Глава дополнительная |
В последней главе мой кровный товарищ Матти говорит, что после взятия Барыш-наволока он пошел в тыл и просит других товарищей досказать о походе нашего лыжного батальона финнов Интернациональной школы. Я откликаюсь на этот вызов и расскажу про один эпизод, который случился с нами через неделю после ухода Матти. Сегодня выходной день, и для этого письма я урвал три часа от моей работы по лесозаготовкам, на которые мы, выполняя решения партии и советской власти, сейчас нажимаем изо всех сил. Мы тут разбились на бригады, ввели прогрессивную сдельщину, начали выполнять все шесть условий товарища Сталина и теперь по валке и вывозке древесины, измеряя фестметрами, побиваем на нашем участке канадские рекорды, и я заверяю через газету, что на нашем участке план будет перевыполнен досрочно. Но я возвращаюсь к сути дела. Меня зовут Тойво - я и есть тот самый Тойво, который научился ходить на лыжах во время этого неповторимого лыжного рейда Интервоеншколы.Все дело было так. Темная январская ночь. Все звезды высыпали на небо, заняли свои места согласно астрономической инструкции и ярко блестели на черном январском холодном небе. Мы вышли из леса, который, не прерываясь, преследовал нас уже пятьдесят километров, и легко вздохнули, нащупав на поле дорожку. Было отчаянно тихо. Слышны были скрип наших верных лыж и тихое наше дыхание. Мороз стоял не меньше, чем в 35 градусов. Я был командиром отделения в разведке - и вот в темноте ночи глаза мои разглядели шесть черных точек, шесть фигурок на лыжах. Мы отлично видели, что у них были винтовки, они шли вместе. Наших сил здесь не было и быть не могло. Мы были первые бойцы Красной армии в 1922 году в этих краях. - Мы стрелять не можем: если вблизи у них крупные силы, они насторожатся. Захватим их в плен живьем. Их шесть и нас шесть. Но мы коммунисты, у нас инициатива и опыт. Говорю это я своим ребятам, а сам примеряю, правильно ли закреплен ремень, не будет ли убегать от меня на полном ходу лыжа. И мы рванулись вперед. Видим: неприятельский дозор повернул - и дает ходу обратно. Ну, думаю, раз они не стреляют, тревоги не подымают,- значит, никаких сил лахтарских в деревне нет, - значит, тем более мы обязаны их живьем товарищу Антикайнену доставить. И командую: Я вспоминаю дорогого Лейно и последнюю смерть, смерть Яскелайнена, и начинаю волноваться, и шире расставляю ноги, и сильнее отталкиваюсь палками, и, заставляя себя дышать ровнее, бегу вперед. Меня обгоняет на этом быстром беге товарищ. Товарищ Яскелайнен был в разведке и попался лахтарям в плен. И мы нашли его на снегу с выколотыми глазами, с отрезанным языком... Голубые глаза Яскелайнена завораживали девушек. Острый язык Яскелайнена тешил товарищей. И вот он лежит без шлема у наших ног, без дыхания, наш дорогой товарищ, таммерфорсский красногвардеец, токарь Яскелайнен... И я бегу вперед, сгибаясь в три погибели, отталкиваясь двумя верными палками, скользя по уже проложенному первым товарищем следу. Мы с размаху входим в следы лахтарей и уже бежим по этим горячим следам, и тишину морозной ночи нарушают мерное шуршание уминаемого лыжами снега, резкое наше дыхание и разнобой сердец. И уже видна деревня, куда бегут от нас лахтари. Она темнеет у горизонта, как низкорослый лесок, и не играет ни одним огоньком. И мы все так приближаемся к лахтарям. Расстояние между нами сокращается. Вся одежда делается липкой от пота; пот тяжелыми каплями скатывается со лба и, отягощая ресницы, слепит глаза. «Мы по этому следу пойдем обратно к отряду, захватив пленных» - мелькнула у меня мысль, и я на ходу освобождаю руки из рукавов овчинного полушубка, рву пуговицы, и вместе с балахоном он падает на снег. А мы мчимся дальше... До деревни осталось метров двести, до лахтарей - метров сто. Они продолжают уходить, и вот уже мы пролетели околицу. - Бери их! - кричу я и вдруг вижу: у стены ближайшего дома стоит дюжина пар лыж. Лыжи прислонены к стене, а рядом торчат воткнутые в снег палки. Значит, в избе спит несколько лахтарей. Смотрю налево и вижу: там у избы тоже стоят прислоненные лыжи...И я смотрю вперед и, насколько мой глаз в темноте различает, вижу прислоненные к стенам изб лыжи.
