...Сегодня стоит оглянуться назад и вспомнить время, когда промысловые суда фирмы вышли впервые на промысел.

Бесконечной чередой катились волны, порой ласковые, убаюкивающие, но в большинстве своем - с седыми зачесами. Они неумолимо набрасывались на судно, ловко перемахивали через фальшборт и начинали по-разбойничьи шарить по палубе, стараясь непременно унести с собой в морскую бездну все, что было плохо принайтовано (привязано).

Рыбакам пришлось многое выдержать, многое испытать, не раз встречаться с реальной опасностью.

Ну а за горечью расставаний всегда была радость встреч на берегу с родными и близкими.

Цветы, радостные улыбки, детский смех, жаркие объятия любимых женщин. Короткие, но удивительно емкие слова - радость возвращения!

Все это - как кинокадры на экране. Возникает в голове эпизод за эпизодом, а из глубины памяти выплывают многие картины пережитого, в которых пересекалась наши рыбацкие дороги...

... По вечерам, когда утихали страсти, царившие в рабочее время, и управленцы, один за другим, покидали офис фирмы, память Марка Исааковича возвращала его в рыбацкие будни периода зарождения океанического флота.

За иллюминаторами траулера «Иван Спиридонов», не спеша идущего по Кольскому заливу, проплывают берега, позволяя экипажу вдоволь налюбоваться очаровательным великолепием, карликовыми березками, которые то бесконечной чередой тянутся по берегам, вдоль залива, то порой круто взбираются по сопкам, то убегают вдоль ручьев, впадающих в залив. Березки то, не боясь воды, жмутся к берегу, то, взобравшись на самые вершины сопок, горделиво озирают окрест.

Многие моряки еще не покинули палубу, заканчивают последние приготовления к встрече с Баренцевым морем. Большинство из них с трудом борются со сном, ибо, как правило, у всех была прощальная ночь. У них слипаются веки, и, кажется, непременно сейчас сомкнутся...

Свежий северный ветер быстро отгоняет сонливость. На лице проступают свежие краски, зорче начинают смотреть глаза. Чем ближе к морю, тем неправдоподобнее выглядят берега залива: на защищенных от северных ветров крутыми сопками берегах густо пробилась зелень, заметно прибавили в росте деревья.

По сторонам залива, как немой укор российской безалаберности, виднеются у берегов остовы военных кораблей и гражданских судов, отслуживших свой срок и брошенных бывшими хозяевами на произвол судьбы. Дорого порой приходится всем нам платить за нашу бесшабашную горячность, за скоропалительные решения.

Гляжу на капитана, а он, чтобы не видеть этого российского разгильдяйства, отворачивается от унылого вида, но стоило лишь нам пройти пару миль, как перед нашими взорами снова возникла подобная панорама своеобразного кладбища кораблей.

Острое сожаление о когда-то содеянном пронзило всех нас. И тогда подумалось, что не заупокойные псалмы нужно было исполнять при виде всего этого безобразия, а, не мудрствуя лукаво, отбросив бесшабашную поспешность, но в то же время оперативно, решить эту, уж не столь сложную, проблему, которая в конечном итоге могла бы принести исполнителям этого проекта пусть небольшую, но материальную прибыль. А самое главное - в какой-то степени мы частично смыли бы с себя позор людей, которые хронически больны недугом, имя которому - всероссийская бесхозяйственность.

Погрузившись на некоторое время в свои переживания из-за раскинутых вдоль залива многочисленных кладбищ кораблей, я не заметил, как в рубку зашел бондарь Эдуард Карванен. За период своего отпуска он еще больше прибавил в весе, поважнел и выглядел не таким покладистым парнем, каким казался прежде. Его лицо, на котором все еще сохранился загар, выражало надменность.

- Капитана не видел? - неприязненно произнес он вместо ответного приветствия.

Несколько лет тому назад Эдуард Петрович Карванен работал на берегу бригадиром строителей, которые за довольно короткий срок на окраине Мурманска возвели целый поселок для карельских рыбаков. Это были двухэтажные деревянные дома с печным отоплением, но в начале пятидесятых годов, когда значительная часть города еще лежала в руинах, получить комнату на Рамзаевке было большой радостью.

