Я выглянул в иллюминатор. Внизу - чернота ночи, на востоке - горизонт и небесный свод засвечивались малиновыми размытыми полосами.

Вверху, почему-то тускло, горели звезды безграничного мира, и я с трудом разглядел дорожку Млечного Пути. Начали собираться в голове какие-то мысли о Мироздании. Все-то в нем организовано: галактики, их центры - мощные звезды-светила, вокруг которых крутятся разные небесные тела, создавая Мир Космический. Любое тело имеет свой центр - ядро, управляющее системой делимых и неделимых частиц.

Также и в жизни человека: существуют Личности, в орбиту деятельности которых по закону случайностей и необходимостей втягиваются разные люди. Порой удивляешься невероятности встреч, но если мы - частица Космоса, то и управляемы его законами.

Свела же судьба на морских дорогах капитанов с очень самобытными характерами! Таких, как Клавдий Валерьянович Ардеев, Эдуард Константинович Наумов, Лев Семенович Брейхман, Александр Иванович Кухтин. Поразительно, но Наумов работал старпомом у Ардеева, Брейхман - старпомом у Наумова, я работал старпомом у Брейхмана, Кухтин работал старпомом у меня, а позднее Кухтин стал первым заместителем генерального директора объединения «Мурманрыбпром», когда генеральным там был Наумов!

Судьба благосклонно отнеслась к Брейхману и Кухтину. Они оказались более гибкими, быстрее адаптировались и, обладая незаурядными способностями, вписались в новую систему экономических и человеческих отношений, заняв подобающее место в иерархии предпринимателей.

Эдуард Наумов в неравной борьбе с партбоссами и чиновниками, сам являясь, по первому впечатлению, типичным чиновником (парадокс!), погиб. Слишком смел был, слишком умен, слишком неудобен! Он еще в 1984 году разработал конкретные нормативные документы по созданию акционерного общества на базе Севрыбпромразведки. По духу, по знанию экономики, по культуре - это был талантливый русский управленец-предприниматель, решительный и смелый, не забывающий о человеке труда. Конечно, пробить что-либо в то время было самоубийством. Помню, как он возмущался после выступлений экономистов Николая Шмелева и Егора Гайдара:

- Теоретики кабинетные, не знают жизни! Пустят страну по миру! Чего вешать народу «лапшу на уши»? Нет в мире нерегулируемой экономики давно! Как же тогда Европейское сообщество взаимодействует? Да там выгонят сразу из объединения, если на рынок выбросишь больше товаров, чем запланировано на их годовом сборище! А как перейти к рынку? Да он у нас есть, только социалистический! Плох? Так дайте свободу предприятиям, снимайте госзаказ по десять процентов ежегодно, пусть сами предприятия учатся искать рынки сбыта, торговать, снимите ограничения на зарплату, чтобы я, директор, платил не оклад, а за вклад в дело, за труд! И никаких торгово-посреднических кооперативов в чистом виде - только равные условия госсектора, кооперативов, совместных предприятий. А то, видите ли, дайте на тарелочке с голубой каемочкой кооперативам все в первую очередь! Приватизация? Ради Бога, только на пользу будет! Но в первую очередь приватизировать надо только предприятия мелкие, связанные с обслуживанием людей, и на общих основаниях с госсектором! У нас и так сейчас крадут... А мы хотим все дырочки открыть для жульничества и воровства! Если сделать по уму, то через пять лет мы будем торговать не хуже капиталистов. А если по идеям кабинетных теоретиков - не дай бог их послушают - останемся без штанов! Доживешь, Леха, вспомнишь меня!

Лучше бы я, Эдуард Константинович, вспоминал тебя по другим поводам, а не эти пророческие предсказания, от чего становится еще больнее, что рано ты ушел из жизни...

Так цепляется мысль за мысль. Вспомнил и самые демократичные выборы в Верховный Совет России. Сколько талантливых, честных людей, в том числе из рыбаков, были выдвинуты кандидатами в депутаты! А на выборах победили те, кто больше всех лгал, обещал, но ничего потом не сделал, а когда по избранникам народа начали палить из танков, то народ, до этого грудью защищавший своих избранников, никак на это не реагировал!

