А огни все гуще начали наплывать слева и справа. Траулер пересек линию Киеваракского створа и последовал по правой стороне залива.

- Боцман, следуем на южный рейд, приспустить левый якорь до воды! - прохрипел с крыла рулевой рубки капитан.

- Есть, приспустить левый якорь до воды! - отрапортовал боцман. Чтобы якорь-цепь не застопорилась во время отдачи якоря, он решил её под мотором погонять, приспуская якорь до воды и втягивая в клюз. Проделав эту операцию несколько раз, Паша приспустил левый якорь до воды и перевел муфту брашпиля на свободную отдачу якоря от ленточного стопора.

Огни наплывали слева и справа, углубляясь внутрь берегов, ползли по склонам сопок, открывая панораму города. Веселое настроение быстро улетучилось, наоборот, появилась в душе тревога, и сердце начало стучать, как мотор автомобиля с неотрегулированным карбюратором.

Паша смотрел по сторонам, вспоминая, как выглядел залив в этом месте несколько лет назад, и сравнивал с тем, что высвечивалось сейчас, чтобы погасить непонятную душевную тревогу.

Слева, далеко на горе, виднелось тусклое пятно у памятника Защитникам Советского Заполярья - многие мурманчане его называли «Алеша».

Памятник где-то возвышался в темноте. Прожектора почему-то полностью монумент не освещали. А раньше от Мишукова в свете прожекторов «Алеша» смотрелся былинным богатырем.

- Вероятно, экономят электроэнергию, - сообразил Паша - а зря. Алеша и мыс Мишуков для моряка, возвращающегося после странствий, словно воздушный поцелуй родного города - предвестник радостных объятий с любимыми и родными.

Траулер бежал по правой стороне от линии Киеваракского створа на юг, мимо Лавнинских буйков, мигающих огоньками, предупреждающих - за ними опасные отмели. Северный рейд удивлял Пашу своими просторами - ни одного транспортного судна, ни одного траулера на рейде не оказалось.

Раньше, в это время, рейд до того перегружался судами, что найти место для якорной стоянки становилось проблемой для Службы движения и капитана судна. Вспомнил Паша, как заканчивалась Арктическая навигация и десятки транспортных судов, ледоколов приходили в Мурманск, да и рыболовных траулеров, плавбаз обычно скапливалось в порту после осенней мойвенной путины столько, что разместиться у причалов рыбного порта не могли и стояли на рейде. Где же они сейчас, эти огромные суда? Разрезаны на металлолом в заморских странах или гуляют по белому свету под разными флагами?

А яркость огней увеличивалась - цепочки, ярусы огней по сопкам карабкались от залива в горы. После прохождения траулером траверза маяка Анна Корга, светившего ярко-красными проблесками, и приближения к траверзу памятника Защитникам Советского Заполярья на левой стороне залива появились дорожки огней, обозначающие дороги, улицы, жилые кварталы, ярус за ярусом, приближающие дома города ближе к небесному своду и линии горизонта. А на самом высоком ярусе, в районе Питьевого озера, или «района страны дураков» - так называли этот район моряки, которые там жили, - ярусы огней даже размывались тучами. Паша зачарованно смотрел по сторонам, любуясь панорамой Мурманска.

Из рулевой рубки доносились обрывки радиотелефонных переговоров с оператором Службы движения, с диспетчером, и вскоре Паша услышал команду: «Приготовить к отдаче левый якорь!»

- Левый якорь к отдаче готов! - доложил Паша.

Справа возвышался каменный утес, на вершине которого белела папаха снега, нависшая над заливом, словно шапка на пьяном разухабистом мужичке, сдвинутая на нос.

- Утес Абрам-Пахта, - узнал Паша знакомые места. Молодец диспетчер, недалеко от порта подобрал для якорной стоянки место - значит, скоро прибудут портовые власти - пограничники, таможенники, карантинные врачи.

- Четыре смычки в воду! - неожиданно гаркнул старпом с крыла рулевой рубки.

- Есть четыре смычки в воду! - повторил Паша и крутанул колесо ленточного стопора якорь-цепи. Эх, родной, не подведи! - по традиции в душе перекрестил Паша брашпиль.

Громыхнула якорь-цепь. Якорь полетел на дно Кольского залива. Звуки эхом отразились от утеса и унеслись в сторону порта, извещая о прибытии тружеников моря. Паша на рынде-колоколе отбивал ударами количество вытравленных в воду смычек якорь-цепи. И этот звон ему напомнил звон церковных колоколов. Он увидел церквушку на пригорке, среди белоствольных берез, куда водил Пашу детдомовский сторож Ехтифан Степанович давно-давно, в далеком детстве. Этот мрачный утес и возникшая в глазах церквушка никак не состыковывались, противоречили друг другу и вносили разлад в душу. Паша чуть не прозевал, когда четвертая смычка якорь-цепи ушла в воду, и рассердился на себя: «Крыша, что ли, поехала?» - и резко, взволнованно доложил. - «Четыре смычки в воде!» - а себе приказал - думать только о работе, думать только о работе!

Подождав, пока якорь-цепь натянется, потрогав ее рукой, обнаружив, что якорь-цепь не дрожит, не дергается - признак надежного крепления лап якоря за грунт, Паша, получив разрешение у старпома отойти от брашпиля, направился готовить к приему портовых властей парадный трап.

Читать следующую главу

Боцман Паша