Рассказ

Удивительно, но автобус прибыл в село Лесное, районный центр медвежьего угла России, строго по расписанию. Николай Михайлович резко встал, накинул спортивную сумку на левое плечо и попытался выскочить первым, но не успел. В проходе образовалась баррикада из сумок, мешков. Пассажиры, мешая друг другу, пытались растащить их.

Шофер объявил: «Граждане пассажиры, побыстрее, мне в гараж нужно!»

«Узнаю родную сторонку, - подумал Николай Михайлович. - Сколько лет езжу, одно и то же; мешки, чемоданы. Ни одна власть не решила проблему обеспечения сельского жителя всем необходимым для жизни».

- Судари и сударыни! - громко и властно сказал он. - Выходите, пожалуйста, сейчас я ваши коробочки аккуратно, поочередно подам.

Николай Михайлович перелез через завал и начал подавать вещи в нетерпеливые руки пассажиров. Получив их, все бежали к автомашинам, стоявшим недалеко от автобуса. Взяв последнюю сумку, Николай Михайлович спрыгнул и оказался возле маленькой старушки в оренбургском платочке и плюшевом полупальто, пытавшейся поднять мешок.

- В-оо-т беда, эва тяжесть какая, гостинцев много, аж не донести, - горевала старушка.

Николай Михайлович передал старушке свою сумку и с трудом приподнял ее городские гостинцы.

- Куда нести? - спросил он.

- Машина рядом стоит. Ай, спасибо, сынок! Выручил! У зятя я была в Твери, он раньше начальник был по строительству, теперь - приниматель, ну, торгует чем попадя, но добрый и не пьет. В-оо-н сколько всякой всячины надарил! А мне много ли надо? Ты сам-то откуда?

- Из Борков.

- Жалость какая, мы из Застравья, не по пути.

Из кабины грузовика выскочил заспанный шофер.

- Ой, баба Дуня, как же я автобус прозевал?

- Ничего, милай, мне подсобили.

Шофер подбежал к Николаю Михайловичу, выхватил вещи старушки и мгновенно закинул их в кузов.

- Садись скорей в кабину, баба Дуня, и поедем. Дорогу заносит, успеть бы прорваться засветло.

* * *

Николай Михайлович остался на стоянке один. Он внимательно посмотрел на расписание автобусов - через несколько суток, возможно, придется возвращаться - и медленно побрел по центральной улице села, постоянно оглядываясь, надеясь, что подойдет какая-нибудь автомашина.

«Сегодня суббота, выходной, надеяться можно только на свои ноги, - успокоил он себя и начал осматривать село. - Да, многовато лет прошло...» Последний раз он уезжал отсюда после похорон матери. Взгляд отметил - здесь ничего не изменилось. Даже на мостике через ручей сломанные перила безнадежно висели, как и много лет назад. Только на здании, где раньше была столовая, висел новый щит с огромными буквами «Трактиръ» да вдоль дороги ютились будки - ларьки, слабо высвечивая через замороженные окна заморский товар, ранее невиданный в этих местах: спирт «Рояль», водку в литровых бутылках «Горбачефф», «Ельцин», жвачку, красочные пачки сигарет и разнообразные бутылки и банки с пивом и коктейлями. Покупатели не толпились, но продавцы в ларьках присутствовали.
Николай Михайлович разочарованно смотрел вокруг и начинал злиться - он и себя считал виноватым, что его родной Лесной район захирел.

Кому здесь взяться за возрождение ранее многолюдного, голосистого звонкими ребячьими выводками богатого села, если основа населения сейчас старики да старушки.

Сколько раз Николай Михайлович намеревался изменить свою жизнь, связанную с морем, и вернуться в Отчие места, но всегда находилось столько причин, что преодолеть их было невозможно.

На горе дорога раздвоилась, Николай Михайлович остановился. До щемящей боли в груди ему захотелось посмотреть на места, где прошло детство.

До деревни Борки, по прямой километров десять, а через поселок Железенка и родной хутор Кралятник потянет на все двадцать. «Ого! - прикидывал Николай Михайлович. - Всю ночь придется идти». Сомнения одолевали, но ноги сами начали отсчитывать метры по направлению к Железенке.

