...В начале своей работы судоводителем на промысловых судах в Заполярье штурману Любовскому было двадцать три года, он выглядел совсем юным. Хотя за плечами у него уже было много чего виданного-перевиданного: фронтовые дороги в должности санитара военного госпиталя, работа в должности матроса на военизированных ледоколах на Дальнем Востоке, учеба на судоводительском отделении мореходного училища.

Рыбаки заметили, что, несмотря на молодость, у штурмана Любовского была железная воля и несгибаемое упорство. На удивление многих этот «мальчишка» сразу же показал себя толковым штурманом, поражая бывалых рыбаков своей дотошностью, а также высокой требовательностью, прежде всего к себе.

Вскоре рыбаки разглядели в молодом судоводителе рыбацкую хватку, умение анализировать промысловую работу, не говоря уже о его одержимости и широте интересов в доскональном изучении всех тонкостей рыбацкого дела.

Широкоплечий, плотный, словно слитый из одних мускулов, старший помощник капитана Марк Исаакович Любовский удивлял экипаж своей неукротимой энергией. После штурманской вахты он спешил на промысловую палубу помогать матросам в обработке улова.

А самое главное и важное - старший помощник жадно впитывал в себя опыт бывалых рыбаков.

В силу своей рыбацкой одержимости и способностей анализировать, делать правильные выводы из допущенных ошибок, не забывая при этом творчески обобщать опыт передовых промысловиков, Марк Исаакович по праву стал капитаном промыслового судна, к этому времени он уже имел все необходимые данные для занятия этого столь важного поста.

И сегодня, много лет спустя, можно с полным на то основанием сказать, что с первого своего рейса на дрифтерный промысел в должности капитана он зарекомендовал себя талантливым промысловиком, в то же время он активно помогал другим капитанам, у которых в силу каких-либо причин не заладилась рыбалка.

Вот почему, при каждом личном общении, ему приходилось скрывать как отрицательные, так и положительные эмоции, развивая в то же время чувство самоконтроля.

Однажды, когда Марк Исаакович уже работал флагманом, к нему на прием пришел капитан промыслового судна, который весьма неплохо ловил рыбу, но прославился на флоте не только своими производственными успехами, а больше всего умением искусно общаться с начальством.

Посетитель мельком взглянул на хозяина каюты и понимающе улыбнулся. Марку Исааковичу тогда основательно досталось от круглосуточной круговерти, именуемой флагманской работой. Но он был по-прежнему энергичен, жил конкретными делами и по праву требовал от каждого экипажа трудиться с полной отдачей сил и приложением своего рыбацкого мастерства, чтобы постоянно изыскивались новые методы промысловой работы, приводящие, как правило, к положительным результатам.

Флагман внимательно посмотрел на капитана и подумал про себя, что молодости всегда была свойственна самоуверенность. Для посетителя капитанская работа представлялась куда более легкой и простой, чем оказалось на самом деле, хотя больших неполадок на его судне не происходило, а с мелкими недостатками капитан справлялся сам, ибо у него всего еще хватало с избытком, не были растрачены ни силы, ни задор.

Тогда беседа свелась к одному. Из каких-то источников капитану стало известно, что скоро флагману Любовскому предложат возглавить на берегу ведущий отдел флота - службу эксплуатации. Пусть Марк Исаакович простит его за столь нескромную просьбу, но он, как человек, имеющий высшее судоводительское образование и необходимый опыт, смог бы сменить Марка Исааковича на посту флагмана.

Наступило тягостное молчание. Посетитель нервозно заерзал на стуле и наконец понял, что своей столь бестактной просьбой явно сглупил. Извинившись, он поспешил срочно ретироваться.

Прошло несколько лет, но директор фирмы Любовский внимательно следил за трудовой деятельностью того рыбацкого командира.

Убедившись, что он полностью состоялся как промысловик, сам пригласил его на работу в фирму.

Я лично считаю, что на промысле напряженная работа флагмана была нормой его личного поведения. Именно в те годы, в продолжительных по времени и плотно заполненных трудовыми делами рыбацких рейсах, происходило становление Марка Исааковича как руководителя большого коллектива, одновременно прочно утвердился и его характер.

