Из автобиографии. Журавлев Владимир Викторович. Родился 12 февраля 1940 года в городе Майкопе Краснодарского края. После окончания средней школы: 1958 год - матрос Азчеррыбхолодфлота, 1959 - 1962 г. - служба в Советской Армии, 1962 - 1968 г. - курсант судоводительского факультета Мурманского высшего мореходного училища. С 1968 по апрель 1983 года работал в Мурманском траловом флоте: 4-й, 3-й, 2-й, старший помощник капитана, с мая 1976 года - капитан-директор. С апреля 1983 года - капитан-директор в научно-производственном объединении «Севрыбпромразведка». С мая 1989 года - заместитель генерального директора НПО «Севрыбпромразведка»...

Вчитываюсь в короткие строки автобиографии в «личном деле» отдела кадров, написанной четким, ровным, красивым почерком, присущим спокойным, уверенным в себе людям. И листаю страницы все медленнее и медленнее. Возвращаюсь к началу досье, к фотографии.

Спокойное, обыкновенное русское лицо, прямой открытый взгляд, только смотрит вроде с укоризной. Не верится, что Володи больше нет. Туманит глаза, и я улетаю в другое время...

Третье ноября 1962 года. Через два месяца после начала учебы в «высшей мореходке» и прохождения так называемого карантина мы, курсанты-первогодки, получаем долгожданную парадную форму. Все черное - шинели, пиджаки, брюки, галстуки, но рубашки - белые, и еще - новенькие скрипучие ботинки, пахнущие сыромятной кожей. В кубриках оживление. Как не радоваться мы становимся настоящими курсантами-бурсачами, да и стипендию дали, аж по пять рублей на душу - в увольнении можно в кино сходить, а объединившись вчетвером, можно и в кабачок заглянуть, если не шиковать... Раздается звонок, и зычный голос в коридоре командует:

- Рота, построиться на поверку перед увольнением!

Шум стихает, мы быстро строимся. Два месяца строевых занятий на плацу в любую погоду не прошли даром. Володя Журавлев - старшина роты. Подтянутый, стройный. Форма на нем сидит ладно. Фуражка надета чуточку залихватски, с каким-то особым шиком, но в пределах устава. Брюки так наутюжены, что обрезаться можно - только прикоснись. Он шагает вдоль строя, придирчиво осматривая ребят.

В коридоре появляется командир роты, капитан третьего ранга Марач.

- Рота, смирно! Равнение налево! - резко, отрывисто командует старшина Журавлев. Строй застывает.

- Товарищ капитан третьего ранга, рота на увольнение в город построена, больных нет, - докладывает старшина.

- Здравствуйте, товарищи курсанты!

- Здравия желаем, товарищ капитан третьего ранга! - отрывисто, гулко звучит в коридоре.

- Вольно!

Мы продолжаем стоять не шелохнувшись. Командир роты поздравляет нас с прохождением испытательного срока и с первым увольнением. Конечно, напутствует, чтоб не приползли на четвереньках, за что наказание одно - отчисление из училища.

Все напутствия вылетали из головы сразу же, как курсант сходил со ступенек общежития-казармы. Приключений за шесть лет учебы было не перечесть, да и цифры отчисленных говорят сами за себя - из ста двадцати человек, ушедших в первое увольнение, до выпускного вечера дошли только сорок шесть курсантов, остальных разнесли вихри жизни. Но первое увольнение прошло гладко - никто не напился «в стельку», никто не опоздал из увольнения, а возможности для развлечений были - наша рота была особенная, потому что в ней только десять человек не прошли хоть какие-то жизненные университеты перед училищем, а поступили сразу после окончания школы. Кто проходил обкатку в рядах Советской Армии и Флота, кто уже поработал матросом на промысловых траулерах. А Александр Чередников из детского дома перед поступлением в училище три года работал боцманом на СРТ в знаменитой «Мурмансельди» и был основательно просолен ветрами Атлантики. Сам легендарный начальник отдела кадров флота Петр Грохотков выписывал ему направление на учебу как одному из лучших боцманов.

... Ты прости меня, Володя, что, вспоминая о тебе, я начал перечислять ребят. Ты и Мы неразделимы. Ты был наш наставник. Тебе было труднее, чем нам. Хотелось порой пошалить, но забота, тревога о своих братьях «по бурсе» заставляла требовательнее относиться к себе.