Легкая поземка усилилась. Быстро темнело. Идти стало тяжело. Но Николай Михайлович ничего не замечал. Мысли путались в голове, наскакивали друг на друга. Он пытался их сгруппировать, анализировать. Ничего не получалось.

* * *

«Почему ты себя считаешь виноватым в том, что этот край лесной, добитый окончательно хрущевским раскрестьяниванием в виде запрета на личное подсобное хозяйство и заколачиванием на льняные и картофельные поля торфо-перегнойных горшочков с чахлыми стеблями кукурузы не может до сих пор возродиться после варварского нашествия космополитов? - задавал вопрос Николай Михайлович. - А...! Совесть заела... Совесть, совесть - характерная черта русского человека, нагородит ошибок, отстегает себя кнутом по живому, зачем? Дело сделано!.. Нет, совести не будет - сомнений не будет. Любое недоброе дело оправдание себе найдет! Совесть как зеркало поиска Истины!

Поковыряешься в затаенных уголках души своей, соизмеришь боли и радости с общечеловеческими - смотришь, и выход нашелся!
Проще простого - измени решительно жизнь, связанную с морем, с Мурманском, где прожил большую часть жизни, и - сюда! А нужен ли ты здесь сегодня? Раньше был нужен, когда молодежь уезжала отсюда на стройки пятилеток по призыву комсомола, и никто не сказал: «Что же вы делаете, бежите от себя, от отцов и матерей!»

Николай Михайлович попытался вспомнить: кто-нибудь из учителей в средней школе стремился повернуть учеников лицом к родной земле? Не вспомнил. Время, вероятно, было такое: указы космополитов из Кремля выполняли - поднять Среднеазиатские республики и окраины Советского Союза до уровня Центра. Только непонятно, какой это Центр, если политика движения к его уровню выкосила русский народ в жемчужных весях лесных массивов. И оправдание нашли - неперспективное Нечерноземье.

А учителя - что их винить? Одурманены были, как и все, стройками коммунизма. Поэтому и пугали нерадивых учеников работой на земле. А директор школы гордо приводил в классы бывших учеников - капитанов дальнего плавания, летчиков, офицеров, строителей, целинников, которые рассказывали о своей жизни, будоражили воображение ребят дальними странами, синим бескрайним небом, доблестью защитника Отечества и романтикой Ударника Комсомольских строек!

Но разве плохо, что район дал Родине много специалистов романтических профессий? Э, братец, опять оправдание! А почему оправдание?

Жизнь какая была в деревне: голые стены да деревянные лавки! Стоял вопрос, как выжить. Ты кому обязан своим образованием? Брату и сестрам, которые посылки и денежки из города присылали, тебя и мать поддерживали. А соседи как жили - почти в каждой семье был кормилец в городе, поэтому оставшиеся в деревне держались за землю до последнего вздоха.

Получая граммы зерна на трудодень, надеялись и верили - всякой несправедливости придет конец. Вера какая была и любовь к земле непоколебимая! Эх, непросто все, непросто! Сейчас жить в деревне можно, да и получше, чем в городе. Работа всегда найдется, и прокормиться есть чем, если не лениться - землю дают, даже льготы для фермеров есть. Однако народ не спешит к земле-матушке. А девчата и сейчас уезжают в города. Просто срам! На панель идут, а уезжают. Крепко поработали космополиты чертовы со своей идеей выравнивания жизни в городе и деревне! А как она выровняется!? Житейский уклад всегда останется разным. Девчонка в городе после работы вымылась в душевой, переоделась, прифрантилась и растворилась в толпе горожан, попробуй определи - художник она, маляр, секретарша, повар или проститутка? Просто принцесса! А доярка в деревне, особенно осенью, - в резиновых сапогах, в фуфайке - на кого похожа? А ей тоже хочется в туфельках ходить и красивой быть, как московской дикторше на телеэкране. Эх, непросто все, непросто!

Скажи, дружище, почему ты топаешь сейчас по этой земле в ночную темень, неизвестно куда? Что ты хочешь найти! Надеешься, что откроется на родной земле какое-то чудо? Сила небесная или лесная в тебя вольется, душевное равновесие восстановится. Так и замерзнуть на дороге можно... Хорошо!.. Предположим, более трех десятков лет назад мечта позвала в края дальние, на моря бескрайние. Можешь сегодня сказать сам себе, что не подвел ты свою мечту?

