Россиянам в половине XIV века все берега Северного океана были подробно известны. И, следовательно, мореходствовать по нему начали они уже несколько веков ранее.

Ф. П. Литке

Еще в IX-X веках русские люди выходили на ладьях по рекам к Черному и даже Средиземному морям. Однако междоусобные распри русских князей и татаро-монгольское нашествие значительно задержало развитие мореплавания на Руси. Начиная с XII века для развития русского мореходства и судостроения большое значение приобретает освоение русскими людьми побережий северных морей. Скудные земли не позволяли заниматься хлебопашеством, поселенцы на утлых суденышках отправлялись на рыбный и звериный промыслы в море.

На берега Белого моря шли Свирью на Онежское озеро, оттуда через Волгу на реку Онего, а по ней спускались к морю. Сыновья и внуки боярских холопов, беглых крестьян стали коренными жителями поморских селений.

Отсюда смелые и стойкие поморы отправлялись в море добывать рыбу и зверя.

Поморами принято называть потомков русских поселенцев, заселивших побережье Белого и частично Баренцева морей. Коренное население района - карелы, коми, лопари -частично ассимилировались с русскими поселенцами.

Для звериного промысла и дальних походов на запад и восток поморы строили суда, которые были даже приспособлены для плавания во льдах.

В конце XVI века русским мореходам был хорошо известен морской путь из Белого моря в Западную Европу, в 1496 году в Копенгаген плавал Григорий Истома - посол Ивана III в Дании. Этим же путем из Белого моря в Данию ходили Власий и Дмитрий Герасимовы.

Еще раньше, в 1251 году, тогдашнюю столицу Норвегии -Тронхейм - посетили послы Александра Невского.

Плавая к Скандинавии, поморы использовали волок между полуостровами Рыбачьим и Средним. Маломореходным судам того времени путь с волоком был менее опасен, чем вокруг Рыбачьего, особенно в зимнее время, когда господствовали северо-западные ветры, море становилось особенно бурным, и плавания нередко кончались трагически.

Развитие русского Поморья активно шло через торговлю: это и торговый обмен пушниной, зверьем и рыбой с внутренними областями России, это и соляные промыслы. И, наконец, судостроение для нужд процветающих морских промыслов.

Кочи поморов уходили на восток за "мягкой рухлядью" (пушниной) и на север и запад к кромке льдов за "рыбьим зубом" (моржовые клыки), за тюленями и белыми медведями.

Если взглянете на карту Арктики, то увидите небольшой архипелаг на кромке Баренцева и Гренландского морей. Это Шпицберген, Грумант для русских поморов, некогда поселившихся на берегах Белого моря, на своих промысловых суденышках на протяжении столетий бороздивших воды студеных морей. Архипелаг - это группа островов. "Шпицберген" - голландское слово.

Оно означает "острые горы". Так назвал архипелаг Биллем Баренц (около 1551-1597), голландский мореплаватель, трижды выходивший на поиски Северо-восточного прохода из Атлантики в Тихий океан.

Русские поморы, как уже говорилось, назвали этот покрытый льдом остров, затерянный в студеном море, Грумантом. Лингвисты полагают, что никакого такого особого смысла в этом названии нет. Оно - ничто иное, как приспособленное к старому русскому произношению (на поморском диалекте) "Гренландия". В 1871 году помор А. Старостин подал прошение в правительство о предоставлении ему определенных льгот, поскольку люди его рода плавали будто бы на Грумант еще до основания Соловецкого монастыря, то есть до 1435 года. Но доказать своих прав документами Старостин не смог: то ли их просто не было, то ли они не сохранились. И все же в притязаниях Старостина было, как бы теперь сказали, рациональное зерно: недавние работы археологов четко выявили присутствие на архипелаге русских поморов за несколько десятилетий до плавания Виллема Баренца 1596 года.

"Хочешь ты знать, что ищут люди в той стране и почему они туда отправляются, несмотря на большую опасность для жизни, знай же, что три свойства человеческой натуры побуждают их к тому, во-первых, соревнование и склонность к известности, ибо человеку свойственно устремляться туда, где грозит большая опасность, благодаря чему можно приобрести известность; во-вторых, любознательность, ибо также свойством человеческой натуры является стремление видеть и знать те местности, о которых ему рассказывали; в-третьих, человеку свойственно любостяжение, ибо люди постоянно жаждут денег и добра, и идут туда, где, по слухам, можно иметь прибыли, несмотря на грозящую опасность".

