Ближе к рассвету Херсонский морской порт плотно окутал густой туман. Ближе к обеду скоротечный шквал помог тусклым и холодным лучам солнца пробиться сквозь молочную пелену.

Туман отступал не спеша, продолжая цепляться за корпуса портовых зданий и даже за мачты стоящих в порту судов.

На главной палубе только что закончилось торжественное построение экипажа по случаю поднятия на нашем траулере Государственного флага.

Сегодня наш капитан Марк Исаакович Любовский подписал приемный акт о принятии в карельский океанический рыбопромысловый флот из новостроя всепогодного траулера «Сергей Миронов».

После зачтения капитанского приказа судовые динамики разнесли по порту торжественную музыку - Гимн страны.

Я смотрю на радостные лица улыбающихся моряков. И радуюсь вместе со всеми. Скоро борта нашего траулера будут ласкать океанские волны.

Не успели судовые динамики разнести по причалам порта торжественные звуки государственного Гимна, как трель электрических звонков позвала моряков на свои штатные места.

Траулер медленно отходит от причальной линии и белоснежным лебедем скользит по свинцовой глади бухты.

В кильватерной струе нашего траулера ходко идут два небольших промысловых судна. Построенным как и наш траулер на Киевской судоверфи по заказу республики Сенегал, промысловым судам запланирован переход от причальной линии Николаевского морского порта до французской рыбацкой гавани Конкарно.

Перед нашим экипажем поставлена ответственная задача - сопровождать сенегальские промысловые суда до Франции, а затем следовать на рыбный промысел к африканским берегам.

За бортами проплывает израненная балками степь, местами оканчивающаяся красноватыми обрывами.

Почти весь экипаж столпился на палубе. Все мы зачарованы красавцем Днепром. Уходящая за горизонт степь манила вдаль, интриговала своей неизвестностью, будоражила воображение, звала на свой зеленый ковер.

На исходе дня наша рыбацкая группа пришла в порт Николаев снабжаться на предстоящий рейс.

Среди встречающих на причале узнаю главного снабженца базы Ираклия Георгиевича. Буквально несколько дней тому назад до нашего перехода я приезжал на автобусе в Николаев для уточнения снабженческой заявки.

Несмотря на пожилой возраст и тучность, Ираклий обладает завидным жизнелюбием. Он поспешил мне навстречу и после взаимных приветствий дружески похлопал меня по плечу.

- Одену твоих матросов, как джигитов, а если есть у тебя небольшие денежные сбережения, то каждому твоему морячку достану кавказскую бурку.

Я передал снабженцу свою заявку, на которой черным по белому значился весьма продолжительный перечень судового снабжения. Ираклий прочитал мою заявку и от его веселья не осталось и следа. Он несколько метров пробежал по причальной стенке, резко развернулся и подскочил ко мне:

- Ты кто такой?

- Старший помощник капитана судна, - со сдержанной улыбкой ответил я.

- Ты самый настоящий хапуга. Рыбацкие костюмы, сапоги с длинными голенищами, ботинки тебе доставай.

А зачем короткие штаны в требование внес? - возмущению снабженца не было предела.

- В этом рейсе экипажу предстоит работать в тропиках, вот и пришлось выписать шорты, - стараясь быть спокойным, пояснил я.

- Шубы, валенки, теплое нательное белье тоже для тропиков выписал? - снова взорвался Ираклий.

- После работы у берегов Африки судно пойдет в свой порт приписки Мурманск.

- У нас во всем городе шапок с ушами не найдешь, -потрясал моей заявкой снабженец.

Наговорив друг другу «комплиментов», мы договорились встретиться еще раз на следующее утро.

Я пообещал Ираклию сфотографировать наш экипаж зимой, когда мы будем работать в северных широтах, а снимки с пояснительным текстом отправить в журнал «Крокодил».

Долго еще в тот вечер периодически раздавался густой бас Ираклия, вторя гудкам портовых буксиров.

Замечательный русский мореплаватель адмирал Макаров однажды высказал мысль, что моряк на берегу всего лишь гость.

Большое желание отбыть в море от гостеприимного, но уже изрядно надоевшего берега с его непонятными для нас порядками появилось у каждого из нас после многочисленных проверок, зачастую ненужных, которые устраивали опекающие моряков портовые власти.

Ровно в шесть часов утра на борт прибыл санитарный врач. Я подошел к парадному трапу. Санитарный надзор в образе миловидной молодой женщины кивком головы отвечает на мои приветственные тирады и, строго нахмурив свои брови, спешит на камбуз. Судовой повар Саша Карепин показывает представительнице санитарной службы выдраенные до блеска кастрюли, чайники, ложки, миски, соусницы и супницы, белоснежный бытовой холодильник и электрический прибор, который быстро и без существенных потерь очищает картофель.

