Земляки-мурманчане, работающие на судоремонтном комплексе, в период междурейсовых стоянок в порту Мапуту знакомили нас с городом и свели с интересными людьми - советскими специалистами, геологами, аграрниками, преподавателями учебных заведений. Общению способствовала сауна-самоделка, единственная на «Билибизе» из всех судов рыболовного флота республики Мозамбик. Несмотря на приказы политработников посольства, запрещающие принимать на борту советских граждан - специалистов других отраслей, а также бывать у них в гостях, мы все же (тайком, чтобы избежать гнева руководства) наши контакты поддерживали. Условия нашего существования были таковы, что к концу года можно было «тронуться», как любил выражаться боцман Николай Скобелев, когда приходилось его «воспитывать» по причине излишнего приема пивка.

- Командир, неужели я должен тронуться в своей каюте, окруженный инструкциями и приказами об ударном труде и примерном поведении? Я живой человек! - возмущался Николай.

Для специалистов, работающих на берегу с выходными, живущих с женами и детьми в прекрасных квартирах, каких они в Союзе не имели, конечно, наше годичное заточение в металлическую коробку казалось дикостью. Еще больше они удивлялись, когда узнавали, что наша зарплата значительно ниже зарплаты наших соотечественников, работающих на берегу. Один мой знакомый аграрник, впервые попав в каюту капитана, не поверил, что это постоянное место пребывания человека в течение года:

- Да это же карцер! При первой возможности в любое время - ко мне. Нужна же смена обстановки!

Душевность, доброта наших новых друзей помогали переносить постоянную боль разлуки с нашими семьями. Это были интеллигенты, хорошо знакомые с историей африканского континента. Беседовать и спорить с ними было приятно и радостно. Энциклопедическими знаниями обладал аграрник Анатолий Николаевич.

... Рыбалка наладилась. Испытания, выпавшие в начале контракта на долю экипажа, пошли на пользу - мы быстро адаптировались. Экипаж, выполняя пожелания руководства и требования инструкций, показывал высокопроизводительный труд. В быту, к сожалению, выполнить эти злосчастные инструкции никак было невозможно. То ли сырые они были, то ли писаны в кабинетах очень далеких от жизни. Как ни крути-верти, был грех: не могли мы отгородиться щитами от наших людей и от мозамбиканцев тоже. Не понимал общительный моряк, что наша задача - только трудиться с нашими братьями, учить их профессиональным навыкам и есть рис из одного котла. Хотелось с ними за пределами цеха почаще бывать, но возможности и инструкции сдерживали.

После очередного рейса решили мы с тралмейстером Сережей Герасимовым навестить Анатолия Николаевича. От «карцера» и судовой пищи уже тошнило. Пошли пешком. Сияло солнце. Эвкалиптовая роща замерла, в нагретом воздухе запахи, как в бане. Тропинка, по которой шли, сокращая путь, была малолюдной, крутилась среди деревьев и кустарников, выскакивала к стадиону и упиралась в гору, размытую ливнями. Анатолий Николаевич жил в президентской зоне, лучшем районе Алту - верхнего города, в Кордозе - по названию фешенебельного отеля «Кордозо». Раньше мы уже были в этом районе, смотрели муниципалитет, ботанический сад - тихий и уютный экзотический уголок, причудливо вписавшийся в центр современного города. Неподалеку от него утопает в цветущих олеандрах и гибискусах здание английского посольства, где, спасаясь от бурского плена, когда-то отсиживался молодой Уинстон Черчилль, великий английский политик XX века.

Поднимаясь в гору, утопая в песке, мы догнали женщину-мозамбиканку с охапкой хвороста на голове и с сумкой в руке.

За женщиной карабкалась в гору девочка лет трех-четырех. Мы, как джентльмены, такого состояния не могли допустить. Сережа взял на руки девочку, я снял у женщины вязанку, и мы быстро поднялись наверх, на тротуаре остановились. Девочка даже с радостью восприняла это путешествие, улыбалась, когда Сережа поставил ее на землю, просилась снова на руки. А женщина подбежала с горящими ненавистью глазами, разъяренная, кричала на нас, пыталась ударить. Мы, ничего не понимая, постарались быстренько-быстренько удалиться.

Настроение упало. Когда Анатолий Николаевич открыл дверь, мы сразу рассказали ему об этом. Нас поразило, что он нисколько не удивился.

- Минуточку, накроем стол, пора обедать, потом кое-что расскажу. В комнате для отдыха, листая журналы, я гадал: «Может быть, женщина подумала, что мы девочку хотим украсть?»