Так написано в скандинавском "королевском зерцале", норвежском памятнике XVIII века, и относятся эти слова к Арктике, к той стране, о которой, в сущности, знали очень немногие.

Именно так рассуждали храбрейшие из храбрейших - русские поморы. Сколько их было, прославленных и безвестных, стремившихся в таинственный край, лежавший под созвездием Большой Медведицы (что по-гречески зовется "Арктос")! Это о них рассказывают священные книги индусов и персов, поэмы древних греков, норвежские саги и поморские былины.

...Есть в полярном океане архипелаг Новая Земля. Два крупных острова Северный и Южный, с проливами Маточкин Шар посредине. На самой северной ее оконечности - всем известный мыс Желания, а на западном берегу, немного "не доходя" до этого мыса, вдается в землю широкий разливистый залив.

В семидесятых годах прошлого столетия проплывал мимо него норвежский промышленник - зверобой Мак и увидел на берегу источенные временем, поваленные ветром русские кресты. То были могилы поморов, с незапамятных времен ходивших сюда на промысел морского зверя. Они били тюленей и моржей, нередко погибали от голода, цинги и навечно оставались лежать в насквозь промороженной каменистой земле. В память о них Мак назвал красивый и грустный залив Русской Гаванью.

Из поколения в поколение передавался мореходный опыт, знания условий судовождения, ветров, течений, приливо-отливных явлений.

Подготовка судоводителей производилась большей частью в "семейной" или "артельной" среде.

Даже до появления компаса поморы совершали дальние плавания, ориентируясь по звездам. И давали созвездиям свои названия.

Так, Большую Медведицу называли "Лосем", созвездие Плеяды - "Утиным гнездом", Орион - "Коромыслом" или "Граблями". Млечный путь поморы связывали с направлением (на юго-запад) и поэтому называли "Гусиной дорогой".

Успешно развивалось поморское судостроение. Самыми распространенными поморскими судами были лодья, карбас, коч, шняка, кочмара, раньшина. Некоторые крупные из них - лодья - обладала грузоподъемностью до 200 тонн и могли идти под парусом по ветру до 300 километров в сутки.

Русские мореходы пользовались компасами еще в XV веке. Доказательством этого служит такой общеизвестный факт, как наличие на берегах Северного Ледовитого океана приметных крестов. Эти кресты, сделанные из огромных крестов, своей поперечиной были всегда ориентированы по направлению магнитной стрелки. Поморам в то время о склонении компаса не было известно, а "ошибка" в установке крестов как раз с точностью соответствовала величине магнитного склонения.

Кресты были видны издалека и служили своеобразными маяками.

Говоря об истории появления компаса на Севере, нельзя обойти молчанием деревянный компас поморов.

Хотя принципиально этот компас отличался от магнитного (в нем отсутствовали магнитные стрелки), но значение его было тем же - определить направление, главным образом в малом плавании. Деревянным компасом поморы начали пользоваться в XIV - начале XV века и называли его ветрометром. Это был сферический сегмент диаметром 60-70 и толщиной 5 сантиметров. Диск его был разбит на 32 румба, обозначенных деревянными стержнями. Стержни восьми основных румбов были самые высокие. Восемь промежуточных (межников) - меньше, а шестнадцать основных (стиков) - совсем маленькие. В центре компаса стоял стержень для определения линий север - юг по тени от солнца в полдень. Если солнца не было, компас ориентировался по крестам-маякам, приметным береговым мысам или господствующим ветрам и, таким образом, выбирали направление, по которому следовало плыть. Деревянный компас поморов использовался до конца XVII века. Однако, чтобы пользоваться им, надо было хорошо знать местные условия, так как компас часто ориентировали по направлению ветра. Поморы прекрасно знали условия плавания и свой опыт передавали из поколения в поколение.

Интересны названия румбов (ветров) у поморов, многие из которых сохранились до наших дней. Вот отрывок из поморской рукописной лоции XVI века: "Сия звезда летняя придет прямо на лето, коли стороны стоит в бережном востоке. Ход ей 15 градусов 45 минут". Смысл этого станет ясен, если учесть, что под "летом" понимается направление южное. "Бережной восток" - тоже направление, означающее северо-восток (когда ветры дуют с восточного берега, находящегося от Архангельска, на северо-восток).

