть о постигшей их беде и включился в разговор о корриде.

И вот он - Пласса те Торос! Громадное здание, похожее на цирк без крыши, возвышается среди теснивших его скал. Все свободное пространство загружено автомобилями. Хлопают в порывах ветра поднятые на флагштоки флаги. Гремит музыка. Сигналят автомобили, выискивая себе местечко для стоянки. В распахнутые двери направляются многочисленные зрители, они в большинстве своем возбуждены, пронзительно кричат мальчишки, предлагающие специальный выпуск местных газет. Как соринки, втянутые в общий поток, Мануэль с Петром Алексеевичем попадают в шумную толпу и мимо строгих контролеров проникают внутрь Пласса де Торос.

Их места оказались почти на самом верху. Внутри здания - арена, покрытая свежим желтым песком. Арену по всей окружности описывает деревянный барьер высотой метра два, а за барьером расположены снизу до верху места для зрителей.

Пока представление не началось, можно повнимательней осмотреться. Быстрее всего заполняются места сверху: тут самые дешевые билеты. Внизу, у самой арены, места дороже верхних в десять раз. Соответственно ценам на места выглядит и публика. Внизу устраиваются в мягких креслах солидные, тучные сеньоры. Первый, второй и третий ряды заполняют те, кому в городе принадлежат отели, банки, магазины, различные конторы. Чем выше от стадиона, тем проще зрители. Меньше черных пиджаков и строгих галстуков, больше рубашек с закатанными рукавами, юных веселых лиц, больше оживления, смеха, парни и девушки хором выкрикивают имена своих кумиров.

Наконец фанфары извещают начало корриды! Заглушая фанфары, стадион ревет, распахиваются ворота и на серых, грызущих удила лошадях выезжают братья Перальта. За ними в традиционных маленьких треуголках, расшитых серебром и золотом, из-под которых торчат кончики косиц с бантами, выходят стройные, высокие тореро и бандерильеро с обвитыми бумажными цветами пиками.

Кто-то там, наверху, произносит короткую речь и снова гремит музыка, на короткое время арена пустеет, а потом ворота распахиваются вновь и из черного зева вырывается разъяренный бык. Один из бандерильеро маячит возле барьера. Наклонив голову, бык несется на него, парень, подпрыгнув, перемахивает через барьер, и рога быка с грохотом врезаются в доски. Стадион ахает. Бандерильеро выскальзывает через узкий проход на арену и взмахивает красным плащом, бык снова устремляется на него. Стадион смолкает. Бандерильеро чуть отступает в сторону и бык поддевает рогами плащ и проскальзывает в каких-то десяти сантиметрах от человека. Стадион оглашается довольными выкриками. Бык разворачивается и в этот момент на арену выезжает один из братьев Рафаэль Перальта.

Забыв о красном плаще, бык срывается с места, несется на лошадь. Кажется, ну все... конец! Сейчас он вонзит ей в бок свои острые рога. В одно из последних мгновений лошадь прыжком ускальзывает от ударов быка и Рафаэль Перальта, крикнув что-то резкое и низко наклонившись с седла, вонзает с загривок быку коротенькую, обмотанную красной и белой бумагой пику.

Бык трясет головой. По его шкуре стекает кровь. Всадник кружит по арене. В руках у Рафаэля Перальта две пики-бандерильи. Всадник и бык мчатся навстречу друг другу. И опять кажется, вот сейчас все! И опять лошадь, отпрянув в сторону, уходит от удара рогов, а человек, низко наклонившись, вонзает в загривок быка свое оружие. Потом на смену Рафаэлю выезжает его брат Анджел, снова бык и всадник несутся навстречу друг другу и снова мелькают в воздухе короткие пестро раскрашенные пики и вонзаются в тело животного.

Черного быка убивает пикадор. Уставшие лошади уносят братьев Перальта и в распахнувшиеся ворота навстречу им выезжает на своей могучей лошади всадник с пикой. Ворота закрываются. Глаза у лошади завязаны красной тряпкой. Пикадор, наклонив пику, медленно едет вдоль барьера. Бык разглядывает его с противоположной стороны арены. Бока его тяжело вздымаются, из открытой пасти стекают красные сгустки крови. Бык кашляет. Вся холка и спина его утыкана бандерильями. Стадион возбужденно гудит, блестят тысячи глаз, свежий ветер треплет черные, длинные, как конские гривы, волосы женщин. Играет что-то бравурное оркестр, оглушительно хлопают зрители. Публика ждет смерти быка... За смерть уплачены деньги и всем не терпится поглядеть, как это произойдет. Наклонив голову, бык мчится на пикадора. Подавшись вперед, тот выставляет пику. Бык со всего хода ударяет лошадь, но рогом не пробить толстую кольчугу, которой покрыты бока лошади. А острые пики все глубже и глубже уходят в тело быка. Публика встает. Бык опускается на колени. Пикадор выдергивает из раны острые пики, и бык валится на бок.