* * *

Мелькали страницы жизни. Николай Михайлович отметил - вроде бы ни честью своей, ни совестью не поступился. Работал и жил жадно, терзал, мучил себя, чтобы стать профессионалом в морском деле, начиная с курсантской скамьи и шагая по лестницам штурманской иерархии. Капитаном слыл самолюбивым, но добрым. Людей любил, к подчиненным был справедлив. Высказывался всегда прямо и откровенно, за что в управлении флота имел репутацию способного специалиста, но прямолинейного человека. Рейс за рейсом, год за годом летели стремительно, словно мчался он на русской тройке, да не на праздник, а к старости своей. Облысел, седина пробилась на висках, сердце начал чувствовать от недостатка сна, от стрессовых ситуаций - сколько их бывает на капитанском веку! В душе Николай Михайлович продолжал считать себя молодым штурманом - с помощниками своими старался быть на равных, заслугами, опытом не давил. За простоту любили его штурманы флота.

Время... Считать себя можешь кем угодно, а время свое берет. Грустно стало Николаю Михайловичу, ой как грустно! Время - вроде бы земля стала крутиться в обратную сторону.

Никогда не думал Николай Михайлович, что болью и горем обернется его жизнь на закате дней. Боль какая страшная, неослабная - никуда от нее не деться!

* * *

Ах, Галина! Что же мы с тобой натворили после многих лет совместной жизни? Но - разве была совместная жизнь, он был в море, она - дома? В него закрались сомнения.

Неважно, семья - дело святое! - успокаивал себя Николай Михайлович. - Жили, да, тяжело, но, - сколько проблем решили, двоих детей вырастили, квартиру большую получили - только бы жить. А наехала коса на камень - развелись. Горе. Дети страдают. Младшая мать не слушает. - «Нет, - говорит - уважения к тебе по причине твоего легкомыслия». Матери родной так сказать! А мне что заявила? «Ты, папочка, не от жены ушел, ты нас бросил, и не суйся в наши дела. Я проживу своим умом». Оса какая! Но возразить невозможно, права.

От таких воспоминаний Николай Михайлович поскользнулся и упал. Лежал на спине, вставать не хотелось - тишина, темнота. Сверху, от вершин сосен, сказочно опускался снег, ласково холодил лицо.

- Ого, больше полпути прошагал! - удивился Николай Михайлович: - Вставай, дружище, иначе уснешь!

Он с трудом встал, почувствовал усталость в ногах. Одолевала дремота. Взглянув на часы, увидел, что время перевалило за полночь. Тревога мурашками пробежала по спине.

- Полный вперед! - скомандовал себе Николай Михайлович и зашагал дальше во тьме, среди дьявольских очертаний деревьев, ощущая дорогу по просвету неба. Ему не хотелось ворошить семейную жизнь, но память цепко выхватывала самые горькие эпизоды последних лет, словно издевалась, глумилась над ошибками Николая Михайловича.

* * *

В море Николай Михайлович несколько раз получал письма-анонимки, где красочно расписывались похождения его жены. Почерк был разный. Каждый раз, не дочитав до конца, Николай Михайлович матерно ругался и, разорвав письма на мелкие кусочки, отправлял сочинения в унитаз. Жене он доверял, считая ее хорошей матерью, хозяйкой, другом.

После рейса Галина пригласила его на банкет в ресторан «Белые ночи», организованный дирекцией фирмы, в которой она работала, в честь Нового года. Николай Михайлович согласился. К дочерям планировали прийти друзья, и ему не хотелось в новогодний вечер стеснять молодежь.

Их соседями за столиком оказались стройная, вызывающе яркая девица с наглыми карими глазами, в платье с большим вырезом на груди, и парень, как выяснилось, вовсе не ее муж.

- Оля и Вадим - работники нашего финансового отдела, - представила соседей Галина.