Вспоминаю теледебаты кандидатов в депутаты на мурманском телевидении. Как-то ведущий комментатор на основании телефонных звонков избирателей спросил, будут ли подниматься цены на рыбу? Первым попросили отвечать Кухтина как рыбака-профессионала. Александр Иванович - элегантный, в щегольской морской форме, улыбчивый, спокойный, уверенный в своей правоте, начал доказывать, какие цены должны быть на рыбу, отметив в конце выступления, что цены, например, на клыкач явно занижены и должны быть в два раза выше. В это время Ирина Александровна Рогачева аж подпрыгивала на месте от нетерпения - так жаждала войти в кадр крупным планом. Не успел Кухтин закончить, а Рогачева уже говорила с великим пафосом, обращаясь к телезрителям:

- Да как такое посмел сказать Александр Иванович! Разве мы, которым народ доверяет свою судьбу, можем позволить, чтобы цены поднялись, чтобы соленый клыкач стоил десять рублей? Да тогда его не смогут купить пенсионерки, старушки! Нет и нет! - заверяю я как кандидат в депутаты...

И началась травля Кухтина. На другой день на радио и телевидении шли комментарии теледебатов. Выступали в основном пенсионеры и призывали народ отдать голоса за надежного защитника интересов рыбаков и трудящихся города, за Ирину Александровну Рогачеву, а этого Кухтина, не дожидаясь выборов, необходимо вычеркнуть из всяких списков, - как он посмел лишить бабушек-старушек кусочка соленого клыкача! Интересно, что сегодня едят эти бабушки-старушки? А если едят плохо, то пусть попробуют найти Ирину Рогачеву и попросят у нее кусочек соленого клыкача!

Поразительно, что в депутаты были избраны в основном те, кто обманывал, оплевывал историю и страну, в которой вырос, получил бесплатно образование, нередко - дорос до вершин власти и вдруг заулюлюкал: «Виноваты коммуняки!», хотя недавно сам держал партбилет у сердца и даже пользовался привилегиями. А кто говорил правду, был честен, умен, грамотен и, действительно, мог способствовать недопущению развала государства и экономики, остался неуслышанным или освистанным. Неужели эйфория по поводу демократии лозунгового типа начисто отбила у людей чувство реальности и самосохранения? Эффект толпы? И я начал лучше понимать процессы тридцатых годов, когда невиновных людей расстреливали или сажали в тюрьму под всеобщее одобрение. Сейчас говорят, что одобрения не было, но я в своей жизни с десятками людей встречался, в том числе и с репрессированными, которые хорошо помнят то время и утверждали, что общество поддерживало эти процессы. «Самые демократичные выборы» мои сомнения развеяли - действительно, существует целая наука, отработанная система: чем и как зажечь людей на убийственное разрушение основ собственной жизни.

Мои родители испытали на своей шкуре все эксперименты, которые политики проводили на крестьянах, начиная с семнадцатого года и до «брежневского рая». Да и сам кое-что помню. Наша беда, что народ привык верить «граммофону». Вместо того чтобы послушать говорильню по/ радио и телевидению, а потом посмотреть вокруг - так ли это? - и сделать для себя выводы, оставить «зарубочку» па память... Но то ли от лени, то ли генетически не приучены, многие хорошие люди страдают болезнью «политического дебилизма». В том числе и моряки. Поэтому зачастую лживую наживку спокойно «заглатывают», а от правды шарахаются, как от проказы!

А что я помню?

Детство. Глухой поселок в Тверской губернии. Огромный портрет Вождя на конторе леспромхоза - прищуренные глаза, мудрый добрый взгляд. «Газгены» - автомобили на газовом топливе, ЗИСы, работающие на дровах, «Студеббекеры» - американские лесовозы с прицепами...

Все они пылили через поселок, увозя лес на железнодорожную станцию, и по несколько раз в день портрет протирала молчаливая седая женщина - уборщица конторы. В школе, в одной большой комнате занимались все ученики с первого по четвертый класс одновременно, над столом учителя висел такой же портрет Сталина, только поменьше. Он дал нам счастливое детство, победил фашистов и ведет нас в прекрасное будущее. Мы искренне верили, что он великий из великих и, конечно, в туалет не ходит. И он сказал: врачи - враги, они кого-то хотели отравить.

Меня привезли в районную больницу за двенадцать верст от поселка с самодельным крючком для лова рыбы, застрявшим в пальце. Крючок я не мог вытащить уже двое суток. Палец и рука посинели, а я был в полубессознательном состоянии. После операции из окна палаты я видел, как на территории больницы появился в окружении мальчишек солдат-фронтовик с медалями на груди. Солдат возбужденно кричал, показывая рукой - вместо второй болтался пустой рукав - на здание больницы. Мальчишки галдели, потом посыпались стекла - в окна общежития, где жили врачи, летели камни, куски грязи. Доктор, маленький щупленький старичок, находившийся в палате, увидев это, съежился, присел на кровать и глухо спросил:

- Мальчик, ты тоже будешь бросать камни?