А разве можно не вспомнить выпускной вечер в спортивном зале мореходки, когда вчерашние курсанты в новенькой штурманской форме со значками-ромбиками с корабликом, сияющие, словно рынды на военных кораблях перед парадом, сидели за столами с красавицами-женами или невестами и могли запросто разговаривать, да и не только разговаривать, а наливать водочку, произносить тосты и христосоваться с самим Станиславом Митрофановичем Ельчаниновым - старшим преподавателем радионавигационных приборов. Он всегда делал вид, что дремлет, слушая ответ курсанта на экзаменах, а потом задавал каверзный вопрос и, не получив ответа, отправлял курсанта грызть «гранит науки» серьезнее...

С самим Константином Васильевичем Логиновым - доцентом кафедры электронавигационных приборов, у которого получить на экзаменах «отлично» было ой как сложно... С корифеем навигационных наук Всея Руси - профессором Владимиром Евгеньевичем Ольховским, милейшим, интеллигентным человеком, лекции которого слушали внимательно даже самые нерадивые курсанты - так завораживающе рассказывал он о серьезных вещах в навигации. А работать под его руководством над дипломной работой - это значило готовить задел к кандидатской диссертации, такие требовались самостоятельные углубленные разработки... С самим Борисом Павловичем Долматовым, кандидатом наук, старшим преподавателем астрономии, у которого с первого захода экзамен сдавали единицы, обычно - с двух-пяти попыток...

И даже с самим Евгением Ивановичем Портновым, капитаном первого ранга, начальником училища. Блестящим морским Русским Офицером, которого мы все боялись, уважали и любили за то, что в каждом из нас он хотел видеть не только узкого специалиста, но и морского офицера - Человека-Личность, и делал все возможное, чтобы курсанты не зачерствели. При строжайшей дисциплине и казарменном порядке в стенах училища он разрешил проводить вечера отдыха в спортивном зале, требовал от командиров рот организации вечеров-конкурсов с концертами и самодеятельностью, с песнями и плясками, а не одних танцулек. Сколько семей образовалось после знакомств на вечерах отдыха в училище! Портнов очень много внимания уделял спортивной подготовке курсантов, сам присутствовал на всех соревнованиях.

А как был разукрашен в тот выпускной вечер спортивный зал! Какие замечательные шаржи на каждого из нас нарисовал Юра Великолужский - душа-парень не только нашего курса, но и всей мореходки.

Гуляли три дня. На второй день после банкета в спортзале была открыта традиционная бочка пива - наливали всем желающим. На третий день - «зеленая конференция», пикничок на лоне природы в сопках с видом на Кольский залив, в котором участвовали Станислав Ельчанинов и Борис Долматов. Тот, кто помнит Бориса Павловича Долматова в должности ректора Высшего инженерного-мореходного училища, не поверит, что он участвовал с нами в заключительном этапе выпускного праздника - был на «зеленой конференции».

Ряды, конечно, редели. Многих новоиспеченных штурманов, дабы не потерять, постепенно уводили жены и невесты. Так что последнюю бутылку водки распили на квартире Ельчанинова в уже весьма узком кругу - остальные сошли с дистанции. Сколько же порассказали нам тогда Долматов с Ельчаниновым! Это был праздник души. Матерый человечище - Борис Павлович Долматов - давал нам наставления по самым разным вопросам. Сожалею, что не все я принял тогда на веру, потому, вероятно, и совершил много ошибок. Сейчас я это с болью чувствую.

Тогда казалось, что впереди не испытания со всякими вывертами, а сплошной праздник. Но жизнь стала бить сразу в поддых на морских и житейских дорогах. И наш роковой, тринадцатый, выпуск Мурманского высшего инженерно-мореходного училища начал сразу нести потери.

