Читать предыдущую главу

Родился я настолько слабым, что «фершал» по выражению матери посоветовал подготовить похоронную рубашку. Это был сельский лекарь Чамин, пользовавшийся большим авторитетом. Видимо моё состояние было действительно безнадежным. Но меня вердикт лекаря, похоже, не устроил. Я собрался с силами и в последующей жизни серьезным хворям не был подвержен. Был тощим, но выносливым. В порыве гнева за мои проказы, мать называла меня «Сухой собакой». Представительский жирок я нагулял к тридцати годам. Наречен был Александром в память о дедушке, Александре Андреевиче, умершем за два дня до моего рождения.

Раннее детство

Удивительное дело, но из раннего детства почему-то не запомнилось ничего, кроме незначительных эпизодов. Даже дядю Ваню, брата отца, жившего по соседству, помню по одному из них. Этот период был по-деревенски благополучным. Детали стали помниться с начала войны. Хорошо запечатлелся в памяти момент проводов отца на фронт на второй или третий день войны. Раннее детство кончилось, не оставив следа. Вообще же детство было связано с тяжелым крестьянским трудом. Временами достаточно тяжелыми.

С уходом отца на фронт нас у матери осталось пятеро. Трудиться в деревне, дети вынуждены были с 7-10 лет. Голодные военные годы тяжело и неприятно вспоминать, Как управлялась с нами мать, трудно представить. Нас осталось четверо. Младшая сестрёнка умерла, не прожив года. Оживали мы только летом, когда появлялась зелень, подножный корм. Но тяжелое военное детство закалило нас. Все дальнейшее в жизни было и легче и лучше в сравнении с ним.

Бабка Акуля

Так звали ее в деревне, и я с благодарностью ее вспоминаю. Была строга, скуповата и скандальна. Жила с незамужней дочерью, колхозницей-ударницей. Содержали хорошее хозяйство. Были великие труженицы. Выделялись достатком в голодающей деревне, Детей бабка не любила. Я был исключением, хотя и ко мне открытой доброжелательности она не выражала. Я был единственным вхожим в ее дом, ворота которого чаще всего были закрыты. Я ловил момент когда они оказывались открыты, молча заходил в избу и садился на лавку.

Бабка выносила хлеб, картошину, а часто и кусок пирога. Я поднимался и без слов уходил. Постепенно я изучил всю информацию из газет, которыми была оклеена изба. Бабка Акуля значительно облегчила мне жизнь в тяжелые военные годы. Царствие небесное и вечная память тебе, бабушка АКУЛИНА ВАСИЛЬЕВНА!

Школа

В сентябре 1941 г. мне исполнилось семь лет, и я сделал попытку пойти в школу. Но через неделю мать решила, что мне еще рановато.

Пришлось это отложить до сентября 1942 г. Холодный класс, замерзшие чернила из сажи, письмо между газетных строк при отсутствии бумаги привычные атрибуты сельской начальной школы военных лет. Учился не очень усердно. Научившись читать, прилип к книге. Эта страсть сопровождает всю жизнь и является фамильной. В четвертом классе я уже красовался с полевой сумкой, привезенной отцом с фронта. В пятый класс нас отвозили уже в семилетнюю школу за десять километров от дома.

Но чаще мы туда топали пешком и жили на квартире, точнее в избе, чаще у одиноких старушек, самостоятельно обслуживая себя. Так мы приобретали опыт самостоятельной жизни. В субботу после занятий мы пешком устремлялись домой, гонимые радостью встречи с родителями, Часто сбросив с ног неуклюжие валенки, бежали по снегу босиком. Случаев простуды не было. Семилетку закончил в 1950 году. Дальше учиться в школе не планировал.

Десятилетка была в райцентре в сорока километрах от дома. Главное не в этом. В планах было другое.

Якорь

Я наколол его собственноручно на запястье левой руки в пятом классе. Позже я осчастливил этим символом и некоторых друзей. Уже тогда я начал мечтать о море. План был более конкретным, Мореходное училище. Но в школе я подзапустил математику и свою мечту мне пришлось осуществлять ступенчато. Сначала я поступил в 3-х годичную Мореходную школу, а после ее расформирования нас перевели в Среднее мореходное училище. Мечта сбылась. Я подновил якорек. Он и сейчас синеет на руке.

Родители

По уходу отца на фронт у матери на руках осталось пятеро. Тут уж, как говорится, не до церемоний. Лупила мать меня, наверное, больше всех. Был слишком «натурист» по ее словам. Было и так, что, не выбив из меня слезы, она начинала плакать сама. В памяти у меня такие моменты не сохранились, знаю со слов матери. Это обыденная ситуация в детстве. Больше запомнилось как приятно почесывание в голове теплыми руками матери. С возрастом наши отношения менялись. Веселый нрав, общительность нравились не только матери. А уж когда, достигнув достатка работая в море, засиделся в женихах, она не переставала повторять: - «Женить его, подлеца, надо, женить!»

Отец пришел с фронта, когда мне уже исполнилось одиннадцать. Никогда не позволял себе рукоприкладства. Но помогая ему, если проявишь нерасторопность, прикрикнет так, что запляшешь.