С годами он не раз пытался до конца осмыслить собственную жизнь и почти всегда находил некоторые допущенные им в повседневной работе недостатки. Пока он еще пребывал наедине со своими планами и идеями создания высокоэффективной рыбопромысловой фирмы.

Марк Исаакович был уже тогда готов к реализации своего назначения на должность руководителя большого масштаба, ибо в этом он видел смысл своей дальнейшей жизни. А пока, даже в общении с близкими ему людьми, он продолжал упорно оберегать свою независимость. Все годы совместной жизни со своей женой их отношения отличались душевной близостью и доверием. Чтобы не расстраивать жену событиями, иногда случающимися в море, старался при встрече ограничиваться беглой скороговоркой. По его же мнению, в их однообразной рыбацкой жизни, как правило, ничего привлекательного не могло быть: руководил рыбаками, которые ловили рыбу, боролись со штормами, в порт возвращались все живыми и здоровыми. В свою же очередь он интересовался главным образом школьными делами детей.

Всю свою замужнюю жизнь Слава Ивановна ходила с высоко поднятой головой, и обворожительная улыбка всегда играла на её счастливом лице. Она никогда ни на что не жаловалась, никогда никому не завидовала, мало, кто видел её в плохом настроении - так она умела не показать свою боль, свои личные переживания. Сказочным везением Слава Ивановна считала свое замужество.

Полюбила навсегда этого рыбака, вечно делившего свою любовь к ней с морем. От Славы Ивановны всегда исходила теплота и всеозаряющая притягательность, ведь недаром она долгие годы возглавляла коллектив образцово-показательного детского сада. Она умела заражать всех с ней общающихся людей оптимизмом, поднимала павших духом, укрепляла в них надежду на лучшее будущее.

В муже ей нравилось все: его внешность, жизненная целеустремленность, упорство в достижении задуманной цели. И нравилось, как Марк мог держаться в компаниях - просто и естественно, беззлобно подтрунивать над приятелями, к женщинам же он всегда проявлял великодушие и снисходительность.

Слава Ивановна всегда восхищалась мужем, и что бы он ни решил, откликалась с радостью и готовностью. Ради него она всегда была готова расстаться со своими привычками и привязанностями. А если в семье возникали какие-либо размолвки, то стоило лишь одной из сторон доказать свою правоту, как другая - тут же соглашалась.

Слава и Марк начинали свою семейную жизнь в тесной, но благоустроенной квартире. Особенно Славе Ивановне нравилось их жилье. В то время ей вообще все нравилось: и дом на многолюдной улице со множеством магазинов, и не столь уж значительная отдаленность от рыбного порта. Оттуда она провожала мужа в дальнее плавание и при возможности всегда старалась к моменту швартовки его судна к причалу быть там, тем более что в большинстве случаев бывали и торжественные встречи с оркестром экипажа прославленного капитана Любовского.

Самой же большой радостью в их семье было рождение дочери Леночки и сына Евгения.

С рождением детей жизнь Славы Ивановны обрела новый, значительный смысл: у нее, замужней женщины, к определенной тревоге за рыбацкую работу мужа добавилось чувство материнской гордости за детей.

Всю свою жизнь она ревновала своего мужа, хотя он никогда не давал повода для этого. Она знала, что не права, и часто корила себя порой за невыдержанность и чрезмерную ревность, но считала, что настоящая любовь не может быть без ревности.

Кажется, Бальзак писал: «Любовь без ревности - это тело без души».

В подкрепление своей жизненной позиции Слава Ивановна не раз говорила, что только от большой любви дети рождаются красивыми, но одновременно дополняла, что в народе говорят: не родись красивым, а родись счастливым.

Мать мужа, Вера Аркадьевна, фазу же отнеслась к Славе по-матерински, щедро одарила теплом своей доброты и большим вниманием.

А что же касается подрастающих Леночки и Жени, то ради справедливости надо сказать, что большую часть летних каникул младшие Любовские проводили на подмосковной даче у дедушки и бабушки.