Через год после окончания училища мы получили известие из Севастополя - погиб наш самый талантливый курсант Володя Алексеев. Невозможно было поверить - погиб Володя, главный арбитр всех наших неразрешимых споров и конфликтов. Если в роте у кого-то возникали серьезные гражданские проблемы, то он шел к Володе, и тот помогал эти проблемы решать. Если невозможно было решить задачу по высшей математике, сопромату, по астрономии и чему угодно - курсант шел к Алексееву. Володя помогал решить и эти задачи. Он никогда никому не отказывал в помощи. И был единственным человеком на курсе, а возможно, и в училище, кому без колебаний ставил на экзаменах «отлично» даже Аркадий Львович Вульфович - доктор математических наук, у которого получить на экзамене проходную тройку без многодневных бдений над учебниками и задачами было невозможно. Алексеев единственный из курсантов тринадцатого выпуска окончил училище с отличием и имел право свободного выбора места будущей работы. Ему прочили звездное будущее. Профессор Ольховский уговаривал его остаться на кафедре судовождения, учиться в аспирантуре, работать над кандидатской диссертацией, но Володя захотел «морячить».

А какая красавица жена была у него! Дочь директора одного из крупных военных заводов на Урале, она, несмотря на запреты родителей переписываться с Володей, убежала из дома, приехала в Мурманск, вышла за Володю замуж. Как мы все радовались счастью нашего Гения!

Честно говоря, я не хотел, чтобы Володя Алексеев ехал работать в Севастополь, в Азчеррыбхолодфлот - самый, правда, престижный флот того времени, и говорил ему об этом. Он соглашался с моими доводами, но жена трудно переносила климат Заполярья, и он вынужден был уехать на юг.

И самое страшное, что было в известии: наш Володя, у которого по мечтам и деятельности жизнь была расписана на сто лет вперед, покончил жизнь самоубийством. Только через десять лет, после громких всесоюзных рыбных уголовных дел, удалось узнать, что Володю Алексеева убили -он не захотел участвовать в «левых» делах по контрабандным операциям с рыбой. Погиб исключительно талантливый человек. Более одаренного от природы морского специалиста я за свою жизнь не встречал.

Через три года после окончания училища мы снова были повергнуты в шоковое состояние - умер наш любимец, душа роты, Юра Великолужский, с которым я дружил, как говорят, «семьями». И жили-то мы раньше рядом, в тесных комнатенках «деревяшек» Больничного городка, метрах в трехстах друг от друга.

На похоронах Юры однокашников присутствовало немного, так как большинство выпускников рыбачили на Дальнем Востоке, а «мурманчане» находились в рейсах. Состояние присутствующих было удрученным - остались без кормильца, без отца, маленькие сын и дочь.

И как сегодня не поклониться нашему Леше Тифанюку, который взял под опеку семью Юры Великолужского. Помогал материально, но самое важное, можно оказать, заменил детям отца - за ручку провел по жизни, с детского сада и школы до устройства их на работу после окончания технических учебных заведений. Поразительно! Ведь у него у самого была многодетная по современным меркам семья - он вырастил троих сыновей. Сколько проблем было в своей семье, вроде бы не до чужого горя. Вот что означает - настоящий человек и друг!

Как не поклониться вдове Антонине Великолужской, мужественно перенесшей все удары судьбы, воспитавшей детей, для которых слово отец - святое.

Как память о Юре у каждого из нас остался альбом роты тринадцатого выпуска, рисунки и монтаж фотографий для которого перед окончанием училища делал Юра Великолужский.

Я не могу не вспомнить Сашу Димитренко. Как-то на первом курсе он привел в кубрик приблудного пса-дворнягу. Вечером к нам в роту пришел посмотреть, как отдыхают его подопечные, командир роты Марач, и вдруг из кубрика на него с лаем вылетает «барбоска». Сашка тогда, конечно, получил три наряда вне очереди на мытье гальюнов и на всю жизнь прозвище Барбос. Он был в жизни, действительно, прямой, верный, надежный и добродушный, как «барбоска», за что и страдал.

Капитанская карьера Александра Димитренко выписывала спирали - несколько разжалований из-за донесений-кляуз помполитов, снова взлеты, хорошая работа на промысле и снова падения. К дипломатии Саша был не приучен и бездельников не любил, особенно помполитов, которые и портили ему капитанскую биографию.