А потом был рыжий бык и с ним "играл" высокий сухощавый красавец Гомес. Встав спиной к барьеру, Гомес взмахивал платком перед мордой быка, как бы водил его перед собой. Это был опасный номер. Кончики рогов быка скользили в нескольких сантиметрах от живота Гомеса. В какое-то мгновение бык резко повернулся и бросился на тореро, пытаясь пришпилить его рогами к барьеру. Гомес успел сделать шаг влево, бык промчался мимо, со всей силой ударил в барьер так, что рога пробили толстую доску и увязли в ней. И великолепный Гомес, облокотясь на спину быка, помахал себе ладонью: жарко! Публика была в восторге. Гомесу присудили высшую награду: два уха. Гомес шел вдоль барьера по арене, а ему кидали шляпы, а он продолжал двигаться дальше и размахивал окровавленными ушами быка. Потом Гомес швырнул одно за другим уха в ряды зрителей. Из-за подарков тореадора в публике произошла небольшая свалка и карабинеры увели с собой несколько зрителей.

Представление окончилось. И в то же время откуда-то сорвался ветер. Он поднимал с арены столбы пыли цветной бумаги. Зрители в нижних рядах усаживались в сверкающие лимузины. С верхних рядов набивались в автобусы. Одних ожидали уютные особняки, других - тесные квартиры на окраине города.

Возвращались со странным чувством жалости к быкам и с чувством восхищения перед смелостью людей, играющих со смертью.

...По истечении пяти месяцев моряки подменного экипажа стали укладывать свои чемоданы.

Четверо из нас решили остаться еще на один пятимесячный рейс. Третий механик Василий Яковлевич Ващенко в новый рейс пойдет уже в должности второго механика. Повар Федор Петрович Жижин хорошо известен на флоте как прекрасный мастер своего дела. В этом рейсе ему пришлось особенно тяжело. Если у нас и выпадали свободные минуты, то "шеф" трудился ежедневно, начиная с шести часов утра до полуночи. Николай Максимович Куралесин по специальности рыбмастер.

Это был один из лучших рыбообработчиков нашего флота. Потом по неизвестной для меня причине переквалифицировался в боцмана, а в подменном экипаже работал матросом. Теперь "справедливость" восстановлена - ему предстояло принять дела боцмана. Решил остаться на следующий рейс и автор этих строк. Поговаривают, что в должность капитана траулера "Дуббе" вступит Владимир Михайлович Кравченко, один из самых перспективных капитанов, а это уже интересно.

Когда нам стало известно, что наш траулер после прилета основного экипажа будет работать значительно южнее Канарских островов, мы решили собраться вместе и обсудить создавшееся положение.

К нашей беседе я подготовился основательно: проштудировал лоции, прикинул по карте расстояние предстоящего перехода.

Происходящее далее воспроизвожу со стенографической точностью, как это было записано в моем дневнике.

Водрузив на нос очки и усевшись поближе к вентилятору, я начал: "Район возможного нашего промысла расположен в зоне южного полушария. Круглосуточно здесь удерживается высокая температура, которая в сочетании с высокой влажностью угнетающе действует на человека, непривычного к этим условиям. Я не хочу утомлять вас описанием всех ветров, а тем более запугивать, но считаю уместным заметить, что встреча с некоторыми из них может оказаться для мореплавателей первой и последней".

Куралесин: "Нас не запугаешь, валяй дальше".

Бабуро: "Назову некоторые из них: эшти, харматан, самум, торнадо. Эшти - это сухой и горячий ветер, приносящий с собой облака пыли с внутренних районов Сахары. Фен - сильный и порывистый ветер с высокой температурой..."

Жижин: (искоса поглядывая на настенный термометр, на шкале которого +30 градусов). "Можно подумать, что в тропиках бывает прохладней!"

Бабуро: "Прошу не перебивать! Что же касается работоспособности фена, то он просто лентяй. Как правило, задувает всего лишь на сутки и лишь изредка собирается с силами и может наблюдаться до пяти суток. Эмбата - шалунишка по сравнению со своими старшими братьями-разбойниками. Он способен хулиганить лишь в каком-нибудь одном месте, а рядом в полусотне миль может удерживаться штилевая погода".

Куралесин: "Когда же будешь рассказывать страсти-мордасти про ураганы и прочее?".

Бабуро: "Это все цветики, а сейчас я расскажу и о ягодках... Харматан. У него очень скверный характер. А чтобы у вас на этот счет не возникли другие мнения, цитирую дословно: "Сухой, пыльный харматан раздражающе действует на слизистую оболочку и с трудом переносится человеком. Если харматан сильный, то вызывает чувство голода, а если слабый - чувство угнетающей жары".

Ващенко: "По вкусу, кому что нравится..."