Оля в упор посмотрела на Николая Михайловича и бесцеремонно выпалила: «Галочка, как ты с таким бирюком живешь, посмотри, какой он хмурый и озабоченный! Новый год, веселиться надо, иначе весь год слезы лить придется!»

- В карьер с места скакать не могут даже лошади! - парировал Николай Михайлович. Ему не понравились соседи. Обилие шампанского и неуклюжие выступления массовика-затейника медленно поднимали праздничное настроение. Молодые соседи часто убегали. Николай Михайлович с Галиной оставались вдвоем, душевно беседовали, танцевали, пили шампанское и украдкой целовались. Неожиданно из-за елки вынырнула Ольга. «Извините, мы сейчас!» - схватила за руку Галину, и они ушли к выходу из зала.

«Хорошая у меня жена, красивая! Куда этой пигалице до нее. Пожалуй, мало я ей внимания уделяю, в театре давно не были, в следующий выходной запланируем это мероприятие», - грустно размышлял Николай Михайлович, сидя за столом один.

Бежали минуты, прошел час. От пустого кресла Галины веяло грустью. Его несколько раз приглашали на танец осмелевшие от шампанского женщины. Николай Михайлович вежливо отказывался, вызывая шутливые реплики. Волнение нарастало - вдруг что-то случилось. И он пошел искать Галину. В зале, в коридоре Галины не было. Стесняясь, попросил дежурную осмотреть женский туалет. И там Галины не оказалось.

Возвращаясь в зал, неожиданно, увидел Галину, выходящую из-за шторы, закрывающей вход на кухню ресторана, заметив, что Галина пьяна.

- Мы там, с оркестром, дерябнули немножко. Ну, повара и оркестр - Ольгины друзья, - глупо улыбаясь, объяснила Галина.

- Какие к черту, друзья! Муж один, как дурак, сидит, а она с оркестровыми друзьями! - от возмущения слова у Николая Михайловича запутались. Он помолчал, считая до пятидесяти. Он всегда так делал, когда был крайне раздражен. Затем, резко сказав: «Галя, идем домой!» - направился в раздевалку, не оглядываясь. Жена послушно брела за ним. Оделись, молча вышли на улицу.

* * *

Молодежный городок, несмотря на глубокую ночь, празднично светился окнами домов. На сопке Варничной, рядом с телевышкой, периодически взлетали разноцветные ракеты. Это был район молодых моряков. Здесь Николай и Галя начали совместную жизнь в тесной комнатенке в деревянном доме. Здесь родились и выросли дочери. Всего несколько лет назад они получили квартиру в южном районе города, где жилые квартала росли, вытягивая город вдоль залива к живописным берегам древней реки Колы. Каждая подворотня в районе Молодежного городка была знакома Николаю Михайловичу. Он шагал впереди. Галина пьяно скулила: «Куда идем, не дойти? Такси нет, не дойти, я устала». Она села на снег: «Покачусь на попе с горки!»

Николаю Михайловичу, не ко времени, вспомнились анонимки. Лицо запылало возмущением - от мужа ушла пьянствовать! В анонимке, кажется, про оркестр упоминалось, не дочитал...

Он подошел к жене: « Вставай! Нечего дурочку из себя строить!»

- Я - дурочка. С тобой не пойду! Пойду с ними. Эй, поднимите меня! - позвала Галина проходивших мимо парней.

Пощечина отбросила Галину на снег. Николай Михайлович терял контроль над собой: «Я! Я... не знаю, что с тобой сделаю!» Галина, почувствовав недоброе, протрезвела.

- Коля, не надо! Дома разберемся, дай руку.

Николай Михайлович подал ей руку, отряхнул шубу, взял жену под руку, и они пошли под горку. Горечь и стыд полезли ему в душу - он не уважал мужчин, поднимающих руку на женщину.

Через несколько минут Галина заплакала. Она плакала в такси, которое удачно попалось на троллейбусной остановке. Она проплакала всю ночь дома. Утром резко выпалила: «Николай Михайлович, я подаю заявление на развод».

Николай Михайлович молча собрал свои мелкие вещи и ушел в гостиницу. Дети ничего не понимали. Они плакали вместе с матерью.