Слава Ивановна, как всякая мать, любила детей и с неподдельной готовностью поддерживала любые их начинания. С младшим, Женей, она охотно читала книги о мореплавателях, а со временем способствовала многим увлечениям своего сына. С дочерью Леной изучала английский язык, охотно посещала музыкальные концерты, всячески поощряла её увлечение рисованием. И всем этим она загоралась по-настоящему; ничего не умела делать вполсилы. Она жила интересами детей и даже разговаривала с ними, как с равными, точно они были одного с ней возраста и имели одинаковый запас знаний. Здесь проявлялись её лучшие черты, вся ее суть.

В своем стремлении дать детям образование Слава Ивановна не знала покоя, она была наполнена большим запасом энергии, которая уходила на осуществление задуманного.

Леночка унаследовала от матери жизнестойкость - росла общительной и хорошо училась. Евгений поступил в мореходное училище и все больше отрывался от семьи, вначале проводил долгое время на промысловых судах на практике, а, получив диплом штурмана, стал покидать семью на полгода и даже на более длинный срок.

К Славе Ивановне по-прежнему тянулись жены рыбаков и её сослуживицы - как тянется все живое к доброму и чуткому.

Когда Марк Исаакович возвращался из рейса домой, и всей семье удавалось собраться за праздничным столом, то Слава Ивановна не скрывала своей радости, с восхищением произносила:

- Знаете, что такое счастье? Это любовь в семье, это прочность в семье! - и тут же добавляла: - все устроится, все образуется, еще мы докажем в жизни, что все мы чего-то стоим.

Правда, иногда возникали в их семье и тягостные разговоры, когда Слава Ивановна вспоминала о годах, проведенных мужем в море, когда он осваивал новые траулеры и промысловые районы. Она, как и всякая жена рыбака, с годами устала от необходимости быть в роли соломенной вдовы; когда при живом муже ей приходилось одной заниматься столь сложными делами, как воспитание детей. Хотя усталой она тогда не выглядела: розовощекая, красивая, обаятельная. Слава Ивановна умело совмещала свою столь ответственную работу на посту руководителя образцово-показательного детского сада с ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей.

Слава Ивановна никогда не давала повода для ревности, ибо всю свою сознательную жизнь она больше всего на свете любила этого суматошного моряка, который упорно продолжал делить свои чувства между женой и морем.

На всю свою жизнь Марк Исаакович запомнил волнующий момент возвращения из рейса домой. С нескрываемой радостью Слава Ивановна смотрела на мужа и буквально на глазах преображалась: сразу же помолодела, зарумянились её щеки, как бы всплыла наружу надолго загнанная внутрь веселость.

Когда Марк Исаакович переступил порог своей квартиры, Слава Ивановна бросилась к нему на шею и, осыпая лицо поцелуями, радостно сообщила, что, во-первых, Марку скоро предложат ответственную работу на берегу, а во-вторых, ей управление образования выделило семейную путевку в Болгарию, на Солнечный берег.

Вместо ожидаемого всеми радостного удивления, Марк наморщил лоб. Жена все еще продолжала смотреть на него с нескрываемым восторгом и восхищением, но вдруг увидела на его лице явное замешательство и выжидающе посмотрела на мужа.

- У нас на флоте сложились сложные обстоятельства, в силу которых я не могу отказать руководству в предложении принять из новостроя траулер-морозильщик, отправиться с ним к африканским берегам на рыбный промысел, - Марк запнулся и виновато взглянул на жену.

- Какие могут быть еще обстоятельства, тебе ведь, в конце концов, уже давно положен отпуск, не говоря уже о неиспользованных за предыдущие рейсы полсотни отгулов. Так что выкупим путевки, соберем детей в дорогу, упакуем необходимые пожитки в чемоданы и - в аэропорт!