Бабуро: "Хотя самум на побережье, а тем более в океане бывает редко, он заслуживает, чтобы о нем поговорить. Если вышеперечисленные его друзья не тянут больше, чем на разбойников, то самум - потенциальный убийца. С перевода с арабского означает ядовитый, отравленный. Местные жители иногда называют его "огненным ветром" или "дыханием смерти", температура воздуха при самуме повышается до 50 градусов, а относительная влажность приближается к нулю. При такой температуре и низкой влажности происходит испарение влаги из организма, а иногда даже смерть".

Куралесин: "Не дрейфьте, парни, прорвемся! Капитан Кравченко опытный, так что обогнем это местечко, где водится этот зверь... и с песнями за большой рыбой".

Бабуро: "Нам осталось познакомиться еще с одним ветерочком, пожалуй, самым уважаемым. У западного берега Африки, как раз в районе нашего возможного базирования, иногда наблюдается торнадо, который представляет собой воздушный вихрь, обладающий большой разрушительной силой. Следует учитывать, что из-за шквалистости и внезапности проявления торнадо очень опасен для судов...

Я не вижу больше на его лице иронии. Он стал задумчив и сосредоточен, отчего на его лбу резче обозначились морщины. Он полистал несколько страниц книги и глубокомысленно произнес: "Да, серьезная книга". Как говорят у меня на родине старики: "Не думай, как зайти в божий храм, а думай, как из него выбраться".

Повар Жижин внешне продолжал оставаться спокойным, лишь пристальный взгляд на лице, да частые затяжки сигареты напоминали о его смятении. - А наши уже к Москве подлетают, - почти шепотом произнес Федор Петрович и сделал очередную затяжку сигареты.

Но я решил тогда довести свое повествование до конца. Я знал, что мои соплаватели не любят позы... У каждого из них за плечами многие годы, проведенные на промысловых судах, в суровых северных морях. Приходилось им попадать в переделки во время штормов. Они с честью прошли естественный отбор, устроенный морем, но мое сообщение о предполагаемых встречах с разбойными ветрами у каждого из нас вызвало душевное смятение.

- Давай что-нибудь о джунглях, - предложил боцман. - Возможно нам придется побывать в тех местах на берегу.

Безусловно, я не желал тогда запугивать своих товарищей, но из-за отсутствия свободного времени коснулся лишь отрицательных сторон условий предполагаемого в будущем места работы. Рассказывая о непроходимых лиановых зарослях, я не мог воздержаться и поведал своим слушателям, что когда человек вступает в дебри джунглей, то прежде всего следует опасаться лиан, которые, как щупальца спрута, охватывают человека, дерзнувшего вступить в этот таинственный мир. Именно на ветках лиан любят зависать ядовитые змеи, их нападения, как правило, следует ожидать сверху, не застрахованы путешественники и от смертельного "поцелуя" джунглей - укуса мухи цеце.

На месте укуса возникает волдырь, который вскоре исчезает. Первые симптомы болезни напоминают малярию. Потом наступают головные боли, мышечная слабость и агония.

Первым не выдержал повар. Он посмотрел на меня и попросил:

- Старпом, можно ведь рассказывать про укусы и без смертельного исхода.

- Пожалуйста, сколько угодно, - успокоил я. - Например, кусает тебя земляная муха...

- Пусть лучше тебя, для эксперимента, посоветовал Жижин.

Присутствующие пришли к единому решению, что из всех зол выбирают меньшее. Далее я вкратце информировал о тропической лихорадке и некоторых других болезнях. Несколько подробнее остановился на смертельной опасности, таившейся в реках, нашпигованных огромными чудовищами, именуемыми крокодилами, заметив, что даже на улицах африканских городов зарегистрированы случаи нападения питонов на прохожих.

- Крокодила я не боюсь, убегу от него, - авторитетно заявил боцман. - А вот некоторым из нас, у кого вес под центнер, прежде чем сойти на берег, следует написать завещание.

И он выразительно посмотрел на меня. Поскольку его аргумент был весьма убедителен, то я пообещал, что непременно при случае воспользуюсь его советом.

- Крокодил по прямой развивает скорость свыше сорока километров в час, так что шансы уцелеть у нас одинаковые, -заметил механик Ващенко, как бы успокаивая меня.

- Вношу предложение, - вскинулся с места темпераментный боцман. - Купим вскладчину винчестер и спокойно в джунглях будем слушать гортанные крики обезьян и оглушительный звон цикад.

Оказывается, что не только великие открытия, но и жизненно-важные проблемы разрешаются просто. Главным охотником и по совместительству нашим телохранителем избрали Федора Петровича Жижина, имеющего в своем охотничьем активе пару убитых зайцев.

Следующее совещание для уточнения некоторых деталей для будущей экспедиции в заросли джунглей решили провести тогда, когда будем работать непосредственно вблизи от раскинувшихся джунглей.

Право на легенду  Владимир Бабуро