Родители Димитренко жили недалеко от Тирасполя, в Приднестровье. Когда началась там заваруха, вернее, настоящая война, то Саша Димитренко оформил длительный отпуск, на свои деньги купил автомат, вступил в ополчение добровольцем на стороне Приднестровской республики и провоевал там до окончания конфликта. И повезло - не получил ни царапины, хотя в разных передрягах побывал. После возвращения в Мурманск крепко ругался, что русские бросили своих братьев в «суверенных государствах» - бывших республиках Союза - на произвол судьбы, и такие, как он, полукровки (Саша - полумолдаванин, полуукраинец) вынуждены за нас отдуваться, защищая права русскоязычного населения.

Роковая судьба: пули обошли стороной, а в совершенно обычной обстановке вдруг ударило. Сходил на берег по трапу с траулера, стоящего вторым корпусом, а в это мгновение крайнее судно толкнул буксир, трап развернуло... От неожиданного толчка Саша упал между бортов и погиб. А сколько сил и энергии в нем было, здоров был и могуч - мог жить сто лет!

... Да, Володя, можно целый роман написать о судьбах штурманов тринадцатого выпуска нашей мореходки! И когда-то я мечтал о том, что с пятидесяти лет буду жить в деревне, рыбачить на зорьке, на берегу тихого речного омута, и писать воспоминания о рыбацкой доле. Да не тут-то было, сейчас приходится выживать, зарабатывая на пропитание семьи. Мечты, мечты, где ваша сладость? Придется до деревянного узкого домика вкалывать - другого не дано.

Заклинило что-то в голове. Грустно, ой как грустно! Слова застряли где-то. Отупело смотрю на «личное дело». Итак, Журавлев Владимир Викторович из нашего тринадцатого выпуска... Почему же оказалась у него короткой жизнь?

Капитаном Володя стал одним из первых с нашего курса - в 1976 году на большом судне, на промыслово-производственном рефрижераторе «Буссоль». И капитанская карьера шла гладко. Он хорошо рыбачил, был на виду у начальства. Юрий Николаевич Быстров, когда был начальником тралового флота, - будущий начальник ВРПО «Севрыба», будущий заместитель министра рыбной промышленности СССР, - распорядился квартиру вне очереди за хорошую работу семье Журавлева выделить. Значит, заслужил! Быстров серых людей не жаловал. В ремонтно-подменную команду да в такую заморскую страну, как Канада, попасть было непросто. Сам начальник флота подбирал на такие места капитанов. И здесь Владимиру Викторовичу повезло: назначили его капитаном РПК в канадском порту Сент-Джонс.

Вроде бы все шло гладко. И семья надежная, и на работе порядок. Но в последнем рейсе, когда он и не предполагал, что это последний его рейс в Мурманском траловом флоте, на судне оказался наркоман. Как кольнется, так нож в руки и гоняет моряков по коридорам.

Первый раз, когда хулигана обезвредили, отдали его под наблюдение судового врача и, как положено по инструкции, выставили постоянных дежурных у изолятора. Моряки матерились сильно:

- Какого-то придурка сторожить, время тратить...

Но помполит требовал выполнения инструкции и соблюдения прав свободной личности наркомана.

- Этот хулиган - личность? - возмущались моряки. - Да за борт его смайнать и дело с концом! Весь экипаж взбудоражил.

Рейс заканчивался, траулер следовал в Мурманск, все были изрядно уставшими, но этого негодника ублажали, водили на прогулки, кормили, чуть ли не с ложечки, в изоляторе. А он спокойненько отдыхал, когда другие работали. У помполита голова постоянно болела, как бы до порта наркомана довезти - вдруг блажь в голову ударит, и он за борт выпрыгнет!

Тогда все: прощай, теплая работа, потому что комиссий на борт судна прибежит прорва, и крайних - в лице капитана и помполита - деятели комиссий определят сразу. Благо в парткомах лежит заготовленная на все случаи жизни формулировка: за слабую воспитательную работу среди личного состава, приведшую к... Дальше можно добавлять что угодно, например, что матрос Сидоров начал употреблять наркотики. Вот маразм! Не верится даже, что решения с такой формулировкой принимали серьезные люди, даже сам Юрий Николаевич Быстров, когда был секретарем парткома тралового флота.

Наркоман оказался парнем ушлым. Воспользовавшись заботой и вниманием к его персоне со стороны врача и помполита, спер что-то у доктора и то ли надышался-укололся, то ли еще как-то «наквасился», но, завладев хирургическим скальпелем, снова забегал по коридорам.