- Сколько у вас разделочных досок? - еще больше хмурится санврач.

Жестом циркового иллюзиониста повар сдергивает уже в который раз с вымытых досок накрахмаленное полотенце.

О, ужас! Я замечаю, как густо накрашенные брови врача сходятся в одну линию.

- До моего ухода с судна на всех разделочных досках восстановить трафарет, - безапелляционно предлагает врач.

Дело в том, что в одной из многочисленных санитарных рекомендаций записано: на камбузе каждого уходящего в рейс судна необходимо иметь дюжину досок с обязательным специальным клеймом. К примеру, на первой доске разрешается обрабатывать только свинину, на второй -говядину, на третьей - мясной фарш. Из рейса в рейс повара берегут как зеницу ока почти дюжину выструганных клейменных досок, а в постоянной работе используют две-три доски.

Едва отбил первую атаку напористого врача, как вынужден парировать новые удары. По табелю судового снабжения
на судне имеется двенадцать крысоловок, а в силу вступившей на днях новой инструкции в наличии должно быть девятнадцать крысиных капканов. Незаметно подмигнул боцману, и он в силу сложившихся обстоятельств без зазрения совести вынужден врать, что в его кладовой находятся два десятка крысиных капканов.

Но врачу почему-то захотелось взглянуть на них лично. Не прошло и пяти минут, как боцман уложил к стройным ножкам докторши позаимствованные на время у соседей крысиные капканы.

Не помогли тогда мои заверения, что в судовых трюмах у нас всегда поддерживается минусовая температура, следовательно, иметь в наличии крысиные капканы нет никакой необходимости. Вдвоем с боцманом демонстрируем безотказную работу крысиных ловушек.

- Надеюсь, судовая аптечка полностью укомплектована?-строго спрашивает доктор.

- Судовым запасам медикаментов может позавидовать любая городская аптека, - бойко отвечаю я.

Но бдительный страж медицины не верит мне: добрых полчаса мы извлекаем из упаковок и показываем ей медикаменты.

- В аптечке отсутствует спирт, - делает она свое заключение.

Я с укором смотрю на третьего штурмана, в ведении которого находится спирт, и тогда тот пытается разглагольствовать: дескать, в судовых условиях спирт имеет свойство быстро испаряться. Но врач делает свое строгое заключение:

- Судно не уйдет в рейс, пока судовая аптечка не будет полностью обеспечена спиртом.

Незаметно для других я показываю младшему штурману кулак, и тот, схватив пустую бутылку, мчится в свою каюту, чтобы из личных запасов возместить «испарившийся» спирт.

Вытирая обильно выступивший пот, я с облегчением вздохнул, когда санитарный врач дала «добро» на выход в рейс. Вскоре меня вновь вызвали к судовому телефону. Вахтенный матрос доложил, что на палубе меня желает видеть портовый пожарный инспектор.

По главной палубе медленно двигался пожилой человек. Заложив руки за спину, он остановился возле щита с пожарным имуществом и стал подолгу его рассматривать. Я первым решил нарушить затянувшееся молчание и представился ночному визитеру, но тот продолжал смотреть на меня, как смотрят взрослые на мальчишку-шалунишку, недозволенно взявшего в руки спички. И тогда не по инстинкту, а осознанно я понял, что только за сервированным столом к пожарному инспектору вернется дар речи.

В вечерних сумерках у трапа прощались два пьяных человека: с заплетающихся языков слетали заверения в вечной дружбе, в знак которой он занял у меня полсотни рублей и непременно обещал их вернуть во время очередной нашей встречи.

К полуночи я с трудом добрался до своей каюты и, с трудом удерживаясь на ногах, в изнеможении опустился на диван.

Упасть бы сейчас на свою кровать, укрыться одеялом и полежать хотя бы пару часов, отбросив в сторону все
судовые дела. Но впереди была еще одна бессонная ночь -неразрешенные дела и даже проблемы настойчиво звали меня на палубу.

В голову постоянно лезли тягостные размышления... Почему я, старший помощник капитана, пошел по линии наименьшего сопротивления?

Как говорится, и ежу понятно, что судно полностью обеспечено противопожарным оборудованием и снабжением. Экипаж изучил в совершенстве и отработал все действия, положенные по тревогам. Почему же я не устоял перед грозными очами пожарного инспектора?