Николай Михайлович ждал, надеялся, что Галина позовет. Не дождался. Друзья говорили ему, что часто видят ее в ресторанах. Старшая дочь не выдержала, уехала к бабушке.

* * *

- Ах, гордыня, гордыня! - сокрушался Николай Михайлович, - Детушки мои родные, вина моя перед вами великая! Сможете ли понять меня и простить?

- Да что ж мы, люди - звери проклятые, гордыню свою усмирить не можем! - заорал Николай Михайлович в темноту глухую так, что снег с сосен посыпался и в лесу затрещало - видно, зверя какого спугнул.

Очнулся, заметил - рассветает. Лес расступился. Перед ним открылась излучина реки, скованная льдом и покрытая белой скатертью, сотканной искусными руками мастерицы - природы.

- Землюшка, моя родная, отчизна моя добрая, вырастила ты меня здесь, выкормила. Дай же силу муки эти выдержать! Вот она, ошибка жизни. За ней все и тянется. Дом мой, семья моя - крепость моя, сила Родины!

- Но ты же ждал... Если разобраться - тебя предали... Да, а что стоит это предательство перед муками детей твоих. Женщина - чудо природы, сила ее и слабость, начало ее извечное, можно ли ее не простить?

* * *

Рассвело. Николай Михайлович издалека заметил старый дуб, который возвышался на берегу старого русла реки Сорогожи, свернул с тропинки и пополз по сугробам. Рядом с дубом раньше стоял дом, где Николай Михайлович родился в период Великой войны, которая, грянув, с жестокой беспощадностью обнажила гордую, необъяснимую Силу Духа Человека и самые низкие пороки его.

- Сколько лет этому дубу, двести, триста? И деда моего видел, и бабушку... А я не видел. И отца не помню, погибшего в начале войны. Какой он был, расскажи, патриарх? Однополчане вспоминали: смелый и отчаянный человек! Кто, попав с ним в окружение, в плен сдался, долго смерти в глаза смотрел, да жив остался. А он - гранату под себя, и десяток фашистов с собой увел!

Давай, старина, разберемся, где еще узелки не вяжутся, подумаем, отдохнем и дальше в дорогу. Сколько осталось до Борков - километра три, четыре или больше, Дороги здесь нет, тропинку, вероятно, занесло. Ноженьки болят, на теплую печку просятся.

Что же произошло, почему занесло тебя в эти места дремучие? Одна беда ходить не любит, другая беда всегда рядом.

Вроде жил честно, к чему-то стремился, думал об Отчизне, страдал оттого, что разоряют русскую землю, распыляют русский народ по окраинам под лозунгом - поднимем Республики до уровня центра. Подняли, вытащили из первобытно-общинного строя Среднюю Азию и что получили? Свою землю забросили, запустили. А сейчас, свои, русские, остались там, в чужих странах, изгоями без прав, без крова. И здесь разруха.

Кто же такое сотворил, что это за Нечистая сила? Господи, Господи! За что кара небесная! Как могло случиться - в одночасье Государство, создаваемое веками, развалилось. Логически не осмысливается. Ни глупец, ни наивный человек не могли так сделать. Неужели враг?

Господи, прости за мысли грешные...

Наука куда залезла! В самую область святая святых - в мозг человека, все объясняет, все измеряет своими мудреными приборами. Неужели эксперимент над нами кто проводит? Тысячу раз прав был Великий Император России Александр Второй, напутствуя наследника Николая: «У России друзей нет! Опора России - Армия и Флот». Сколько глаз завидущих на наши просторы зарились, сколько кровушки людской из-за этого пролито!

Что же делать простому человеку, когда сомнения одолевают?

* * *

Николай Михайлович вспомнил, как его пригласил работать в свою фирму приятель, бывший капитан. Поработав полгода на частном траулере в должности капитана и полгода в должности заместителя директора фирмы по флоту, Николай Михайлович, не выдержав раздрая в душе, расстался со своим патроном. Чтобы раскрыть глаза всем людям на то, что творится под флагом демократии в Отчизне, он написал открытое письмо своему бывшему «шефу», отослал его в «Рабочую газету», которая письмо напечатала. Николай Михайлович помнил каждое слово этого письма...

Окончание читать здесь

Морское братство, Избранные произведения