Глава вторая| Глава вторая |
 |
 |
|
Как мы пели! Мы пели песню восемнадцатого года: «Финскую баррикадную песню». В теплушке было по-настоящему тепло. Лыжи лежали вповалку. Как мы их отбирали. Целый день привозили их на наш двор со всех частей и складов гарнизона. Мы отбирали те, которые были нам по нраву «хапавези» - длинные, благородные, тонкие; «муртома» - беговые, дорожные, парные, разрозненные, с ременными завязками, с веревочными, с проволочными. Никогда в жизни до тех пор я не видел столько лыж, собранных вместе. Весь день ушел на отбор лыж; мы гнули их, просматривали и смазывали у костров. Лыжи отбирал я для себя, для Лейно и Тойво. Лейно находился в этот день в наряде и только к вечеру, когда мы уже были построены, попросил у начальника разрешения встать в строй. Вот почему всю дорогу в теплушке он спал так крепко, что даже наша песня не могла его разбудить. Тойво весь день чистил мне, Лейно и себе винтовки и набивал наши «обезьянки» выданным нам на дорогу продовольствием и вещами, необходимыми во всяком долгом пути. Мимо бежали черные в зимней ночной мгле хвойные леса. Кипятильники на станциях не растапливались. Мы набирали снег в котелки, пили в теплушках дымящийся чай, похрустывая сахаром, и пели.- Командующий меня спросил, здоров ли я, проверил обмундирование и только забыл спросить, умею ли я ходить на лыжах. Разумеется, я ему ничего не сказал. - Нечего, нечего, - отвечаю я Тойво, - ты молчал бы лучше! - и дальше нас перебивает песня Мне попались нижние нары. Я не люблю верхних нар, и вот почему. Наш курсантский отряд был послан в прошлом году против кулацкого бунта Кронштадтцев. Сидели мы в обыкновенных теплушках. Был солнечный морозный день. Поезд проходил полкилометра, потом останавливался на час-другой и снова после остановки шел с полкилометра вперед. Мы выскакивали из теплушек, боролись друг с другом, уминая снег. Командир, занимавший место на верхних нарах, неумело пришивал к борту шинели пуговицу.Мы следили за видными даже в солнечный морозный мартовский день вспышками орудийных выстрелов, смотрели на облачка разрывов, считали их и издевались над неумелостью крепостных наводчиков, бивших куда попало почем зря! Они скоро заметили наш состав. Красные теплушки на белом снегу, на прогалине, - какая мишень лучше? Облачко разорвалось над самым составом, и брызнула шрапнель. Стоять на прогалине было небезопасно, и, не дожидаясь команды, машинист уже бросил поезд вперед. Машин лет неожиданно застопорил - и прямо на пол теплушки, рядом с нами, сверху упал наш командир. Он лежал беспомощный, как будто раздавленный, плашмя лицом вниз, мертвый... В восемнадцатом он командовал отрядом Красной гвардии; взятый в плен, был приговорен к пожизненной каторге, но бежал с каторги через Швецию в Советскую Россию - и вот где настигла его пуля кулацкого мятежа. С тех пор (я отлично знаю, что это предрассудок) мне неприятно занимать в теплушках верхние нары, в пассажирских вагонах - вторые полки, а также смотреть на людей, что-нибудь пришивающих в поезде. Невольно вспоминается морозный мартовский день, снег, солнце, теплушка, лежащий на полу плашмя, лицом в грязный пол, командир... Наш поезд, пробираясь через снежные заносы, разбрасывая крупные искры, шел на север. Мы ехали в Карелию. Через год после Кронштадта мы снова получали практику в классовой борьбе. ... Постепенно песни затихали, спать не хотелось. «Надо спать, - сказал я себе,- неизвестно, как придется работать завтра!» И, слушая ровное дыхание Лейно, укачиваемый дробным стуком колес, я заснул. Проснулся я уже под утро. Было еще темно. Мы стояли на каком-то разъезде. Встречный поезд был составлен из классных вагонов, теплушек, санитарных вагонов. Я выскочил на воздух. Умылся наскоро снегом и пошел к санитарным вагонам. Я надеялся найти знакомых, чтобы расспросить о событиях. И я не ошибся. В полутьме одного из вагонов, слабо освещенного мигающей свечой, лежали раненые, мешая стоны с руганью. Меня кто-то окликнул. - Матти! Ты ли это? А так как это был именно я - меня зовут Матти,- то я подошел к койке, откуда раздался этот слабый окрик. Раухалахти, мой товарищ по мастерской в Гельсингфорсе, мой товарищ по терриокскому отряду Красной гвардии, работник Карельской трудовой коммуны, лежал передо мною без движения. В нашей неожиданной встрече не много было радости. Раухалахти за полчаса, что простоял наш состав на полустанке, рассказал столько интересных вещей, сколько иной раз и за год не придется услышать. - Все дело, Матти, в том, что наши бойцы не знают местных условий, - ни этих проклятых незамерзающих болот, ни этого дикого бездорожья, Наши бойцы не умеют ходить на лыжах, а лахтари ходят на лыжах отлично, они проскакивают без дорог в тыл, они, эти финские егеря, перебегают через границу. «Еще с осени они переходили поодиночке и группами через границу, собирались в лесах, в болотах, у озер в рыбачьих банях, сторожках, накапливали оружие, а у нас по всей Карелии, по всей тысячеверстной бездорожной границе, с трудом насчитывалась тысяча бойцов, и то в мелких разрозненных отрядах. «Когда началось движение - ты только подумай: эти сволочи прикрываются именем Калевалы! - по нашим деревням ездил седобородый старик-торговец из Тунгуды - он называл себя Вейнемейненом - и агитировал за независимость Карелии и ее союз с Финляндией. Это с лахтарской