Был очень скуп на похвалу. Может быть, сразу почувствовал мою целеустремленность и советов то запомнившихся не давал. Но когда я приехал в первый отпуск из Мореходки я заметил скрытую гордость в глазах отца. Ведь большинство моих сверстников остались в деревне.

Ну а уж когда я пошел в море и приезжая не упускал возможности угостить мужиков, авторитет мой взлетел необычайно. Я не стремился выпивать со своими сверстниками, хотя и это было, но мне было интересно общаться с поколением отца. Отец уже тогда понял, что я кое-чего добьюсь в жизни. Я начал помогать родителям материально. А они в этом нуждались. Это же выделило их в деревне. Чередуясь, мать и отец начали приезжать в Мурманск.

Отец брал Берлин и не был забитым крестьянином, но все равно, малость стеснялся, когда я приводил его на судно. Я накрывал стол в шикарной стармеховской каюте. Успокаивал не стесняться валенок. Лучшей обувки в Мурманске в морозную зиму не придумаешь. Ему было непривычно в новой обстановке. В каюту заходили мои помощники, общались с ним и выпивали за его здоровье. А уж экскурсия в машинное отделение поразила его. Все блестело. В следующий приезд он вел себя значительно смелее. Я навещал родителей в деревне регулярно. Дом родителей стоит на другом берегу реки.

Уезжая, я видел их у калитки и по морской традиции прощался тремя длинными /протяжными/ гудками. Могу утверждать, что родители любили меня. Не доставлял я им хлопот.

Прозвище

«ПОТАНИН» - так звали меня в деревне с детства. Прозвище совсем не обидное по форме. Оно отражало мой живой, общительный и юморной характер. По деревням в то время бродили семейная пара Потанин и его жена Иришка. Что-то вроде сельских комедиантов.

«Потанин и Иришка - настоящая кинопередвижка». - говорили в деревне. Вот и я попал под раздачу. Стал Шуркой Потаниным. В деревне меня звали Шуркой. Как елей на душу льёт капитан Коля Бахвалов, мой друг и сослуживец, называя неизменно Шуркой. В мореходной юности я был Саней. Однокашники в большинстве так обращаются и до сих пор, подчеркивая, как будто ничего не изменилось.

Деревенская закалка

Если я чего-то добился в жизни, то, в немалой степени, обязан деревне. Деревенскому детству. Деревня закаляет физически, воспитывает самостоятельность, учит ремёслам. Маленький пример: обучаясь в Средней школе за десять километров от деревни, мы очень торопились на выходные домой. И часто, сбросив неуклюжие валенки, бежали по снегу босиком, что значительно увеличивало скорость. И хоть бы кто чихнул после этого. Сельские дети приучены к хозяйственным работам (порой тяжелым) с самого детства. Я же, в силу своей любознательности любил наблюдать, как отец чинит обувь, и позже сам это делал, как плотники рубят избу, пилят и стругают доски, кроют крышу. Я много читал, хотя в военные годы книги были в большом дефиците.

Мир будет в Берлине...

Осень 1941 года. Мрачные дни начала войны. Отец на фронте. Нас пятеро мал-мала меньше остались с матерью. Мне только что исполнилось семь лет. Но дох пор ясно вижу эпизод той поры. Начало декабря 41. Мать за старой «зингеровской» машинкой штопает детские одёжки. Неожиданно открывается дверь и входит солдат. Мне он показался каким-то былинным богатырём. Да он таковым и был.

Сибиряки народ рослый. С какой целью зашел, трудно сказать. Задержался он ненадолго. Но запомнился наивный вопрос матери: - «Мир то когда будет?».

Тогда не задумывались над наивностью вопроса. Но удивил уверенный ответ солдата: - «Мир будет в Берлине!». Берлин он почему-то произнёс через ё. Это прозвучало из уст рослого, хорошо экипированного солдата-сибиряка. А до Берлина-то было ещё ой как далеко. Но солдат был прав.

Наш Вологодский север не был районом боевых действий, и мне было непонятно, что за воинские части оказались в этом районе. Позже выяснил. В конце ноября 1941 г. стало известно, что под Ошту идут сибиряки. 5 ноября Сибирская дивизия погрузилась в Омске и 14 ноября прибыла на станцию Вожега. С 22 по 27 ноября ночными переходами совершает марш к месту расквартирования в пунктах Чёрная слобода и Павшозеро. Трудности движения по неокрепшему льду Большой Индоманки, заставили внести изменения в маршрут и часть колонны направить на Пуштору, Унжу, Андреевское и далее через Остров на Павшозеро и Чёрную Слободу. Они должны были занять полосу обороны на реке Ковжа.

8 февраля 1942 года 364 дивизия получила приказ на пеший марш в район Череповца по маршруту Чёрная слобода, Павшозеро, Вашки, Липин Бор, Крохино, Вогнема, Кириллов Воскресенское. Все перечисленные пункты мне знакомы. Удивляет, как были возможны при отсутствии дорог такие переходы. Но тогда всё было возможно. Потому и победили.

И я по-прежнему как сейчас вижу солдата, уверенно заявившего за четыре года до окончания войны, что «МИР БУДЕТ В БЕРЛИНЕ!» Слава Советскому Солдату, да и народу тоже!

Читать следующую главу

О друзьях, о море, о себе