Обезоружили его с трудом, и в потасовке один моряк был ранен. Капитан Журавлев принял тогда жесткое решение: посадить хулигана в цепной ящик - в помещение, где укладывается рабочая якорь-цепь. Помполит категорически возражал против такого решения. Но Журавлев шутить и разводить дебаты после таких чрезвычайных событий не стал. Наркомана заперли-таки в цепной ящик, и не потребовалось никакой охраны. Через полсуток «арестант» взвыл:

- Выпустите! Здесь холодно и страшно. Не буду больше, - житье среди железа в темноте его быстро отрезвило, заставило задуматься о прелестях человеческой жизни.

- Пиши покаянную записку, признавайся во всех грехах и не забудь в конце сделать приписку, что вынудил капитана прибегнуть к особым мерам изоляции ввиду создания угрозы жизни членам экипажа, - потребовал капитан.

В объяснительной, кроме слезной просьбы простить, была и клятва стать самым примерным моряком. Действительно, после отсидки в цепном ящике начал парень работать и никаких замечаний до прихода в порт не имел.

Увы, такой необычный случай не прошел незамеченным. Помполит доложил в рейсовом донесении об инциденте, а там увидели в этом благодатный материал для показательного процесса над своенравным капитаном Журавлевым, ущемляющим права человека. Может быть, займи помполит принципиальную позицию, поддержи капитана, скажи, что другого выхода не было, как запереть хулигана в цепном ящике, - обошлось бы без таких разборок. Но помполит струсил и начал все грехи валить на капитана. Назрела критическая ситуация: партком рекомендует службе мореплавания и отделу кадров освободить капитана Владимира Викторовича Журавлева от занимаемой должности, а у того в «личном деле» - одни благодарности и профессиональная репутация блестящая.

Зашел Володя после того рейса ко мне посоветоваться: что делать? Я его сразу понял, потому что примерно такой же случай и у меня был в подменном экипаже в «Мурманрыбпроме». Моторист хватил какого-то дерьма, и тоже «крыша поехала» - с кухонным полуметровым ножом начал гоняться за моряками. Помполит прибежал в рулевую рубку, бледный, руки трясутся, от страха заикается:

- Там смертоубийство будет! С огромным ножом бегает...

- Кто бегает? - спрашиваю.

- Да моторист Алабердиев, с ножом, с огромным ножом. Во-от такой, - показал, размахнув руки, помполит, какой огромный нож.

- Где бегает?

- Внизу, на главной палубе.

Я пулей выскочил из рулевой рубки, прогрохотал сапогами по трапам, не зная, что буду делать.

Алабердиев, как кавалерист с шашкой наголо, подняв нож над головой в правой руке, шел по коридору мне навстречу. Из двери рыбцеха за спиной Алабердиева выглядывали испуганные моряки. Нож поднят. Я старался поймать его взгляд, фиксируя поведение. Его глаза наливались злобой. Походка становилась кошачьей. «Ударит ведь, паразит!» - подумалось, и вдруг осенило.

- Смирно! Стоять на месте! Не шевелиться!!! - что было сил заорал я. Хулиган дрогнул, опустил нож. Этой секунды хватило, чтобы сбить его с ног, заломить на излом руку с ножом. Нож выпал. Подбежали моряки.

- Связать и в изолятор! - приказал я.

Моряки начали кулаками и ногами воспитывать наркомана. Я сделал вид, что не вижу. Подбежал помполит, начал оттаскивать и уговаривать моряков не бить моториста. И потом в парткоме меня так же, как и Журавлева, «воспитывали» за то, что приказал связать хулигана и допустил его избиение. Слава богу, заместитель секретаря парткома, Василий Федорович Никитин, за меня заступился. Оценил безвыходность ситуации, диктующей применение необычных мер воздействия, и все обошлось для меня без суровых оргвыводов...

Поэтому я сразу же предложил Володе Журавлеву взять перевод в «Севрыбпромразведку», где я в то время работал. Нам хорошие капитаны были нужны. Компромиссное решение всех удовлетворило. Партком мог доложить куда угодно, что капитан Журавлев уволен, а для нас обретение грамотного командира - подарок с неба! Не так-то просто толкового капитана вырастить.