Вопрос прозвучал неожиданно, я ничего не понимал, но с детской непосредственностью горячо возразил:

- Нет. Врачи не могут быть плохими. Они лечат детей!

Я неоднократно вспоминал эту картину и благодарил судьбу, что не оказался среди этих мальчишек. Интересно, как они себя чувствовали, повзрослев. А может быть, никто из них и не вспоминал об этом случае? Оскверняют же сегодня подростки могилы фронтовиков, памятники! А у них как с совестью?

Но вот Вождя не стало. Траурная музыка из единственного радиоприемника в поселке, подвешенного на высоком столбе. Скорбь на лицах людей - простых рабочих леспромхоза... Молоденькая учительница плакала навзрыд, ученики всерьез задумались, а как же жить дальше?

Но, придя домой, я увидел, что батька с шоферами леспромхоза сидят за столом, прикладываясь к чарке. Слез не видно, разговоры сугубо житейские, вроде и катастрофы не произошло. А батькин приятель, кузнец дядя Ваня, угостил меня конфетой-подушечкой и похлопал по спине:

- Ты, малец, не горюй, жить будем! Он нам жизню попортил, особенно батьке твоему...

Оказалось, что Вождь смертен, да еще свой культ создал. И не поверить новому Лидеру было нельзя! Он - простой, круглый, улыбающийся.

И какой смелый - не побоялся ни Берии, ни тени Вождя. Весенний ветер по стране пробежал, дышать стало легче. А потом - торфоперегнойные горшочки, чахлые стебли кукурузы на полях, где раньше колыхалось зеленое море льна... Сомнения усилились особенно после того, как в деревнях не стало коров и здорово урезали приусадебные участки, молодежь начала бежать из деревни, а мой близкий родственник -председатель колхоза Василий Тараканов говорил:

- Не может быть, чтобы я не дожил до того дня, когда этот «кукурузник» слетит с пьедестала!

И не дожил... В неравной борьбе с многочисленным руководством скончался скоропостижно от инфаркта в сорок пять лет, хоть могуч был: под два метра ростом - и подковы разгибал.

Но гремело радио победными рапортами и рассказами о героизме людей на целине и несметных стройках страны. Мы летели к заре новой эпохи, наполненной громовыми раскатами старта ракет, сквозь которые на всю планету были слышны перекликающиеся со звездами восхищенные голоса Юрия Гагарина и его братьев-космонавтов, заглушающие сомнения. Но нарастал и голос народа. В столицах клокотали поэтические стадионы, а в провинции тихо набирались сил новые русские писатели Василий Шукшин, Валентин Распутин, Василий Белов, Виталий Маслов. Их родникового народного звучания Слово колокольным звоном полетело над полями и лесами России, заставляя сжиматься сердца честных людей - от безутешного горя, от горькой судьбы разоренных деревень и вырождения русского народа.

И люди готовы были творить чудеса. История давала шанс - используя интеллектуальный подъем интеллигенции, всплеск энтузиазма народа, начать бы тогда постепенное преобразование политической, экономической, социальной жизни народа. И теоретическое обоснование реформ было, и план этих преобразовании был, разработанный учеными и практиками под руководством председателя Совета Министров А. Н. Косыгина. Главное - была вера в будущее. Но, увы, наши правители, теоретики «развитого социализма», этот исторический шанс не использовали и дальше гнали народ, как стадо баранов, к августу 1991 года и развалу государства...

Что я еще запомнил из детства? Работу! Раскаленное солнце печет затылок, бескрайнее поле пней на месте шумливого бора, а среди них лунки с «садушками» - мохнатенькими сосенками из питомника, потерявшимися в сорной траве, которую нужно выкорчевать, окучить сосенки, чтобы не погибли. Мотыга к концу дня наливается свинцом. Ноги отказываются идти от усталости и голода. И одно желание - скорей бы дойти домой, прилечь. И ложишься на землю, и не хочешь идти домой, а брат поднимает, поддерживает, хотя и сам на ногах еле держится. Теперь там пней не видно и молодые сосны уверенно тянутся к солнцу!

Что я помню из сознательной взрослой жизни? Только работу и дефицит времени. В детстве, после смерти отца, надо было зарабатывать на жизнь - насущная необходимость! После окончания высшего мореходного училища - осознанная необходимость: если потребуется, то и жизнь положить на алтарь Отечества, иначе нельзя - я в долгу перед государством, которое дало возможность мальчишке из глухомани получить образование.