Марк Исаакович совсем растерялся, не зная как объяснить жене, что в день его прибытия в порт он был приглашен в кабинет начальника флота. Тот поблагодарил его за проделанную в море работу и сообщил, что республиканское руководство рыбной промышленности предложило флагману Любовскому принять из новостроя новый траулер-морозильщик; по своим тактико-техническим данным заметно отличающийся в лучшую сторону от логеров немецкой постройки, из которых в основном и состоял Карельский рыбопромысловый флот.

- Ничего не понимаю, зачем тебе все это? Ты же знаешь, что дети и я ждали тебя с моря, чтобы наконец-то выпала возможность отдохнуть вместе с семьей, а ты собираешься снова сбежать от нас в свои моря! Неужели некого послать вместо тебя?
Слава Ивановна долго не могла успокоиться. Когда окончательно пришла в себя, то, хорошо зная характер мужа, уже мысленно прикинула что положить в чемодан мужа, отбывающего на приемку нового траулера.

Спустя несколько дней Марк Исаакович сидел в уютном кресле самолета и под монотонный звук двигателей старался собраться с мыслями, чтобы до конца осознать столь важное и необходимое дело, как приемка на судостроительном заводе траулера-морозильщика кормового траления. После его вступления в строй руководство запланировало ему рейс к африканским берегам для освоения кошелькового промысла в условиях открытого океана.

В душе он гордился, что именно ему было поручено столь важное дело. Его назначение лишний раз служило убедительным доказательством того, что он никогда не загребал жар чужими руками, а старался быть всегда там, где было труднее всего.

Марк Исаакович не собирался на неопределенное время застревать на освоении нового промыслового судна, ибо был уверен, что руководители непременно подыщут для него новую, еще более ответственную и интересную по своему содержанию работу. Сам он уже давно ничего не боялся.

Как всякий рыбак, капитан Любовский был твердо убежден, что Карельский океанический флот в то время являлся идеальной и весьма перспективной на будущее рыбодобывающей организацией. Случавшуюся иногда штурмовщину на промысловых судах, когда не считались с реальными возможностями и шли даже на нарушение сроков пребывания рыбаков на промысле, Марк Исаакович воспринимал не как некую закономерность, неизбежность, а всегда относил к ошибкам со стороны руководства.

...Капитан Любовский поднялся в рубку, подошел к открытому окну и бегло оглядел ошвартованный к борту его траулера, обвешанный по бортам кранцев катер. «Пайлот» - прочел он по-английски на рулевой рубке, что означало - лоцман.

Остались считанные часы до того, как пограничники покинут борт судна и на целых полгода дороги принятого из новостроя траулера-морозилыцика БИ-1337 «Севск» от морского порта Керчь пролягут к далекому африканскому побережью, где предстояла напряженная промысловая работа по освоению кошелькового невода в условиях открытого океана.

Как-то он прочитал у Хемингуэя, что у каждого человека должно быть свое дело, для которого он и рожден. Так что это и было тем своим делом, для которого рожден он.

В свои сорок лет он кое-чего достиг, стал одним из ведущих промысловиков не только своего флота, но и всего рыбацкого Заполярья; был удостоен высшей награды страны. Главное - он определил себя на рыбном промысле на всю оставшуюся жизнь.

Как всякий истый рыбак, он был привязан к морю надолго, если не навсегда. У каждого из моряков на пути дальнейшей работы на промысле незримо стояли врачи, перед которыми предстояло ежегодно доказывать, что у тебя нет и еще долго не предвидятся болячки, в силу которых предстоит распрощаться с морем, перебраться с судна в городскую квартиру и уже в дальнейшем трудиться в условиях берега.

Марк Исаакович держался в незнакомой для себя обстановке вежливо и лишь допустил несколько хлестких реплик в адрес местных портовых властей. Они только и делали, что, без всяких на то причин, путали и затрудняли улаживание всех формальностей, связанных с отходом судна в дальнее плавание.

С первого же дня своего появления на борту судна капитан Любовский стал доминировать во всех больших и малых судовых делах, даже тогда, когда появлялись на судне высокопоставленные чиновники. На первых порах он производил впечатление этакого благодушного морячины. В действительности капитан Любовский уже давным-давно в совершенстве владел искусством повелевать подчиненными ему по службе людьми.