"Сторожка" - концевая звезда ковша Малой Медведицы, но положению которой поморы опознавали время, а "звезда летняя", у которой указан ход (склонение), - не что иное как Сириус. Отсюда в южной части у поморов назывался "летень", северо-западный - "побережий", юго-западный - голомя - открытое море к северо-западу от восточного берега. Юго-западный берег - "шелонником". Это название пришло в

Поморье с древними новгородцами (река Шелонь впадает в озеро Ильмень с юго-запада).

Компас поморы называли "матка" или "маточка". Известно, например, что служащие купца Гусельникова, снаряжаясь в морской поход, взяли с собой... матку в кости (компас в костяной оправе).

Со временем компас совершенствовался и становился все более точным. С конца XVIII века в практике мореплавания используются азимут-компасы, то есть компасы с пеленгатором.

Основоположник "ученого мореплавания" Михаил Васильевич Ломоносов писал, что для морских экспедиций необходимо знать также склонение компаса для верного мореплавания.

Велики заслуги ученого в совершенствовании приборов определения широты и долготы...

Первый секстант в России появился в апреле 1557 года. Он был получен из Англии и назывался "новоизобретенный квадрант" (секстант).

Не дожидаясь заграничных секстантов, Ломоносов в срочном порядке изготовил свой секстант в оптической мастерской при академии.

Именно благодаря секстанту были уточнены, а вернее заново нанесены очертания островов и мысов на Белом море.

В России поморы применяли для плавания старинные "чертежи" еще в XV-XVI веках. Подтверждением этому является карта голландца Иссака Массы, карта досталась ему от одного помора, и получил он ее с большим трудом: "так как русский сообщив ее мне, подвергся бы смертной казни, если бы об этом узнали...". На карте Массы обозначен остров Вайгач, Новая Земля разделена на два острова.

"Чертежи" делали без градусной сетки и обозначения масштаба. Для составления "ландкарт" созывали бывалых людей и расспрашивали их о том, какие пункты находятся и на сколько дневных переходов удалены. Так, с помощью "сведомцев", "памятных бывальцев" рождались "расспросные карты".

Если среди поморов был человек знакомый с астрономией, то производилась астрономическая привязка территории, нанесенной на карты по расспросам.

Карта Белого моря была издана в 1727 году. Она служила долгие годы, но не была составлена генеральная карта, основанная на определении многих астрономических пунктов.

Кораблевождение у поморов долгое время было эмпирической наукой, основанной на практическом плавании. Опыт мореходов устно передавался из поколения в поколение.

Развитие русского Поморья шло несколькими путями: это и торговый обмен пушниной и рыбой с внутренними районами России, это и судостроение для нужд процветающих морских промыслов. Не исключено, первыми из европейцев проникли на Шпицберген поморы. В письме от 11 марта 1576 года датского короля Фредерика II к Людвигу Мунку упоминается о русском кормщике, "обычно ежегодно плавающем в конце августа в Гренландию".

Мореходный опыт и успешное рыболовство оставили глубокий след в многовековой истории открытий и освоения Севера. Описи побережья и "устные беломорские лоции" сослужили большую службу при создании научных описаний арктических морей.

Однако отметим, что штурманское вооружение поморских судов было довольно примитивным на протяжении многих веков. Прошло много времени, прежде чем у поморов появляются грамотные судоводители. Рыболовные "кунмпанства", лоцманы и многие кормщики обзаводятся картами, усовершенствованными компасами и другими мореходными приборами. Суда становятся большими по размерам, а плавание - более безопасным. В наше время потомки поморов водят рыбопромысловые суда к берегам Африки и Америки.

В XV веке северяне-поморы уже вели промысел зверя на островах Медвежий и Грумант (Шпицберген). Еще до основания Соловецкого монастыря поморы Старостины имели избы на западном берегу Шпицбергена.

Значение моря для поморов было больше чем для южных руссов, поскольку море для них являлось не столько удобным путем сообщения, сколько источником существования. Пищей для них была рыба, а одежду и обувь они делали из шкур морского зверя.
1435 год - основание Соловецкого монастыря, монахи которого кроме всего прочего занимались ловом рыбы, особенно беломорской сельди. Сельдь специального соловецкого посола в последствии отправлялась для царского стола.