Вскоре стол был накрыт. В середине возвышались фрукты: огромные ананасы, огненно-розовые, испускающие хвойный аромат, манго, нежнейшие, тающие во рту папайи - по словам знатоков, лучшее профилактическое средство от многих болезней.

- Эта женщина суахили. Вы ее оскорбили, так как помогли ей нести вязанку хвороста, - спокойно разрешил наши гадания Анатолий Николаевич, улыбаясь от того, как вытянулись от удивления наши лица. - Она вполне могла вас огреть палкой из вязанки, а были бы другие женщины, помогли бы ей. Женщины-суахили гордятся своей силой и хотят быть сильными. Если им помогают, это расценивается как слабость женщины, воспринимается как оскорбление, нелюбовь.

- Да, в этой загадочной Африке можно получить по уху и потом всю жизнь думать - за что? Достаточно! Обхожу всех стороной, - сделал вывод Сережа.

Еще раз показала свою жизненность поговорка: «Со своим уставом не лезь в чужой монастырь». Представляю, сколько дров наломали мы в Афганистане, не со зла, а из добрых побуждений.

Нас заговорил хозяин:

- Мозамбик - страна контрастов. Нам, аграрникам, много приходится ездить по стране, поэтому стараемся учитывать традиции, быт, обычаи жителей каждой провинции, читаем, расспрашиваем наших коллег-мозамбиканцев, чтобы не попасть впросак. В северных провинциях в некоторых исламских общинах существует многоженство, причем мозамбикане-мусульмане смотрят на этот вопрос не с догматической, религиозной, а с чисто практической точки зрения: чем больше жен, тем больше рабочих рук, тем богаче семья. Власти пробовали разрушить такой уклад. Первыми возмутились женщины. Сейчас молодые имеют по одной жене, но пожилые мужчины остались многоженцами. Все жены при деле, антипатий друг к другу не имеют: одна жена идет на машамбу - на огород, вторая убирает дом, третья смотрит за всеми детьми общего мужа. И все любят своего мужа. Умопомрачительно, да?

Мы революционным наскоком пытались уничтожить многоженство в среднеазиатских республиках, но подпольно оно существует до сих пор. Со мной здесь работают ребята из Узбекистана - подтверждали это. Но мы не знаем, сколько искалеченных судеб из-за этого наскока? Вот вы, по глазам вижу, осуждаете многоженство, а я не рискую осуждать. Необходимо в наших суждениях отталкиваться от конкретного человека. Парадокс, мировое цивилизованное общество осуждает и не признает официально многоженства, многомужества, но либерально относится к проституции, наркомании, садизму. То есть многоженство и многомужество де-факто существует под кодовым названием «любовницы, любовники». Это нравственно?

Вот статистика по нашей стране: примерно в возрасте свыше 30 лет на 1000 мужчин приходится 1120 женщин. Значит 120 женщин из 1000 обречены на одиночество. Согласны они на это? Сомневаюсь. Живая плоть требует свое.

Вы уверены, что человек однолюб? На данном этапе эволюции жизнь подтверждает способность и мужчины, и женщины влюбляться в нескольких человек одновременно. Мы называем это распущенностью. Вероятно, слишком простое объяснение. Есть женщины, которым в силу физиологических особенностей не хватает одного мужчины. Иные одного любят за ум, а другого - за физическую силу. Природа многообразна до противоречивости. Как быть? Если люди сознательно, по любви, добровольно идут на групповой брак, то почему это должно быть осуждаемо обществом и запрещено? Вопрос очень тонкий, если говорить о правах человека, его личной свободе, о гуманизме. Может быть, это один из путей профилактики распространения чумы двадцатого века - СПИДа? Люди все больше ожесточаются, каждый из нас претендует на монопольность мнения вместо того, чтобы подходить к другому с сопереживанием, с состраданием, с пониманием. Вот я вам преподнес сюрприз. Не напрягайте мозг, этот рассказ следует воспринимать полушутя, полусерьезно, но рациональное зерно в нем есть: не следует подходить к вопросам бытия догматически, - прервал рассуждения Анатолий Николаевич.

В силу моего стереотипного мышления в этом вопросе трудно было с разбегу принять логику Анатолия Николаевича. Но Сергею идея понравилась:

- Я согласен иметь двух жен.

- Подожди, как бы жена за такие разговоры не сделала из тебя двух мужчин, - предупредил я его. И спросил хозяина о другом: - Анатолий Николаевич, а какие сельхозкультуры здесь выращивают, кроме овощей и фруктов?