За обеденным столом салона Марк Исаакович впервые появился в форменном костюме, на плечах солидно поблескивали золотом капитанские погоны.

Здесь же находился его старший помощник Альберт Викторович Лебедев, от информации которого глаза у капитана повеселели.

- Я рад вам сообщить, что все утряслось: необходимое снабжение для рейса получено. А еще утром что творилось?! Как обычно бывает на отходящем в дальнее плавание судне -одного нет, другое еще не успели доставить на борт, третье вообще забыли довезти, и все это происходило не по нашей вине, - коротко доложил старший помощник Лебедев о некоторых перипетиях, связанных с предстоящим отходом в рейс.

Несколько задержались портовые представители, и капитан вопросительно посмотрел в сторону третьего помощника. Тот незамедлительно доложил, что прибытие пограничников и таможенников ожидается через десять минут.

Вскоре салон судна заняли представители таможни в своей серой униформе. Лица у всех были строгие, привыкшие лишь обличать, находить запретное и, соответственно, составлять грозные акты.

Когда в салоне собрался почти весь экипаж, чиновник обстоятельно перечислил, что можно вывозить «за пределы» и сколько разрешается одному «ввозить в пределы». Поскольку каждый из экипажа уже основательно изучил существующие положения и инструкции, моряки дружно подтвердили свое согласие, и таможенник предложил всем разойтись по своим каютам.

В подтверждение важности отданного распоряжения заговорил судовой динамик, из которого не терпящим ослушания голосом было сообщено, что всем без исключения непременно надо оставаться в своих каютах и категорически запрещалось всякое движение по судну.

Ближе к полуночи борт оставили основательно надоевшие таможенники, а за ними поспешил на причал и наряд пограничников.

Снова у борта траулера появился лоцманский катер, с которого с завидной ловкостью по штормтрапу поднялся на борт лоцман и поспешил в рубку.

Все остальное было как у всякого уходящего в рейс судна. Лоцман вывел траулер из Керченского порта в открытое море и покинул борт судна, при этом непременно выпил традиционную рюмку водки, пожелал счастливого плавания, и вскоре траулер лег курсом на Босфор.

Ночью на капитанском мостике полумрак. Лишь освещаются изнутри циферблаты многочисленных приборов да экран постоянно работающего локатора.

Босфор и Дарданеллы - это выход из Черного моря на все водные просторы мира.

Мой собеседник, капитан дальнего плавания Владимир Григорьевич Копаничук, в том весьма памятном для него рейсе был вторым помощником капитана. В его памяти сохранилось, что тогда они подошли к горловине пролива на рассвете. Хотя подъем еще не был объявлен, на верхнем мостике собралась почти половина экипажа любопытных, ведь большинство из них впервые оказались в этих местах.

Эти ворота находятся в руках турок. Они контролируют движение всех проходящих судов.

Владимир Григорьевич хорошо помнит, что когда «Севск» подошел к проливу, то его незамедлительно осветили два прожектора. Они поводили лучами от форштевня до кормы, не забыли пройтись своими лучами по верхушкам мачт и тут же погасли. По бортам русского траулера в кромешной темноте ночи тарахтели рыбацкие баркасы, уходящие в Черное море.

Вскоре показались огоньки: два красных, зеленый, белый. Это был лоцманский катер, вышедший навстречу русскому судну. Лоцманская служба - лицо любого морского порта. Умело сделав крутой поворот, капитан катера мастерски причалил к борту «Севска». Пожилой турок незамедлительно стал проворно подниматься по трапу на борт русского траулера. Вахтенный штурман проводил лоцмана на ходовой мостик. Обменявшись приветствиями с капитаном, лоцман, сносно говоривший по-русски, предложил следовать дальше, строго придерживаясь фарватера. Его интересовало буквально все: на какой верфи было построено такое современное рыбопромысловое судно, какой мощности главный двигатель и многое другое, не относящееся к лоцманской службе. Капитан охотно отвечал. Секретов у русских рыбаков не было.

