Март тридцать первого года. Весна. Впрочем, на Украине, на Кубани и даже в Костроме весна. А в Хибинах... в Хибинах пока зима. Шалманы на ветру хлопают обрывками рубероида. Брезент палаток за полгода зимы выбелен снегом до первозданной чистоты.

Уже год прожили первые спецпереселенцы на северной злобной земле. Стали забываться беленые хохлацкие хаты и справные псковские избы. На Апатитовых разработках им досталось жилой площади по ноль целых семь десятых квадратного метра на человека.

Второй год с тупой регулярностью из вагонов на полустанке у подножия Хибин выгружались эшелоны лишенных всех прав белорусских, украинских и российских крестьян. У мужиков к мешкам привязаны пилы да топоры (на новом месте дом строить придется), а у баб на руках да за подолами оравы малолетних детишек (может Бог даст, кто и выживет в этом проклятом краю).

Трудно человеку в один миг остаться без кола и без двора. Устои, на которых держался быт и обычаи, понятия о справедливости и зле, были сломаны раз и навсегда. Началась новая, непонятная и страшная жизнь. Не всем было дано выдержать такое и остаться человеком.

По данным Хибиногорской милиции, к апрелю 1931 года в городе с его окрестными рабочими местами и районами проживало 16332 человека. 76 процентов из них - административно-высланные и поселенцы.

Остальные 24 процента приходились на добровольцев, приехавших строить новый город по партийной мобилизации, крестьян, подавшихся из деревень на заработки, и «урок», бывших заключенных, которым было запрещено жить в больших городах.

Попадались в этой разношерстной массе и вовсе уникальные экземпляры.

Володенкова впервые арестовали в Москве в двадцать втором году за участие в краже хлеба и мануфактуры. Суд приговорил его к девяти годам лагерей. Освободили досрочно. Но вскоре Володенков вновь предстал перед судом. На этот раз за квалифицированную кражу. Иркутский губернский суд определил ему срок в пять лет. Но вновь освободили досрочно. В двадцать девятом как социально вредный элемент его высылают из Москвы в Вытегрские лагеря. Оттуда он сбегает. Его ловят и вновь высылают. На этот раз в Соловецкие лагеря. 11 октября 1930 года Володенков бежит из Кеми и по чужому паспорту на имя Федорова приезжает в Хибиногорск.

Специалистов в городе катастрофически не хватает, и Федоров начинает стремительное движение вверх по общественной лестнице. Хороший шофер с первых дней появления в гараже проявляет себя как образцовый производственник. Работает, не покладая рук, без единого прогула. Машина у него всегда в исправности и на ходу. Его избирают в профуполномоченные гаража и утверждают кандидатом в члены партии. А затем даже избирают кандидатом в члены городского Совета.

Стремительная карьера Володенкова-Федорова прервалась внезапно. В середине тридцать первого года Мурманский окружной суд приговорил его за подстрекательство к забастовке и беспорядкам, за призывы бить милицию к высшей мере социальной защиты - расстрелу.
С октября 1930 года по май 1931 в городе было раскрыто 266 преступлений: 3 убийства, 78 краж, 7 случаев сопротивления и оскорбления власти, 22 растраты и 18 случаев мошенничества.

Говоря современным языком, в Хибиногорске сложилась сложная криминогенная обстановка. Несмотря на то, что в городе был введен «сухой закон», пьянство процветало. Хулиганство и мелкое воровство приняли по тому времени невиданные масштабы.

Руководители столовой на 19-ом километре жаловались, что за короткое время из заведения растащили три тысячи вилок и две тысячи стаканов. По подозрению в краже уволили официанток Чечуху и Глуханову. Но хищения продолжались.

Для большинства населения Хибиногорска понятие «социалистическая законность» имело карательный смысл. Они хлебнули его полной мерой при раскулачивании и высылке. Христовы заповеди, выученные с детства, «не убий» и «не укради» перестали действовать у них на глазах. А потому кража ложки или стакана из государственной столовой не могла в их понимании считаться преступлением.

В газете «Хибиногорский рабочий» пятого января 1931 года была помещена маленькая заметка.

«Провести борьбу с преступностью»

«За последнее время, в связи с увеличением количества населения, появилось много различных мелких и крупных преступлений: кражи, хулиганство и т. д. С преступностью нужно провести самую решительную борьбу, организовать при Совете камеру нарсуда, поставить на должную высоту работу милиции и уголовного розыска. Завести регистрацию преступного элемента».

Вот ведь как получалось: ссыльный крестьянин со всеми домочадцами денно и нощно под бдительным приглядом ОГПУ, а до уголовников руки не доходили.

Но вот 11 марта 1931 года на заседании Хибиногорского городского Совета утверждается кандидатура первого судьи. Нарсудьей Хибиногорского участка назначают товарища Шаныгина.

К сожалению, в архивах не удалось отыскать никаких данных на этого человека. В имеющихся документах не сохранились даже его имя и отчество. Не принято было тогда в официальных бумагах проставлять инициалы.

Для суда определили штат в семь человек. Но в первый год удалось подобрать для работы только четверых. Трудности с кадрами определялись низкой зарплатой и особым отбором.