Так лыжи ставят, не внося в избу, чтобы они в тепле не разогрелись и снег не налипал бы, когда после, утром снова придется их надеть. Быстро соображая, я вижу, что неприятельский дозор заманил нас в западню. И мы попали в капкан, как хитрый песец. Я смотрю вперед и вижу, что обогнавший меня товарищ тоже сообразил, в чем дело, и замедляет ход. Я оглядываюсь и вижу, что товарищи еще не понимают, что мы в западне. И тогда я командую рывком: - Хватайте гранаты! - У каждого из нас по четыре гранаты у пояса. Мы все рвем гранаты с поясов. И еще командую: - Швыряй гранаты в окна! И мы летим на лыжах по дороге, как гроза, как дьявольское проклятие, и каждый бросает гранату в окно, в избу. И звенят, рассекая морозную тишину январской ночи, разбиваемые стекла. И слышатся короткие вспышки рвущихся в избах гранат. И, разбуженные взрывами, ничего не понимающие, перепуганные до смерти, ругаясь и проклиная все, что можно проклясть, выскакивают в дикой панике из изб лахтари. Полуодетые, забывая на месте винтовки, не успевая схватить лыжи, -они в полном беспорядке бегут из деревни. За околицу, по низам, по задам, за бани. У меня истрачена последняя граната, я прислоняю свое лицо к раме разбитого окна и вижу невообразимую сумятицу в избе. И вдруг возникает в деревне беспорядочная стрельба. Я вскидываю винтовку и стреляю через окно в избу. Затем вижу егеря в полной форме. Он кричит на бегущих в панике солдат своей лахтарской армии, он пытается остановить их, кричит им: Я спокойно беру его на мушку - и нет егеря. Стрельба затихает. Неужели я еще жив? Неужели я даже не ранен? И снова становится отчаянно тихо, и слышен далекий скрип чьих-то лыж. И слышен еще около опушки взволнованный голос офицера. Он пытается собрать свои силы. Его ясный голос дребезжит в тишине ночи. - Скоты! Их всего несколько человек. Приказываю остановиться. Вдруг слышу оглушительный голос Аалто: - Первая рота курсантов Интервоеншколы остается в деревне. Вторая рота через пять минут выступает. Третьей оставаться в боевой готовности! Сердце мое бьет в грудь, как колокол, оно сжимается где-то совсем около горла. Молодец Аалто! Он всегда найдет, что сказать. Итак, каждая наша рота равна двум курсантам. Я бегу вперед, и на всем бегу правая лыжа натыкается на что-то мягкое. Я валюсь в снег. Вылетаю с разбега из валенок. Пяточные ремни были закреплены слишком хорошо, и если бы я не вылетел из валенка босой ногой в холодный снег, был бы обязательно вывих. Лыжа моя сломана. Но я не унываю. Я жив. Неприятель потерпел поражение - и на выбор несколько сот пар отличнейших финских лыж.
Споткнулся я о тушу зарезанного барана. Только теперь я замечаю своих ребят - он шатаются от усталости. Одного нет. Только теперь я замечаю, что вдоль по деревенской улице валяются туши зарезанного скота - бараны, овцы, коровы. - Где Каллио? - спрашиваю я. Где-то совсем уже далеко слышна резкая команда офицера. Ему, кажется, удалось собрать какую-то част своих мясников. И мы все занимаем места, где нас не видно, но мы видим всю улицу и деревенские зады. Тут я замечаю, что на мне нет шлема и полушубка, и мне делается холодно. Здесь полушубков хватит. И ружей тоже, Ружья все германского образца. Патроны в синих бумажных обертках фабрики Рихимяки... Все в порядке. Я надеваю полушубок и шапку и выхожу на мороз. Через три часа пришел наш батальон. И мы заснули мертвецким сном. Утром мы получили выговор за то, что, будучи в разведке, вступили в бой с неприятелем, и благодарность за то, что, имея в своем составе шесть человек, выбили из села часть противника в триста приблизительно штыков. Я говорю «приблизительно», потому что лыж было около четырехсот пар, а из местного населения никого не удалось опросить. Все оно было угнано в Финляндию три дня назад. В деревне осталось несколько больных баб да стариков. Скот, который нельзя было угнать, лахтари зарезали и разбросали туши на улице. Они открыли крышки картофельных ям, чтобы поморозить весь картофель. Да, чуть не забыл сказать, что в деревне оставлено было пять маленьких ребят. Я кормил их сахаром из тряпочки и добыл для них лахтарские полушубки. Мне поручили охранять и кормить их до Прихода главных частей с обозами. Лишь сдав их в обоз, я пошел догонять свою часть. Так я превратился на время в няньку (чему бы я никогда не поверил, если бы мне кто-нибудь рассказал раньше), как бедный Лейно несколькими днями раньше был повивальной бабкой. Про нравы и обычаи этих ребят я мог бы рассказать много интересных подробностей. Они теперь, наверно, пионеры. Но меня торопят лесные дела, а дел этих уйма, и непорядков, которые надо ликвидировать, чтобы выполнить лесозаготовительный план на все сто, тоже еще много, так что работа не терпит отлагательства. Я еще раз заверяю, что план в моем районе будет перевыполнен. С товарищеским приветом Тойво. ЧИТАТЕЛЬ! Сообщите ваш отзыв об этой книге, указав ваш возраст, профессию и адрес Государственному издательству «Художественная литература» массовый сектор Москва, центр, ул. 25 Октября, дом 10/2.
Set as favorite
Bookmark
Email This
Hits: 4063 |