Какие могут быть сомнения?

Наше общество самое правильное и справедливое! Еще немного самоотверженного труда - и мы решим экономические проблемы, несмотря на происки империалистов...

В пик так называемого застоя - в годы правления Леонида Ильича Брежнева - я был назначен капитаном-директором нового траулера «Тридцатилетие Победы». И кем назначен! - одним из самых жестоких руководителей на Северном бассейне, в то время генеральным директором объединения «Мурманрыбпром», Константином Николаевичем Шаповаловым, позднее работавшим первым заместителем начальника Всесоюзного рыбопромышленного объединения «Севрыба», еще позднее - генеральным директором Новороссийскрыбпрома.

Разные мнения сохранились среди моряков об этом руководителе. Но то, что Шаповалов - одаренный управленец, не подлежит сомнению. Мурманрыбпромом он руководил в то время блестяще - это был лучший флот на Северном бассейне, да и среди других бассейнов, пожалуй.

Он назначил меня капитаном-директором на новое судно, на которые молодых капитанов не направляли. Назначил по «личному делу», не встречаясь со мной, вопреки мнению службы мореплавания, которая, непонятно по какой причине, явно передерживала меня в старпомах, имея лестные характеристики от капитанов, с которыми я работал. Работа на таком траулере воспринималась как долг перед павшими в войну, как мой долг перед генеральным директором, который оказал мне доверие, и экипаж сознательно проявлял черты трудового героизма, выводя траулер в лидеры флота.

Поколение сороковых годов самоотверженно трудилось в «застойные годы» на многочисленных стройках страны. Постоянно находясь в искреннем красивом возбуждении, люди выполняли и перевыполняли планы. Они считали - еще немного напряжемся, построим Автоваз, КАМАЗ, Байкало-Амурскую магистраль, атомные электростанции, тогда можно расслабиться. Но на план шел еще больший план от достигнутого. План - любой ценой. Особая, вымечтанная поколениями первопроходцев революции, прекрасная, достойная жизнь отодвигалась... А кто-то уже понял, что можно и сегодня жить прекрасно, и прекрасно жил, расширяя круг избранных, но только себе подобных... Под звон звезд и хвалебных од появлялись сомнения.

Сомнения и способствовали возникновению среди людей «разочарованного сознания» - неверия в Справедливость, что будет при старцах-вождях Достойная Жизнь. Сомнения, не находящие выхода, подогревались в пьяных разговорах на кухне, накапливались. И, образно выражаясь, демократия, зажатая на долгие годы в котле застоя, в период перестройки при неосторожном открытии крышки взрывоопасно ошпарила паром гласности глаза и уши граждан, надолго лишив их понимания мнимых и реальных ценностей бытия, что и позволило новым лидерам, нарядившимся в тогу защитников народа, зажечь людскую толпу на убийственное разрушение основ собственной жизни.

...Голова даже заболела от размышлений. Я давно уже не смотрел в иллюминатор, а прикрыв глаза вроде бы дремал в кресле. Но память словно взбесилась - нагоняет и нагоняет воспоминания. Все Космос виноват! От стройности мироздания на нестройность нашей жизни мысли свернули и не дают покоя. Может быть, какие-то лучики на меня действуют?

А взять, например, такую личность в Мурманске, как Дмитрий Александрович Тараканов. Последние годы перед кончиной он работал корреспондентом столичной газеты «Водный транспорт», ранее - редактором мурманской газеты «Комсомолец Заполярья», а до этого -заместителем редактора радиостанции «Атлантика». В орбиту его дел и интересов было вовлечено столько хороших людей! Он, действительно, на небосводе человеческих взаимоотношений был звездой первой величины.

В космосе, когда во Вселенной потухает такая звезда, вместе с ней гибнет множество других звезд и планет. И с гибелью такого человека, как Тараканов, перестала светить одна из тропинок на млечном пути взаимоотношений и судеб многих людей. Люди теперь оказались отброшенными друг от друга, потому что центр, вокруг которого они вращались, притянутые необычной силой таланта объединения разных людей, погас.

Есть люди, которые невосполнимы, с уходом которых сразу создается провал в части общественной жизни, начинаются трагедии у других людей, возникает постоянное ощущение дискомфорта, неуверенности в себе, развивается комплекс неудачника. И ничего с этим поделать нельзя, потому что нет подзарядки биополей от управляющей системы светила первой величины.