Финляндией-то! «Когда началось движение, к этим лахтарям примкнули кулаки и зажиточные. Мы даже приблизительно (ты знаешь, какие у нас пути сообщения - птица крыло сломит) не представляли себе его размаха, а когда стали поступать запоздалые сведения и мы посылали телеграмму за телеграммой в центр, там совсем недооценивали положение и в своих запросах иронически относились к нашим сообщениям. «Потом стали посылать части, утомленные уже войной в центральной России и совсем не подготовленные к нашим условиям. «Я обморозился под Кокосальмой. «Я скорее предпочел бы снова находиться в плену в Таммерфорсе у Маннергейма, чем повторить сражение под Кокосальмой. «Мы на рассвете вышли из Кестонской в Кокосальму, которую занимали лахтари. Ты себе представь: всего-навсего одна проходимая тропа. «К десяти утра мы были уже у озера. Всего тысяча двести шагов от Кокосальмы. «Разворачивались мы два часа. «В двенадцать командир приказывает: в атаку! «Заметь, что белые совсем не стреляли, не подавали даже признаков жизни. «Нам надо было пройти около версты по занесенному глубоким снегом озеру. Позади подтянули даже орудие Маклена. Оно за весь бой выстрелило всего раза четыре, и то каждый раз снаряды, попадая в липкий, вязкий снег, не разрывались.«Как только мы сошли с тропы, сразу провалились в густой снег по пояс. «Итти было очень трудно. «Каждые десять-пятнадцать шагов делали остановку; некоторые остановки даже до получаса. «Так мы стали выдыхаться, не пройдя даже и четверти расстояния до деревни. «В начале движения мы даже согрелись от напряжения, но на остановках мерзли. «Я тянул максим, и двигаться с ним, сам понимаешь, по этому снегу было не очень весело. «Но самое тяжелое еще впереди. «Продвигаясь по льду, мы вдруг почувствовали под ногами воду. Идем немного вперед - вода дошла до колен, и уже примерно в четырехстах тагах от противника весь наш отряд провалился по пояс в воду. Итти дальше было невозможно. «Лахтари, хорошо знакомые с местностью, очевидно, только этого и дожидались. Они открыли спокойный прицельный ружейный огонь и угощали внезапными пулеметными очередями. Я стал налаживать свой максим, но, ты пойми, весь день - отчаянный мороз, и вода в холодильниках так замерзла, что пустить пулемет в дело было невозможно. У многих ребят закоченели пальцы, и спусковые крючки не поддавались их усилиям. «Я выхватил у одного красноармейца из отмороженных рук винтовку и, когда командир скомандовал:- Огонь! - нажал спуск, но - чорта с два! - из всего отряда нашего раздалось только семьдесят выстрелов, честное слово, не больше. «Моя винтовка отказывалась стрелять, винтовки ребят тоже бездействовали. Видишь, в чем дело: в затворе от холода ударники примерзли к пружинам. Стыла сталь... «Обмундирование же наших не ахти какое, и если замерзла сталь, то что было с людьми! И все это под очень метким огнем лахтарей, которые, надо отдать им справедливость, били с выдержкой. «Ты не забудь, что мы находились по пояс в воде. Понятно, ни о каком продолжении атаки не могло быть и речи. «Мы зарылись в снег, чтобы дождаться темноты. Лежали больше трех часов, и как мы приветствовали тьму - сам понимаешь. «Под прикрытием темноты стали отходить назад. «К счастью, беляки нас не преследовали. «Когда мы подползли к тому месту, где оставалось орудие, мы поняли, почему оно так мало действовало. Командир орудия отморозил себе руки и ноги, стоя на наблюдательном пункте. «Его посинелое лицо казалось совершенно мертвым, и даже в темноте видны были крупные слезы. Не успев еще сползти по небритой щеке, они превращались в ледяшки. «Я видел, как некоторые замечательные ребята до, того утомились, что стали безразличны ко всему. Некоторые ложились на дорогу и лежали совершенно без движения, распластавшись, пока их не подобрал подошедший обоз. «На обратном пути, при отходе по дороге через болота, наше орудие со всеми снарядами провалилось под лед в воду на глубину двух метров. «С политруком во главе три часа работали в болоте при двадцатипятиградусном морозе - и пушку и снаряды вытащили. Какие прекрасные ребята наши артиллеристы! «Лошади - и те из строя выбыли, ну, и я, конек-скакунок, без одной руки в Питер в госпиталь еду». Он горько улыбнулся. Свеча уже совсем оплыла, зимний рассвет заливал серым светом белые снега. Он пробивался в вагоны санитарного поезда.Паровоз загудел. От толчка проснулись раненые, застонали, заворчали, заворочались. - Раухи,- спросил я, пробираясь уже к выходу, - что думаешь ты обо всей кампании? - Что думаю? Наши на лыжах ходить не умеют, следовательно, лахтари сумеют дотянуть до весны, а весной, летом, осенью здесь воевать совсем невозможно: болота, озера, снова болота, бездорожье такое, что во многих волостях только на «смычках» и передвигаются... А тем временем белые будут орудовать в Лиге наций от имени самозванного Карельского калевальского правительства. У них ведь не только Вейнемейнен, у них «кузнец» Ильмаринен, он в военных вождях ходит! - Я боюсь, как бы из Карелии второй Бессарабии не получилось! - Прощай, Матти! - Прощай, Раухи! Я прокричал мой прощальный привет, уже соскакивая с подножки санитарного вагона. Чорт дери, умеем же мы ходить на лыжах - наш курсантский отряд! Какое задание мы получим? Неужели наш курс обучения прерван на год? Всеми этими мыслями я поделился с ребятами.
Set as favorite
Bookmark
Email This
Hits: 4217 |