Володя Журавлев сначала работал на учебном судне «Жигулевск», помощником капитана по учебной части. Понравилась ему работа с молодыми штурманами, да и было о чем рассказать бывалому капитану и человеку.

Но в это время созрело на Мурманской судоверфи чудо двадцатого века - научно-исследовательское судно «Артемида», так называемый плавучий институт - ПИНРО в миниатюре по замыслу проектантов. И находилось это чудо под неусыпным наблюдением начальника ВРПО «Севрыба» Михаила Ивановича Каргина.

Вытащить из ремонта, оторвать от причалов МСВ даже простой траулер в те годы было непросто, а здесь гибрид - создание на базе «супер-атлантика» научно-исследовательского судна с вычислительным центром и помещениями для лабораторий. Денежных средств на это переоборудование угрохали тогда столько, что можно было новое судно купить. Но титаны научной и технической мысли «Севрыбы» считали, что на базе траулера создать плавучий институт сподручнее: деньги-то тратились не из собственного кармана. И на этом выталкивании «Артемиды» из ремонта-переоборудования три капитана «Севрыбпромразведки» бесславно сложили головы, не выходя из Кольского залива, - были разжалованы по разным причинам на основе результатов проверок судна разными комиссиями. Комиссий в то время было не перечесть, начиная от Севгосрыбфлотинспекции, пожарных, санитарных, природоохранных, партийных, профсоюзных и кончая комиссиями Министерства рыбного хозяйства. Потом был короткий период, когда редко тревожили суда разные комиссии, но сегодня, к слову сказать, их количество перещеголяло даже тот период. Отвечал же и продолжает отвечать за экипаж и судно только один человек - капитан. А большинство комиссий лишь мешают ему работать, укорачивают капитанскую жизнь.

Пришлось пригласить в службу мореплавания Володю Журавлева и объяснить ситуацию. Я в то время работал Главным капитаном НПО «Севрыбпромразведка». Рассказал ему про все проблемы, связанные с выходом из длительного переоборудования НИС «Артемида», объяснил, по чьему требованию были освобождены от занимаемых должностей предыдущие капитаны «Артемиды», и попросил его принять это судно. Кроме Журавлева, у нас больше не было опытного и надежного командира, потому что считавшиеся самыми толковыми капитаны уже честно сложили свои головы на борту «Артемиды» в неравной борьбе с чиновниками.

Журавлев, подумав, согласился. С задачей он справился блестяще. Вывел судно из ремонта. Создал дружный работоспособный коллектив,
сработался и с «учеными мужами» из ПИНРО, которые составляли треть команды. Обкатал «Артемиду» в разных промысловых районах. И даже подготовил себе замену, выдвинув на должность капитана старшего помощника Головина. Но после отпуска Володя не смог пройти медкомиссию на выход в море - бесследно эта напряженная нервная работа на «Артемиде» не прошла. Генеральный директор Геннадий Анисимович Сторожев предложил ему должность заместителя, и Володя Журавлев прочно осел на берегу.

В аппарате управления Володя работал вдохновенно, ввел много нового в обслуживание судов. Одним из самых удачных решений было создание сервисной группы по подготовке траулеров к выходу в рейс, которая освободила судовых специалистов от беготни по отделам и складам флота. Снабжение теперь привозила и грузила на борт береговая бригада, все разносила по штатным местам на судне. Судовым специалистам оставалось только проверить снабжение по факту и расписаться в накладных за получение.

Через несколько месяцев работы Володи Журавлева в должности заместителя генерального директора его знали все береговые работники и экипажи судов. Спокойный, приветливый, доброжелательный, он стал для моряков совершенно своим человеком, у которого всегда можно получить совет и помощь. И не за столом с рюмкой зарабатывался его авторитет и уважение капитанов - в последние годы Журавлев капли в рот не брал спиртного. Просто капитаны видели в нем не чиновника-бюрократа, а человека, искренне живущего болями и заботами моряков.

Все шло хорошо, и ничто вроде не предвещало беды. Но однажды вечером Володя дома на диванчике задремал после тяжелого трудового дня - и больше не проснулся.

Еще одного талантливого капитана не стало на Северном бассейне...

Морское братство, Избранные произведения