В квартире у Тараканова встречались, на первый взгляд, совершенно разные люди: матрос Витас Пиварюнас, писатель Борис Романов, композитор Сергей Малахов, поэт Виктор Тимофеев, капитан Павел Чемерис, первый заместитель начальника ВРПО «Севрыба» Эдуард Наумов, экономист Григорий Дмитренко, корреспондент всесоюзного радио Валерий Анучин, преподаватель музыкального училища Владимир Немой, капитан Николай Почапский, боцман Николай Породин, монтажник Алексей Инфантьев, да разве всех перечислишь! Все чувствовали себя как дома, и всем было интересно. И неудивительно - Дмитрий обладал даром разговорить любого, причем никого не принуждал - люди начинали рассказывать сами и интересно, словно под гипнозом обаяния хозяина дома.

Тараканов был человек-светило с такими вспышками, озареньями и возмущеньями, что присутствующие могли «лежать в лежку» от хохота или чесать затылки, обдумывая поставленный очень уж сложный вопрос. Это был разносторонне одаренный человек - писал рассказы, сказки, очерки, стихи, моментально стрелял рисунками-шаржами, играл на гитаре, почти профессионально пел, мог пародировать актера, певца, политического деятеля, да так, что если слушать в записи, то трудно отличить, что исполняет не автор. Но главное, как уже говорил, - его удивительная способность объединять интересных людей, способствовать возникновению дружеских отношений. После встреч в доме Тараканова матрос Пиварюнас запросто заходил в Союз писателей к Борису Романову или Виктору Тимофееву, и они чувствовали какую-то тягу друг к другу и взаимную заинтересованность в общении.

Не стало Дмитрия, и резко эти связи оборвались. А некоторые люди, очень близкие по духу, соратники, приятели, просто стали не понимать друг друга. И я осиротел без Дмитрия, потому что мою прямолинейность, неспособность к быстрой адаптации в новых условиях только он мог подправить, и из состояния депрессии он выводил мгновенно. Для этого достаточно было позвонить по телефону ему в любое время дня и ночи.

«Что, Иваныч, есть проблемы? Сейчас буду», - и через полчаса появлялся, улыбающийся, с новым анекдотом, который рассказывал, пока раздевался, а потом мы садились обсуждать возникшие проблемы. Конечно, нередко он не мог напрямую сказать, что лучше сделать так или этак, особенно когда обсуждали морские профессиональные дела, но логикой беседы, рассуждений он приводил к ясному видению решения вопроса для меня самого, чему я всегда поражался. Действительно, у него было особое от природы биополе, может быть, это и есть Добро, о котором говорил сегодня Сенатор. И совсем одиноко и тоскливо сделалось мне в самолете, хотя справа и слева сидели люди.

И вспомнил я жестокое первое января, шоковое состояние от известия, что Дмитрий Тараканов скоропостижно скончался.

И вспомнил я трескучий мороз, могилы, кресты с белыми шапками, затененную полярной ночью ленту реки Туломы, грустные сопки, иней на ветках берез и каменистую, дышащую холодом могильную яму, в которую скоро должны были опустить гроб с прахом Дмитрия Тараканова -нашего друга, и у края которой в ужасе застыл известный поморский писатель Виталий Семенович Маслов, и я с ним рядом. Яма была мелкой, на дне ее торчала труба, из-за которой, вероятно, и прекратили углубление ямы.

- Лексей, скорее ищем ломы, лопаты, понял? - Виталий Семенович оценил ситуацию быстро.

Я отупело стоял, еще не понимая, что примерно через два часа приедет похоронная процессия, придут прощаться с Дмитрием сотни людей, а куда будем потом опускать гроб?

- Лексей, понял? - повторил Маслов.

И мы побежали искать ломы, лопаты. С трудом нашли гробовщика и, ничего не видя и не слыша вокруг, с одной мыслью - только бы успеть! - крушили ломами неподатливую землю. И едва успели подрыть нишу, углубить могилу, чтобы нормально опустить гроб, как подошли автобусы, начался прощальный митинг. Когда мне дали слово, я не мог открыть рта и с трудом выдыхал какие-то слова, и то ли пот, то ли слезы замерзли на лице... После этого Виталия Семеновича Маслова я зауважал и полюбил еще больше. Крепкий мужик, помор!

С тех пор по-настоящему приходится праздновать старый Новый год, а в ночь на первое января - ничего не получается, всегда вспоминаю Тараканова. Не до веселья и новогодней суеты...

- Пристегнуть привязные ремни! - прозвучала по самолетной трансляции команда приятным женским голоском. Самолет начал снижаться для посадки в аэропорту на острове Сал.

Читать следующую часть

Капитанский дневник