В конце XII века после присоединения Новгорода к русскому государству во все северные земли были посланы писцы для проведения подворной переписи. В результате появились так называемые "писцовые книги". В писцовых книгах названы некоторые заливы, губы.

Особенно подробно описан рыболовный промысел (он подлежал обложению). Так, в писцовой книге Леонтия Аксакова (1585 год) указано, что у кижских крестьян "52 тони, а ловят на них 52 невода, да сетей - 29, да сиговых сетей 13, да плотичих 41 сеть, да невода ловят росту малую ряпушку, а сетями гарвами в осенинах ловят красную рыбу, лососей, таймень и пали, а сиговыми сетями ловят плотицы, а невода у них по 90 саженей, а плотичьи сети частые по 15 саженей, а иные по 20".

В первой половине XVI века был основан Печенгский монастырь.

Лов трески и другой придонной рыбы осуществлялся в открытом море на расстоянии 3-5, а в тихую погоду - 15-30 верст от берега.

Первое время треску промышляли только летом после схода льдов в Горле Белого моря и ловили рыбу 2,5 месяца.

В середине XVI века богатые рыбопромышленники стали посылать своих работников на Мурман, не дожидаясь открытия навигации на Белом море, по суше, так на Мурмане возник весенний (вешний) тресковый промысел.

В 1803 году была утверждена Беломорская промысловая экспедиция, которая оборудовала свою базу в Екатерининской гавани, приобрела 11 крупных судов, различное оборудование, стала вести бой зверя у Новой Земли и у Шпицбергена. В 1813 году компания обанкротилась.

Треску, палтус, зубатку поморы ловили ярусами, для этого требовались шняка и ярус. Ярус, как правило, был длиной около двух верст, составленный из 13-15 частей (тюков). По всей длине яруса, на бечевках, располагались крючки, на которые насаживалась приманка - мойва, песчанка. Ярус с наживкой при помощи грузил, сделанных из камней, опускался со шняки на дно моря на глубину 200-250 метров и поднимался через 6-12 часов во время отлива. Рыбу для наживки ловили на отмелях и в заливах артелью по очереди.

Кроме ярусного, существовал: и другой, более простой способ ловли трески - "на поддев".

При массовом подходе рыбы даже на поддев один рыбак мог выловить в сутки до 15 пудов трески. За двухмесячный сезон (апрель-май) артель из четырех человек вылавливала ярусами около 3600 пудов трески.

Перед Отечественной войной семимильными шагами двигалось вперед Поморье. В 1938 году старое село Сорока, рабочий поселок рыбаков, лесопильщиц, поселки водников и железнодорожной станции были объединены в город Беломорск. В нем к тому времени существовали рыбозавод, ведущий государственный лов рыбы и ее приемку на обработку от колхозов, моторно-рыболовная станция (МРС), снабжающая рыболовецкие артели промысловым вооружением и моторным флотом, верфь, выпускающая парусно-гребные и моторные суда.

В краю "непуганых птиц", так назвал его замечательный писатель М. М. Пришвин, неоднократно посещавший Беломорье, на берегу Белого моря кипела трудовая созидательная жизнь.

Тяжелые испытания выпали на долю карельских рыбаков в годы Отечественной войны, ибо одной из острейших проблем того времени было продовольственное снабжение армии и населения. В силу сложившихся обстоятельств пришлось ввести продовольственные карточки.

Очень трудно было с хлебом, а еще труднее с жирами и мясом. В создавшихся условиях недостаток этих продуктов было принято компенсировать за счет рыбы. Рыбакам отводилась ответственная задача - пополнение продовольственных ресурсов для снабжения сражающейся армии и тыла. В силу сложившихся на фронте неблагоприятных обстоятельств пришло время эвакуировать ряд рыбацких предприятий с западной части республики, а несколько позже наступила очередь эвакуироваться Сортавальскому и Салминскому рыбозаводам, северо-ладожской моторно-рыболовной станции. Промысловые суда этих предприятий вошли в состав Онежской рыболовецкой флотилии. Надо заметить, что такой переход нелегок даже в мирное время, а тогда большую часть пути пришлось пройти, преследуемыми фашистскими воздушными стервятниками. Это первое испытание карельские рыбаки выдержали с честью. Здесь новые коллективы включились незамедлительно в лов рыбы.

Осложнилась обстановка и в Баренцевом море, где промышляли наиболее крупные суда. В то время немецкие самолеты свирепствовали на море. Налетам подвергались даже маленькие парусные суда и моторные боты.