Этот небольшой рыбацкий поселок был назван в честь одного из инициаторов его строительства председателя местного комитета профсоюза Якова Рамзаева.

Благодаря опубликованному в республиканской карельской газете очерку о трудовых успехах бригады и особенно ее руководителя Э. П. Карванена, на него, как из рога изобилия, посыпались хвалебные статьи, а вслед за ними - Почетные грамоты и многие другие почести. К тому времени Эдуарду Петровичу посчастливилось сделать пару рейсов на рыбный промысел в составе экипажа, которым командовал лучший карельский промысловик Марк Исаакович Любовский. В центре Петрозаводска была выделена в только что построенном доме благоустроенная квартира, которую благодаря своему мастерству и хорошим заработкам Эдуард Петрович превратил за пару очередных отпусков в образцово-показательную: по-новому сделал планировку комнат, на полах появился паркет, на окнах - новые шторы, не говоря уже о самой модной мебели.

Пожалуй, не было ни одной иностранной делегации, которая бы не посетила квартиру рядового карельского рыбака Эдуарда Петровича Карванена.

Нельзя сказать, что судовой бондарь Карванен стал хуже относиться к своей работе, но он перестал общаться со всем экипажем, кроме, конечно, капитана.

Любимыми для него воспоминаниями, словно вошедшие в круг его прямых служебных обязанностей, стали рассказы о встречах со знатными иностранцами, преимущественно из Финляндии: как они выглядели, во что одеты, какие они задавали вопросы и что он в ответ им рассказывал. На первых порах его слушали внимательно, но вскоре эти «былины», так окрестили их моряки, набили оскомину и основательно надоели. Особенно, когда судовой бондарь поведал, что для каждого посетителя у него припасены специальные тапочки, чтобы, не дай Бог, гость не поцарапал бы паркет.

Правда, бывали минуты, когда Эдуард Петрович чуть оттаивал и снисходил до общения даже с нами, помощниками капитана. И тогда он, не прячась и не таясь за непроницаемую завесу своей значительности, рассказывал о своей жизни, начиная с детства, но это было всего лишь пару раз.

Как бы я не напрягал свою память, не обращался к своим дневниковым записям, чтобы разыскать в них какое-либо светлое пятно о ветеране флота Э. П. Карванене, но я не нашел ничего оправдательного. Со слов многочисленных рыбаков, которым довелось трудиться в дальнейшем на одних судах с Эдуардом Петровичем, ставшим к тому времени боцманом, в его защиту не было произнесено ни одного слова.

Если в начале своей работы на промысловых судах он отличался бережливостью, то со временем превратился в законченного скупердяя. В подтверждение сказанного, я приведу лишь один пример.

По итогам соревнования за рекордные уловы наш гвардейский экипаж был удостоен всесоюзной премии в сумме 800 рублей. Надо заметить, что по тем временам сумма премии была весьма значительная.

На общесудовом собрании единогласно было принято решение: всю сумму премии истратить на банкет для экипажа, с одной оговоркой.

Поскольку почти половина судовой команды проживала в Петрозаводске, мы - мурманчане - лишались права приглашать на банкет своих жен. Скрепя сердце, пришлось согласиться.

Два помощника капитана: старший - Алексей Иванович Самусев и младший - автор этих строк занялись подготовительными делами к предстоящему банкету. Был определен состав участников банкета, согласовано со всеми меню, определено количество спиртного. Как для почетных гостей администрация ресторана «Арктика» (речь идет о послевоенных годах) выделила нам малый банкетный зал.

Надо отдать должное Михаилу Александровичу Рыбину, в то время капитану рыбопромыслового судна нашего флота, который пришел на банкет не только с фотоаппаратом, но и с кинокамерой. Так что наше торжество надолго осталось в памяти всех участников как прекрасно проведенное время в кругу своих соплавателей. Об этом значительном событии сохранилось много фотографий, которыми щедро наделил участников столь знаменательного события щедрый на подарки капитан М. А. Рыбин.