К «Севску», который по рекомендации лоцмана сбавил ход до самого малого, подошел и мастерски ошвартовался катер карантинных властей. Прежде чем пустить русское судно в Босфор, турецкие власти должны были проверить, нет ли у русских на борту больных, всему ли экипажу сделаны необходимые прививки, в порядке ли медицинские книжки каждого члена экипажа.

Матросы «Севска» быстро спустили за борт штормтрап, по которому буквально скатился на борт турецкого катера наш вахтенный штурман и моментально исчез в чреве турецкого катера. Спустя несколько минут штурман проворно взобрался на свое судно и доложил капитану, что у нас все в порядке.

Капитан с лоцманом продолжали беседу, своевременно отдавая команды рулевому, не забывая при этом маленькими дозами наслаждаться кофе.

Как бы хорошо не знал русский капитан пролив Босфор, но издавна здесь установлены правила - проходить пролив без лоцмана нельзя. Хотя вся полнота ответственности целиком и полностью всегда лежала на капитане.

Сам пролив во многом похож на извилистую реку, то раздольно широкую, то слишком узкую, с изрезанными берегами и множеством поворотов. Чтобы безаварийно пройти Босфор, мореплавателю надо знать все его особенности, как причуды правого берега европейского, так и левого, азиатского. Течение у поверхности идет с Черного моря в Мраморное, а на сравнительно небольшой глубине - из Мраморного в Черное. Проходящие по проливу капитаны судов всегда должны учитывать, что по центру вода идет в одном направлении, вдоль берегов - в противоположном.

Поэтому, Марк Исаакович внимательно смотрит вперед, слушает лоцмана и сам поступает, как считает нужным. «Севск» идет посередине пролива. Почти повсюду берега освещены. По бортам проплывающие старинные развалины замков и дворцов чередуются с белыми сверкающими зданиями и виллами. А над всем этим господствуют минареты. Когда проходили мимо огромного здания, то лоцман пояснил, что это бывший султанский гарем, между стенами которого бегали тигры, надежно охраняя султанских жен.

Особое внимание обратили моряки на возвышающуюся при входе в пролив старинную крепость, когда-то она служила туркам для обороны выхода из Черного моря.

Несмотря на глубокую осень, берега дружно окаймляла негустая растительность, среди которой лепились к берегам дома с плоскими крышами, как ласточкины гнезда.

Дружно защелкали затворами фотолюбители, когда впереди четко обозначился знаменитый Стамбульский мост, а по сторонам раскинулись кварталы старинного города.

Миновали остатки старого Генуэзского замка, развалины форта. Вслед за этим проплыло освещенное двухэтажное здание нашего посольства. И с чужих берегов повеяло чем-то родным и близким.

Капитан останавливает движение судна вперед и гасит инерцию.

Быстро подходит лоцманский катер. Короткое прощание, и вахтенный штурман провожает до штормтрапа лоцмана.

Когда окончательно рассвело, позади остался Стамбул, а дальше пересекли на удивление спокойное Мраморное море и вошли в Дарданельский пролив.

Если на Босфоре живут и развлекаются богатые мира сего, об этом красноречиво говорило множество вилл, особняков, яхт, увеселительных домов, то в Дарданеллах - голь и беднота. И как это не странно, и природа там убогая и нищая. С ходового мостика хорошо были видны берега. Одним словом, тоскливая, однообразная картина, унылый пейзаж.

Дарданеллы вывели «Севск» в Эгейское море, славившееся множеством островов. Прошли мимо знаменитого острова Тенедос, где некогда базировался русский военно-морской флот под командованием адмирала Сенявина, блокировавший Дарданеллы. Миновали и остров Парос, где также сражались русские моряки. Обогнув Пелопоннес, вышли в Средиземное море, после которого увидели на горизонте исполинскую скалу. Это был Гибралтар. Слева от Гибралтара - берега Марокко и город Сеута. Здесь проходит граница Европы и Африки, следовательно, кончается Средиземное море и начинается Атлантический океан.

Он выбрал море Владимир Бабуро