Вражеские подводные лодки нахально всплывали на поверхность моря, нападали на наши суда и рыбацкие стойбища. В поселке Восточная Лица немецкая подводная лодка всплыла у самой якорной стоянки и в упор расстреляла стоящий на рейде пароход и потопила его. Другая подводная лодка всплыла в гавани, обстреляла стоящие у причала рыболовные суда и жилые дома рыбаков. Подобных случаев было много.

Встал вопрос о выводе нашей флотилии из Баренцева моря в Белое. Организацию перегона флота поручили заместителю наркома рыбной промышленности С. М. Ломову. В августе около 50 парусных и моторных ёл ушли из мурманских становищ. Переход через Горло Белого моря, особенно для беспалубных ёл, был рискованным и опасным, однако он был необходим. В пути рыбаков настиг жестокий шторм, одна ёла затонула, погибли кормщик Петр Иванович Головин и два рыбака из виремского колхоза "Труженик". Остальной флот благополучно достиг Беломорска и был рассредоточен по рыболовецким колхозам.

В сентябре сорок первого года опасность нависла над Петрозаводском. Рыбаки срочно занялись эвакуацией людей и материальных ценностей из Петрозаводска и пригородов в Пудожский район. На переходе рыбаки тогда испытали и шторм и то и дело попадали под огонь артиллерии и авиации. Большую часть времени пришлось следовать ночью с потушенными ходовыми огнями, без светящихся бакенов на фарватерах. Всех в караване опасность подстерегала на каждом шагу.

У многих в памяти подвиг экипажа мотобота "Налим" Петрозаводского рыбозавода. "Налим" в конце сентября сделал несколько рейсов в прифронтовую Шалу. Вывез из Брусно всех рыбаков с семьями и орудиями лова. Но в Брусно еще оставались наши люди, и мотобот снова пошел туда, не зная, что поселок уже занят врагами. При подходе к причалу было видно, что на пристани, стоит толпа ожидающих с вещами - обычная картина того времени, но когда подошли ближе и стоящий на баке матрос собрался бросить на причал чалку, он заметил прячущихся за ящиками чужеземных солдат с автоматами. "На причале немцы!" - крикнул он.

Стоящий у штурвала капитан И. Ломтев скомандовал: "Всем лечь!". Сам же перевел ручку машинного телеграфа на "полный вперед" и круто повернул руль. Мотобот прошел рядом с причалом и взял курс в озеро.

Немцы спохватились, открыли огонь из автоматов и миномета. Команда лежала, укрывшись за планширем. Лишь капитан продолжал стоять в полный рост у штурвала. Автоматная очередь прошила его. И собрав последние силы, он продолжал вести судно. Отважный моряк спас судно, выручил товарищей.

Незадолго до оставления нашими войсками Петрозаводска Наркомат рыбной промышленности перебазировался в Шалу, на восточный берег Онежского озера. Здесь был сосредоточен и весь рыболовный флот. Приближалась зима, а вместе с ней и опасность быть флоту замороженным во льду. И, возможно, попасть под артиллерийский обстрел. Тогда приняли решение все мотоботы направить в Белое море.

Первый отряд, возглавляемый С. М. Ломовым, имел задачу выяснить возможность перехода флота по Беломорско-Балтийскому каналу и подготовить в Беломорске опорный пункт для размещения флота. Вскоре вышел второй отряд, возглавляемый начальником производственного отдела А. С. Гапшковым. Он также дошел до Беломорска без потерь.

Последний караван судов вышел из Шалы 1 октября. Его возглавил председатель Рыбакколхозсоюза П. И. Фадеев. Этому каравану пришлось пробиваться по склону канала через лед. В пути следования суда обшили стальными листами. Тем не менее последний отрезок пути шли с помощью ледокола, пришедшего из Архангельска.

Так закончилось перебазирование флота рыбной промышленности из угрожаемых районов. Пока одни экипажи занимались передислокацией, другие продолжали ловить рыбу.

Много сил и энергии отдал делу развития рыбной промышленности в годы войны нарком В. К. Саккеус, награжденный орденом Ленина.

Промысел становился передним краем обороны. Рыбаки шли на лов, как на бой. Они знали, что если не будет рыбы, будут терпеть лишения братья-фронтовики. Разве нельзя сравнить с боем то, что делали беломорские рыбаки?