Все, кроме Эдуарда Петровича, веселились, изрядно приняли на грудь коньяка и плотно закусывали, но, не в обиду будет сказано, если все присутствующие пили коньяк из рюмок, то Эдуарду Петровичу они показались явно заниженной нормой, и он предпочел пить коньяк из фужеров.

Я не собираюсь заниматься домыслами и всевозможными предположениями, но считаю необходимым заметить, что все участники торжества благополучно добрались до своих квартир; моряки-петрозаводчане отдыхать отправились на судно. Лишь Эдуард Петрович судовому кубрику предпочел городской медвытрезвитель, ибо всякая попытка участников банкета транспортировать бондаря Карванена на такси до места стоянки нашего судна заканчивалась провалом. Во-первых, Эдуард Петрович наотрез отказался от любых услуг, а во-вторых, среди нас не нашелся богатырь, которому было под силу взвалить на свои плечи груз, превышающий более ста двадцати килограммов...

* * *

...Вальяжно чувствуют себя в заливе всевозможные суда вспомогательного флота.

Судоводители разных рангов с нескрываемой опаской расходились с этими, всевозможных назначений, самоходными баржами.

В те годы не так уж редко судоводители этих посудин беспричинно нарушали правила плавания, вели себя беззаботно, рассчитывая, что всякий уважающий себя судоводитель не будет с ними сближаться, а от греха подальше уступит дорогу этим своеобразным морякам прибрежного плавания. Некоторые из них были людьми явно с ухарскими замашками.

Навстречу нам то и дело попадались спешившие в порт промысловые суда. А вот, натужно кряхтя, ведет работяга буксир огромную баржу, которая долгое время находилась на рейде порта Териберка, отстаивалась на якорях, а на нее промысловики сдавали свои уловы.

Степенно, не спеша следует в морской торговый порт иностранный транспорт. Его безопасность плавания в заливе обеспечивает наш лоцман.

Пройдут сутки-другие, и он, нагруженный по ватерлинию Кольскими апатитами, поспешит со своим грузом в порт своего назначения.

На мостике наш капитан, со стороны он выглядит суровым, недоступным человеком. На самом деле Марк Исаакович сердечный, доброжелательный руководитель нашего экипажа.

Сейчас я нахожусь на мостике на правах вахтенного штурмана и изредка бросаю взгляд на его, порой усмешливую, складку губ.

Когда навигационная обстановка из-за отсутствия встречных судов заметно улучшилась, капитан становится более словоохотливым. Он еще раз пристально осматривает работающего на палубе матроса и высказывает мысль о том, что трудно поверить, как этот новичок, у которого энергия хлещет через край, сам, по доброй воле, решился на полугодовой рейс. И вдруг добавил:

- Ведь в море, особенно на рыбный промысел, а тем более на полгода, да еще в таком возрасте ходят добровольно только те, которых одолели дерзкие планы, касающиеся больших заработков.

После этих слов капитан передает мне командование судном и удаляется в радиорубку, куда его пригласил радист, а работающий на палубе матрос сменяет рулевого.

Поскольку впереди по курсу никто нам не мешает следовать дальше на промысел, я пытливо рассматриваю заступившего на вахту моряка.

Загорелое лицо, энергичный рисунок подбородка, в глазах затаилась грусть...

Виктор, так звали нового моряка, был явно не расположен к откровенным излияниям. Возникающие время от времени разговоры в рулевой рубке он слушал с большим вниманием, а сам старался помалкивать. Судя по первым дням его нахождения на судне, можно было определить, что парень сам себе на уме и явно с норовом.

Плотный, кряжистый, с хорошо развитыми бицепсами, голос громогласный. Несмотря на несколько замкнутый вид, Виктор оказался человеком общительным, на промысловом флоте он далеко не новичок, вкалывать ему приходилось на тех траулерах, которыми командовали малоопытные капитаны.

Слова за слово - и вот уже Виктор поведал, каким образом он подался в рыбаки. До этого у него на берегу была работа - не бей лежачего, целых полгода он числился матросом на ремонтируемом речном судне, можно сказать, сторожил самоходную баржу, пока не пришло время ставить ее в капитальный ремонт.