Если я мог спрятаться за завесу молчания, то от своей совести никуда не уйдешь.

Невероятным событием, которое добило меня окончательно, было прибытие на борт старшего морского инспектора, в обязанности которого входило дать заключение на выход нашего промыслового судна в свой первый рейс.

К борту нашего судна пришвартовался небольшой портовый катер, который скорее походил на захудалую шлюпку, чем на служебное судно специального назначения.

С завидной проворностью к нам на борт поднялся старший инспектор морского надзора порта и, минуя все положенные при этом формальности, перешел прямо к делу. Своими замашками он нам напоминал незабвенного Хлестакова из бессмертной комедии Гоголя «Ревизор». Инспектор прежде всего сообщил нам, что у него на даче по соседству поселились отставники (?!), которые почти ежедневно просят у него всевозможные морские фалы, не брезгуя при этом и другими растительными тросами. Приняв мое молчание за согласие, старший инспектор портового надзора стал проворно отматывать из новой бухты и быстро опускать себе на катер своеобразную добычу, при этом явно забыв чувство меры. Таким образом он переправил на борт своего плавсредства почти половину бухты, при этом инспектор не забыл мне напомнить, что за визит ему положено полсотни рублей, но, к сожалению, свой паспорт он, по обыкновению, забыл дома, так как не имеет привычки брать документы на свою основную работу. Что же касается полученных им полсотни рублей, так при следующей нашей встрече мы непременно оформим это соответствующим актом.

Нужно отдать должное, что все визитеры были работниками морского порта, весьма опытными по части незаконных поборов. Каждый из них был более чем уверен, что никто из нас не оставит свое судно и в ночное время не поспешит искать правду-матку в городе у заспанных дежурных городских контролирующих организаций. Всю оставшуюся ночь мне снились всевозможные кошмары: какие-то, без основательных причин, уж очень требовательные врачи, взяточники-инспекторы и забулдыжные, всегда пьяные визитеры пожарной охраны.

Сегодня, с полным на то основанием, утверждаю, что все негативное, именуемое в настоящее время так называемыми «рыночными отношениями», проникло в нашу страну через южные порты, откуда эта неистребимая зараза взяточничества заполонила всю страну.

Наш «Сергей Миронов» стоит на якоре на внутреннем рейде порта Николаев. Покрашенный, только что помытый  из шланга заботливым боцманом Мачульским, он заметно выделяется среди обшарпанных соседей, пришедших с моря и стоящих на якорях в ожидании своей швартовки к причалу рыбного порта.

Пройдет месяц-другой, и из белоснежного красавца наш траулер превратится в океанского работягу с потертыми от частых швартовок к плавбазам бортами и начинающими пробиваться пятнами ржавчины. Все это будет позже, а теперь «Сергей Миронов», подобно горделивому лебедю, не спеша совершает вокруг отданного якоря своеобразный круг почета, словно демонстрируя свой праздничный наряд.

На мостике появляется наш капитан Марк Исаакович Любовский. Сейчас мы уходим в рейс на полгода к берегам Африки ловить рыбу.

Выбираем якорь и начинаем движение по рекомендованному фарватеру на выход в Черное море.

- Солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего, -повторяет Марк Исаакович старую морскую поговорку и после чтения метеорологической сводки продолжает:

- Ветер для нас попутный, силой два-три балла. Стоило лишь начаться небольшому волнению, как
по судну стали разноситься какие-то монотонные звуки, не дающие экипажу отдыхать.

В капитанскую каюту были вызваны старший механик и я, автор этих слов. Капитан приказал за получасовой период времени ликвидировать эти дикие завывания.

Из своего богатого опыта старший механик Владимир Филиппович Малиновский вспомнил, что все это, связанное с непонятными звуками, не что иное, как дружеские проделки судостроителей, которые перед самым окончанием своих работ в пустотелой вентиляционной трубе, как правило, «забывали» толстый металлический прут.

До выхода на морские просторы прут хранил молчание, но стоило лишь нам оказаться в открытом море, корабль начинал кланяться каждой встречной волне и прут напоминал о себе заунывным перезвоном.

Извлекли из трубы злополучный прут, просклоняли во всех падежах неизвестного шутника.

Разбудил сильный гул работающих моторов. Я поспешил на ходовой мостик. Мимо нас один за другим с оглушительным ревом проносились турецкие торпедные катера. Кроме вахтенной службы, весь экипаж находился на палубе. Мы входили в пролив Босфор. Пристально всматриваемся в надвигающиеся берега Турции. Правый берег вскоре заслонил половину небосвода. Слева - берег уже более пологий, холмистый, с редкими кучками построек, вот показался маяк и поселок Панадолу. Вдоль бортов проплывала седая старина, от самого уреза воды побежала вверх крепостная стена. Выше на скале проступали очертания старинной крепости.