В первые годы войны прекратилась поставка сетематериалов. Рыбозаводы и колхозы стали изготовлять в массовом масштабе мелкие орудия лова. На Белом море для лова наваги строились так называемые "убеги", составной частью которых были стенки из хвои. Для лова на озерах делали мелкие "береговые мережи" из старых сетей. Пожилые рыбаки занялись вязанием сетей и изготовлением других ловушек из местных подручных материалов. Опыт предков и смекалка помогли рыбакам находить выход из трудностей. Как только несколько улучшилась оперативная обстановка наших войск на Севере, большая часть рыбопромыслового флота была возвращена в Баренцево море, где по инициативе передовых рыбаков нашел широкое применение лов трески ставными сетями из мелкомоторного и парусного флота (ёл), не имеющих механической тяги. До войны лов сетями на Баренцевом море проводился только с мотоботов, имеющих механические лебедки. А на ёле команда состояла всего лишь из трех человек. Поднять со стометровой глубины тяжелый порядок сетей троим не под силу. Тогда спаривались две ёлы и тянули сети вшестером. Это резко увеличивало улов и несколько облегчало труд.

Когда-то рыбный промысел считался исключительно мужским занятием. Иные суеверные люди считали, что взять женщину в море - значит обречь судно на несчастье. Во время войны времена переменились, а вместе с ними и понятие о женском труде. Мужчины ушли на фронт.

Их место заняли женщины. На рыбных промыслах Беломорья, непосредственно на лове, женщины составляли больше половины работающих, а на некоторых предприятиях процент женщин на рыбодобыче достигал 90 процентов.

Даже в Баренцевом море, где до войны никто и не помышлял о женском труде на лове трески, в годы войны каждым третьим членом экипажа ёлы стала женщина. Одной из первых на ёлу пришла рыбачка из села Нюхча Мария Александровна Предеина, в прошлом депутат Верховного Совета республики. Ее примеру последовали Анна Павловна Постникова и Тамара Ивановна Смагина из села Сухое. Работали на мотоботах в условиях открытого моря Анна Егоровна Конюхова из села Колежма и Попова Анна Ивановна из Беломорска, Мария Васильевна Суворова из села Жижня, Мария Петровна Зарубина и Анисья Петровна Осипова, Мария Григорьевна Осипова из села Выгостров и многие другие. Труд и опасности они делили пополам с мужчинами и ничуть не хуже представителей "сильного пола" справлялись с обязанностями.

На Беломорской и других моторно-рыболовных станциях были созданы, так называемые, "наживочные команды". Они обеспечивали рыбаков наживкой (мелкой рыбой - мойвой, песчанкой) для насадки на крючки при ярусном лове трески. В каждой наживочной команде был только один мужчина - бригадир. Всю основную работу выполняли женщины, на плечи которых легла вся тяжесть рыбацкого труда, в том числе - вытягивание невода, требующее большого физического напряжения. Наркомат рыбной промышленности в годы войны провел большую работу по подготовке кадров специалистов, так необходимых рыбным предприятиям для замены ушедших на фронт. Со временем открылись курсы в Беломорске и Рабочеостровске. Учились будущие мотористы, судоводители, сетевязы, строители флота, рыбаки-промысловики.

Длительное время в Рабочеостровске готовил судоводителей штурман дальнего плавания А. В. Долгобородин. Преподавали на курсах А. П. Амосов, В. И. Корженевский и другие. Массовая подготовка кадров явилась одним из главных условий успешной работы беломорских рыбаков.

Рыбаки преимущественно работали на войну. Условия их труда были очень близкими к военным. Большинство рыбаков государственного лова, по существу, находилось на казарменном положении. В апреле 1942 года по решению правительства работа рыбопромыслового флота была приравнена к военизированной службе.

В Наркомате рыбной промышленности Карелии появилось управление военизированной флотилии (УВФ) во главе с наркомом В. К. Саккеусом. Тогда же и было образовано три дивизиона, первый дислоцировался на Белом море, второй - на озерах, третий - в Баренцевом море. Командирами дивизионов были назначены ответственные работники Наркомата: В. К. Саккеус, заместители наркома Н. Д. Носов и С. М. Ломов. Наиболее крупный - третий дивизион. Он насчитывал более 110 судов и охватывал своей деятельностью 7 становищ, разбросанных по Мурманскому побережью, имел 9 отрядов во главе с командирами. Флот, перегнанный в 1941 году с Баренцева моря в Белое, весной сорок второго года снова вернулся на Север, вошел в состав третьего дивизиона и участвовал в добыче рыбы весь период войны и после войны.