Как и все вновь создаваемые в городе организации, суд по началу ютился в самых неприспособленных углах. Шаныгин торопил строителей и коммунально-бытовой отдел с окончанием ремонта отдельного здания. Это был небольшой щитовой, стандартный домик на Апатитовой улице.

Здание суда, как и положено солидному учреждению, располагалось в административном центре нарождающегося города, рядом с обогатительной фабрикой. В двух шагах были милиция, прокуратура, ОГПУ. Да и работники этих государственных органов жили тут же поблизости, в стороне от палаток и шалманов спецпереселенцев.

Вообще, новый социалистический город был не официально, но четко разделен на районы по социальному и профессиональному признаку. В поселке 25-го километра жили горняки, рудничные рабочие. В районе Болотной улицы: конюхи, возчики, ассенизаторы - почти все люди бесправные, спецпереселенцы. На Хибиногорской улице - рабочие обогатительной фабрики. На Индустриальной, немного позднее, в новых каменных домах селились специалисты треста «Апатит» и передовики производства. У железнодорожников был свой поселок. Лесозаготовители жили на шестом километре и по множеству лесопунктов, раскиданных вокруг города.

Первому хибиногорскому судье достался хлопотный район, простиравшийся от подножия Кукисвумчорра до станции Зашеек на юге и станции Имандра на севере.

За год Шаныгин рассмотрел 815 дел. Почти половина из них проходила по таинственной для сегодняшнего дня графе - против порядка управления. Что это за преступления, сейчас можно только догадываться. Возможно, под ту статью подпадали проступки при регистрации, самовольные отъезды на родину и неосторожные разговоры против начальства....

Интересно, что из 806 осужденных за год спецпереселенцев было только 179.

Не сохранились первые дела, рассмотренные в Хибиногорском суде. О чем шла речь при их разборе, сегодня можно судить только по редким газетным публикациям. В' апреле 1931 года в «Хибиногорском рабочем» была опубликована заметка под заголовком «Почтовые воры». Позволю себе привести ее целиком.

«28 марта 1931 года Хибиногорский нарсуд разбирал дело почтовых воров. Подсудимые Ершов Виктор, Архипов Михаил, Комаровский Сергей, Батраков Егор, Дробинин Михаил, Левешко Николай и Лебедев, работники почты, систематически занимались хищением посылок, изъятием из них отдельных ценностей, взамен чего вкладывали кирпичи и мерзлую картошку. Суд нашел, что вся группа, возглавляемая заведующим посылочным отделением Ершовым и работниками этого отделения Батраковым и Дробиным, является социально опасной и приговорил: Ершова, Батракова и Дробинина на основании 162 п.д. УК подвергнуть первого к трем годам лишения свободы, Батракова и Дробинина - к четырем годам лишения свободы каждого, с отбытием этого срока в концентрационных лагерях.

Предварительное заключение этих подсудимых зачесть в срок.

Левешко и Лебедев приговорены к одному году принудительных работ каждый по госминимуму; Архипова - к семи месяцам и Кемеровского - к шести месяцам принудительных работ по госминимуму в отношении обоих».

Заметьте, о возмещении ущерба гражданам ни слова, а сроки заключения вовсе не драконовские. Не знаю, отличался ли судья Шаныгин особой либеральностью, но за год он оправдал 107 человек. Те, кто пришел следом на его место, к тридцать четвертому году полностью изжили этот «порок» правосудия. Оправдательный приговор надолго исчез из судебной практики.

В одном из отчетов первого судьи мне попался на глаза такой пункт:

«Темпы работы. Они в условиях хибиногорской действительности чрезвычайно важны как в смысле получения должного эффекта от быстрейшего разбора, так и в смысле реальности».

Что касается «должного эффекта», то здесь все понятно. Пролетарское наказание должно быть скорым и неотвратимым. А вот слова «в смысле реальности» оставляют место для фантазии.

Может, автор доклада имел в виду то обстоятельство, что Хибиногорский домзак был мало приспособлен для ожидания правого суда. Барак с печным отоплением. Одна стена его сколочена из горбыля, а потому зимой в камеры наметает снег. Полы не мыли месяцами. Отсутствовала медицинская помощь. Так что условия содержания заключенных «в смысле реальности» были нечеловеческими, и чем быстрее подсудимый уходил, получив срок в концентрационный лагерь, тем подчас было лучше для него.

Судья Шаныгин проработал в Хибиногорске около года. Ему на смену в тридцать втором пришел судья Курашов, а в конце тридцать третьего - нарсудья Иванов. Для истории они так же остались товарищами без имен и отчеств.

Очень долго государственное правосудие отправлялось в старом домишке на Апатитовой улице. Теперь это улица Лабунцова. Потом суд переехал в барак попросторнее в новый центр города рядом со зданием управления комбината «Апатит». А в старом разместили промтоварный магазинчик. Старожилы города хорошо помнят эту малоприметную торговую точку. Потом магазинчик закрыли, а домишко снесли. В стране началась массовая автомобилизация населения, и на месте первого суда построили частные гаражи. Теперь там матерно и мусорно.

Сергей Тарараксин

"СУДЕБ СГОРЕВШИХ ОЧЕРТАНЬЕ"