- Наши специалисты занимаются хлопком и чаем. Здесь одни из самых крупных чайных плантаций в мире. Дела в хозяйстве идут неплохо: чая собирают 5-6 тысяч тонн в год. Самая большая чаеобрабатывающая фабрика в Вила-Жункейру. Основные чайные плантации у самой границы с республикой Малави, на склонах горного массива Мландже. Это благодатный плодородный край. Когда над горами рассеиваются постоянно отдыхающие на их вершинах тучи и ласковое, нежаркое в этих местах солнце делает небо ослепительно голубым, а сбегающие с холма на холм чайные плантации - глянцево-изумрудными, более красивое место на земле трудно придумать. К сожалению, в этих благодатных местах, да и в других сельских районах, льется кровь, повсеместно действуют бандитские формирования, мешают работать.

Плантации охраняют правительственные войска, но с вывозом чая еще сложнее: на дорогах действия контрреволюции более активные. И чай, и хлопок - не местные культуры, а завезены колонизаторами. Чай - интересная культура, имеет биологические особенности. Наиболее ароматный, высококачественный чай получается либо у самой верхней границы его возможного произрастания в горах, либо у самой северной границы его существования на равнине. Пример для первого случая - Шри Ланка и Кения, для второго - наш Краснодарский край.

С хлопком в Мозамбике дела обстоят значительно сложнее, чем с чаем. Его называют «трагической культурой». В начале века возросли потребности португальских колонизаторов в хлопке, остро необходимом для быстрого развития текстильной промышленности метрополии и для экспорта на мировой рынок. Освоением территорий под хлопок занялась мощная концессионная компания «Компаниа ду Ньяса», получившая в 1893 году право на владение огромной частью Мозамбика к северу от реки Лурио. Попытки уговорить африканцев выращивать хлопок в северных районах на добровольных началах на своих машамбах не увенчались успехом. Культура оказалась слишком трудоемкой, невыгодной. Тогда начали использоваться насильственные полицейские методы.

Хлопчатник сделался принудительной культурой в Пьясе и соседней провинции Нампула. Одной из главных задач колониальной администрации стало формирование отрядов африканских рабочих для хлопковых плантаций. Было законом определено принудительное направление рабочих в хлопко-производящие районы за любые нарушения дисциплины на производстве. Кроме того, под ружьем, переселялись на плантации целые деревни, нередко с согласия подкупленных вождей. Насильственное внедрение хлопчатника, резкое сокращение площадей под продовольственные культуры приводило к массовому голоду в северных районах Мозамбика. Неграмотный, забитый предрассудками и опутанный религиозными догмами, мозамбиканский крестьянин видел причину своих бедствий не в системе власти, а в хлопчатнике. Безобидное растение с белыми пушистыми коробочками стало символом зла. Поэтому, когда была провозглашена независимость Мозамбика, народ с хлопковых плантаций разбежался.

Надсмотрщики - в одну сторону, рабочие - в другую. Крестьяне быстро освободили свои машамбы от ненавистного хлопчатника и засеяли их бататом, фасолью и овощами. И сейчас с хлопком проблемы. Выращивается хлопка-сырца примерно 6 тысяч тонн, в основном в провинции Нампула, которую держат под контролем правительственные войска. Что еще? На экспорт идут также орехи кешью, сбор достигает 2-3 тысяч тонн в год. В Союз ни одного грамма не идет, так как продовольствия мозамбиканцам самим не хватает, а хлопок экспортируется на Запад. В целом сотрудничество для нас экономически невыгодное...

За разговорами время минуло - пора на судно. Довольные, шагая по улицам, мы с Сережей осмысливали услышанное. Многоженство, машамбы, плантации, колонизаторы, бандиты - все крутилось-вертелось. Здесь своя трагическая история, как у любого народа. И только сам народ может здесь разобраться. Интересно, что думает крестьянин из племени яо или маконде, ненавидящий «трагическую культуру», о наших специалистах по хлопку? Радуется: какие молодцы, прилетели за тридевять земель помочь строить новую жизнь? Сомнительно.

Скорее всего, смотрят как на колонизаторов новоявленных. А мы что здесь ищем? Выполняем интернациональный долг? Перед кем? Кому, когда мы задолжали? Внедряем кооперацию? Передаем опыт? В промышленности кое-что имеем, а в сельском хозяйстве нам бы самим не мешало поучиться. Нужны ли мы здесь?

Читать следующую главу

На широте Мадагаскара