Входящие в дивизионы более крупные моторные боты были вооружены спаренными пулеметами, иногда помимо добычи рыбы выполняли специальные задания командования Северного флота.

Все рыбаки и рыбачки военизированной флотилии были обеспечены удостоверениями, подтверждающими состояние в одном из дивизионов. Это крепко дисциплинировало рыбаков - они чувствовали себя бойцами военизированного подразделения.

Вспоминая то время, ветеран нашего промыслового флота Константин Михайлович Козлов, которому довелось быть военизированным рыбаком почти всю войну, однажды поведал мне о том времени, когда он возглавлял экипаж мотобота. Много раз приходилось прерывать рыбный промысел и из спаренного пулемета отражать бандитские нападения немецких воздушных пиратов.

Большую работу по организации лова рыбы на Баренцевом море проделал С. М. Ломов. Скромный, человек большого трудолюбия и образцовой дисциплины. Ломов - заместитель наркома рыбной промышленности республики в годы войны и в послевоенный период времени долго и образцово работал над организацией рыбного промысла.

Он, как и большинство патриотов Родины, беззаветно трудился, чтобы всемерно увеличить добычу рыбы для сражающейся армии и снабжения населения. Ни многочисленные вражеские бомбежки, ни артиллерийские обстрелы рыболовного флота не могли остановить волю этого замечательного труженика.

Перебазирование под бомбежкой вражеской авиации рыболовного флота, организация добычи рыбы в любых условиях, даже под артиллерийским обстрелом с кораблей и подводных лодок противника в Баренцевом море, - во всем этом большая доля участия С. М. Ломова. В замечательных делах рыбаков есть и его значительный трудовой вклад.

Со временем наша авиация на Севере окрепла, лишила немцев численного и тактического превосходства, поубавили свою прыть немецкие подводные лодки. Условия промысла заметно улучшились. Да и рыбаки тогда уже не были беззащитными. Более крупные моторные боты получили на вооружение спаренные пулеметы.

Несмотря на неимоверные трудности, карельские рыбаки добывали значительно больше рыбы, чем в предвоенный период. Многие достигли прямо-таки поразительных успехов. Так, звено П. М. Кононова из колхоза "Заря Севера" Беломорского района выловило в 1942 году на каждого рыбака по 1200 пудов рыбы. Это даже по нынешним временам неплохой результат.

Рыбаки хорошо помогали воинам Карельского фронта. Фронтовики в свою очередь платили им не только благодарностью, но и реальной материальной помощью. В 1942 году военный совет фронта оказал рыбакам большую помощь, отпустив из воинских частей более сотни квалифицированных рыбаков. Кроме того, правительство разрешило в том же году вернуть часть рыбаков, в свое время эвакуированных в Вологодскую и Архангельскую области. Это заметно пополнило ряды карельских рыбаков.

Действующая армия нередко выделяла транспорт для вывоза рыбы с места лова. Например, в зиму 1942/43 года был особенно удачный промысел на Белом море, когда помимо наваги бывало выловлено более 12 тысяч центнеров сайки (полярной трески). Военный совет фронта распорядился принимать передаваемую воинским частям рыбу непосредственно на местах промысла и вывозить ее своим транспортом. Благодаря этой помощи много свежемороженой рыбы было доставлено потребителям.
Родина высоко оценила трудовые подвиги карельских рыбаков. За образцовое выполнение заданий правительства по снабжению действующей армии и специальных заданий командования, наградив большую группу работников рыбной промышленности орденами и медалями.

Много сил и энергии отдал делу развития рыбной промышленности в годы войны нарком В. К. Саккеус, награжденный орденом Ленина.

В первые послевоенные годы, уже к 1947 году, удалось восстановить промысловый флот до довоенных размеров, а в следующем году флот уже превысил количество имеющихся до войны судов.

Петрозаводская судоверфь была создана распоряжением Совета Министров СССР от 24 июня 1949 года, в задачу которой входило строительство и ремонт промыслового, транспортного в вспомогательного рыбопромыслового флота Карелии.

Право на легенду  Владимир Бабуро