На парня, так называемого бывалого речника, жаловаться было грех, никто его не обижал, да в свою очередь он тоже для этого не давал никакого повода.

Свободного времени было много, выпадали дни, когда и с удочкой можно было посидеть на берегу речки, а осенью и с ружьем побродить по неподалеку расположенному лесу.

Сам он был в прошлом моряком торгового флота. Работал матросом на самоходке, которая совершала даже рейсы в иностранные порты.

Буквально за пустяки Виктору закрыли визу заграничного плавания, пришлось уволиться, поехать в Мурманск, как он выразился, за большими заработками. А теперь ему снова повезло - попал на наш гвардейский пароход, так что будет стараться вкалывать не хуже других. В заключение своего откровенного разговора Виктор полагает, что осилит рыбацкие науки, а там, глядишь, и закрепится в экипаже, и снова пойдет вместе со всеми в следующий рейс.

Совместная работа показала, что Виктор отличался характером спокойным, незлобливым, хотя звезд с неба не хватал, но вполне справлялся с работой помощника рыбмастера. Один грешок у него со временем выявился - по случаю любил за воротник закладывать.

Поскольку спиртное на промысле не водилось, да и практически достать его не было никакой возможности, то жили дружно, работали слаженно, и со временем его труд был отмечен благодарностью с занесением в личное дело.

Лично я был доволен отношениями, которые сложились у меня с ним. И когда наступило время расставания, я никак не ожидал заметить на лице этого грубоватого на вид парня настоящую тоску, а на глазах - предательскую влагу.

Своими действиями и общением с подчиненными матросами боцман Валентин Васильевич Лебедев не напоминает рьяного служаку, его беспрекословно слушаются не только подчиненные ему матросы, но к его советам прислушиваются и другие моряки.

Правда, я пару раз видел в море, когда боцман с начальственной суровостью делал замечания новичку, по своей неопытности нарушившему правила техники безопасности.

Видя, что моряк обиделся за сделанное внушение, боцман тут же попытался найти с ним контакт.

- Ты напрасно скептически настроился. Поверь, это сначала все на судне видится в мрачных тонах. Потом люди привыкают к морю, к рыбацкой работе и в большинстве своем остаются и дальше трудиться на промысловых судах. Естественно, те, кто может оценить все преимущества рыбацкой работы. Твоему возрасту закостенелость не подходит...

Тогда же я отдал должное боцманскому мягкосердечию. Как показала в скором будущем совместная работа, от боцмана многое зависит на промысловом судне. И в этом ничего не было удивительного. К примеру, на судне все без исключения в свободное от основной работы время выходили на подвахту помогать обрабатывать уловы. Потребуются для работы на палубе сапоги - надо обращаться к боцману, и только от него зависит, какие ты получишь сапоги, кожаные или резиновые, не говоря уже о портянках, белье, постельных принадлежностях. На судне он фигура заметная, авторитетная. Вскоре я убедился, что на его голову достается почти каждый день всякого-разного, успевай только поворачиваться. Надо отдать Валентину Васильевичу должное, он своего добивался без нажима на голосовые связки и без матюгов, на которые так щедры многие судовые боцманы.

Когда я поближе познакомился с другим рыбаком нашего судна, то пришел к твердому убеждению, что тяжелым грузом ложится на человека сознание допущенной ошибки, особенно если ее сразу же нельзя исправить. Александр служил в милиции в должности инспектора ГАИ. Он все время стремился к активной деятельности, которая бы приносила людям реальную помощь. Он видел, что некоторые его сослуживцы без зазрения совести брали с водителей взятки, и от этих незаконных поборов с каждым днем заметно ухудшалось его настроение. Его начинала по-настоящему раздражать существующая среди инспекторов круговая порука. Со временем его сослуживцы, убедившись, что никакие соблазны иметь даровые деньги не собьют Александра с избранного им пути, начали плести интриги, чтобы убрать несговорчивого служаку. Безусловно, взяточники могли бы незамедлительно сменить гнев на милость, но «упертый» инспектор подал заявление на увольнение.

Ко всему этому прибавились семейные раздоры, для жены было непонятно, почему ее суженый «не живет, как все остальные».

Он выбрал море Владимир Бабуро