У поселка - россыпь рыбацких лодок на воде, их хозяева пытают свое рыбацкое счастье. Мимо нас проходит турецкий военный корабль.

Турецкий флаг с белым полумесяцем и звездой приспускается в ответ на наше приветствие.

К борту нашего «Сергея Миронова» подходит лоцманский катер. Пожилой, седоволосый турок легко перенес свое тело через фальшборт нашего судна и спешит на ходовой мостик.

Он обменивается рукопожатием с капитаном и отдает на русском языке команды: «Малый вперед! Так держать!»

С мостика хорошо просматриваются слева и справа древние форты, стены из замшелых глыб.

...Идем по проливу. Марк Исаакович рассказывает нам, что еще в начале пятидесятых годов поперек залива ставились металлические сетки, препоны для судов, специальный турецкий катер отрывал и закрывал фарватер для проходящих судов. К нам приближается и швартуется небольшой катер турецкой карантинной службы. Показываем чиновникам наши документы. Формальности соблюдены, катерок отваливает от борта, и наш «Сергей Миронов» продолжает свое движение по заливу. На террасах расположено множество многоэтажных домов и большое количество минаретов, начинается Стамбул.

В этой части города залив стиснут каменными берегами, заметно течение, которое сносит своеобразную флотилию фелюг и лодок. Из-за скученности и суеты большие суда чувствуют себя в этой части Босфора не совсем уютно.

Дворцы бывших правителей Османской империи словно вырастают из воды. Вот проходим над мощными утесами стен - «Ворота Царьграда».

Это тут прибил, по преданию, свой щит киевский князь Олег.

Гортанный говор турка режет слух. Лоцман вполне сносно говорит на русском языке. С восторгом он ведет свой рассказ: в старые добрые времена у султана в его гареме находилось около четырехсот жен, а сейчас и одну трудно прокормить. В открытых дверях мечети можно было видеть больше экскурсантов, чем молящихся правоверных.

Под такую монотонную и бесконечную жалобу турка мы прошли почти весь залив. Величественно проплыл огромный купол Святой Софии, и снова появились на террасах холмистого берега всевозможных форм и величин минареты.

Город стар и тесен. Древние дома лепятся друг к другу, на окнах чугунные решетки. Но вот мелькает что-то яркое -это сквер с цветами, зеленая площадь и современный фонтан.

Нашли себе место среди седой старины вздымающиеся над городом небоскребы. У них гордый и надменный вид. Не дома, а стиляги, затянутые в моднейшие наряды из сверкающих стекол, белого металла и яркого пластика.

Вскоре вошли в Мраморное море. Глядя на застывшую серо-свинцовую гладь воды, невольно проникаешься мыслью, что правы были люди, давшие такое название этому небольшому южному морю.

В судовом салоне у телевизора постоянно находятся свободные от вахт моряки. По мере движения нашего судна телевизор переносит нас из страны в страну. Блондинистые карапузы сменялись смуглыми детьми Азии, но неизменно оставалась манная каша. Вот, размахивая кольтом, скачет на экране ковбой. Вдруг он резко разворачивается в седле, еще мгновение и раздается выстрел.

В старину считали, что движущей силой всех искателей приключений было желание найти сокровища, покидать на долгие месяцы родных и близких, лишать себя земных благ. Профессия моряка далека от авантюризма. Примером этому может служить жизнь нашего капитана.

После долгого пребывания на ходовом мостике промыслового судна он был выдвинут на ответственную должность, его жена имеет хорошую работу. Казалось бы - живи и радуйся, но капитан рассудил иначе. Он твердо знает, что его призвание - ходовой мостик рыбопромыслового судна, что в должности рыбацкого командира он принесет более ощутимую помощь всему рыбацкому коллективу флота.

Жизнь доказала, что для успеха на промысле нынче мало накопленных знаний. Все решает творческий подход к промысловой работе. После долгой разлуки с морем волшебной песнью кажется разбойный свист штормового моря!

Почти при штилевой погоде прошли Средиземное море. На рассвете подошли к острову Гибралтар. «Бочка, начиненная динамитом» - так окрестили побывавшие здесь наши журналисты этот скалистый остров, превращенный англичанами еще два века тому назад в крепость.

Спустя несколько часов мы оставили за кормой Средиземное море и вышли на просторы Атлантического океана.

Рыбацкие миниатюры