| Рыбные промыслы Мурмана и его колонизация |
|
Часть побережья Мурмана, являющаяся удобной для производства морского рыбного промысла, занята исключительно выходцами из Норвегии и северной ФинляндииВсеволод ДРЖЕВЕЦКИЙ В печати, в виде газетных статей и заметок, а также и на страницах полунаучных и литературно-общественных журналов, на протяжении последних 45 лет неоднократно подымался вопрос о колонизации единственного океанского побережья нашей родины с открытым свободным выходом в море судов из обширных и удобных гаваней и бухт, занимающего все северное побережье Кольского полуострова, известное под названием Мурмана.Подходили к этому вопросу с различных точек зрения и рассматривали и трактовали его вдоль и поперек на протяжении целого почти полустолетия. Один проект сменял другой, иногда через несколько лет после возникновения первого, иногда же на протяжении одного года возникало несколько проектов, один лучше, смелее и заманчивее другого. Ни одна из сторон жизни будущего колониста не оставалась не только не затронутой, но все стороны промысловой, экономической, духовной жизни будущего русского поселенца на Мурмане подвергались самой тщательной и детальной разработке то отдельными реформаторами и обновителями наших забытых доселе людьми окраин, то целыми коллегиями лиц, ставших на путь оказания помощи в деле развития и заселения Мурманского побережья. Всеми этими лицами и коллегиями была выработана гора проектов, как наиболее рациональной колонизации Мурмана, так и мер, направленных к возможно полной, всесторонней эксплуатации тех бесчисленных богатств, коими природа наделила этот далекий, суровый угол Великой России. Всякому исследователю вопроса о колонизации Севера и о мерах государства, направленных к его развитию и к подъему производительных сил и культуры страны, прилегающей непосредственно к Норвегии, может показаться, что Мурман - это какое-то enfant gate нашего отечества, осыпанное в заботах о его благополучном росте и развитии великими и богатыми милостями. Но, не забираясь даже в мелочи действительной жизни Мурмана в его современном состоянии, сразу бросается в глаза полное несоответствие бумажных проектов с современной картиной действительной жизни Мурмана и с ее перезревшими нуждами и запросами. От всех начинаний, выработанных в глубине петербургских кабинетов и проведенных в жизнь Мурмана, его экономическая и культурная физиономия нисколько не изменилась к лучшему. Перед нами результаты двух наиболее крупных начинаний, возникших почти в одно и то же время и проведенных двумя различными путями. Это деятельность Мурманской научно-промысловой экспедиции и устройство города и порта на Мурмане. Первое предприятие полуофициального Комитета для помощи поморам Русского Севера возникло по частной инициативе и при очень крупной правительственной поддержке в 1898 году и преследовало очень широкие цели, конечным результатом которых была выработка и проведение в жизнь различных технико-промысловых, экономических и культурных мероприятий для непосредственного развития промысловой жизни Мурманского побережья. Изучив море с точки зрения его физической природы и уяснив себе и другим законы распределения в его водах промысловых стай трески, Мурманская научно-промысловая экспедиция должна была выработать и ряд новых, или, по крайней мере, усовершенствованных, приемов промысловой техники рыбацких судов, а своими статистическими исследованиями дать не только точный "фотографический" отпечаток голой действительности из жизни промыслового населения Мурмана, но и наметить путь к возможно более быстрому подъему и развитию экономической и культурной его жизни. Не будучи в силах справиться с поставленными себе задачами и исходя во многих своих начинаниях из ложных точек зрения на сущность своей миссии и ее конечную цель содействия и развития практической, материальной культуры края, экспедиция обогатила науку и научные склады академии наук сотнями пудов богатейшего зоологического, гидрологического и отчасти геологического материала, для разработки которого даже в чисто-научном отношении нужны длинные годы упорного труда целой плеяды специальных научных работников, каких у нас в России слишком мало. Что же касается разработки материалов экспедиции в целях научно-прикладного освещения как самого Мурманского моря, так и его промыслов, то в этой области экспедицией ровно ничего не сделано. Косвенными же результатами ее деятельности, и притом единственными, являются введение на Мурмане промыслового телеграфа, устройство двух бань для промышленников и общежития для детей бедных колонистов. Сами же промыслы, их техника и места лова остались в том же виде, в каком они находились за десятки и сотни лет до возникновения Мурманской экспедиции. В 1899 году, в первую годовщину работ Мурманской экспедиции, трудами и заботами архангельского губернатора А. П. Энгельгардта о нуждах Мурмана был открыт г. Александровск в Екатерининской гавани. Сюда была переведена вся администрация края из расположенного в самой глуби Кольского залива города Колы стой целью, чтобы, находясь вблизи промысловой жизни побережья, следить за ее правильным ходом и быть постоянно наготове оказывать правительственную поддержку и содействие к ее дальнейшему процветанию. По мысли основателя, г. Александровск с его администрацией и остальными правительственными учреждениями должен был явиться не только административным центром всего Кольского полуострова, но и естественным средоточием всей промысловой жизни Мурмана. Казалось бы, что с помощью научно обставленной экспедиции, работающей в области практических нужд и задач края, и при посредстве государственных органов власти, богатый дарами природы Мурманский берег должен был бы не только развиться, но и привлечь ряды новых работников-промышленников, которые изменили бы старые архаические порядки экономического уклада жизни края и возродили бы былое его значение. Но надежды, связанные с учреждением административного центра, оказались такими же бесплодными, как и ожидания плодотворного влияния высоко культурной силы - экспедиции - на развитие Мурмана. Расположенный в 60 верстах от промыслового побережья Мурмана, город этот не превратился до сих пор в кучу развалин на болоте, на котором он построен, только благодаря заботам о нем правительства.Практического же значения не только в развитии культуры края и его колонизации, но даже и в поддержании нынешнего уровня промышленной жизни он не имеет и иметь не может уже по одному тому, что лежит слишком далеко от напряженной промысловой деятельности рыбацкого населения побережья. В окрестностях города и в Кольском заливе, в силу физико-биологических особенностей этого участка моря нет и следов сколько-нибудь значительного трескового промысла, этого главного пульса промысловой жизни всего края. Естественно, что и тяготения к нему деятельного колониста или пришельца помора тоже не может быть, тем более, что других культурных или экономических приманок, кроме казенной винной лавки, в нем пока что не имеется. Таковы результаты научно-общественных и административных попечений о судьбе замирающей окраины, всем, однако, и своим положением и запасом природных богатств предназначенной к крупной роли в жизни Севера, к одному из первых мест в рядах торгово-промышленных очагов нашего отечества. От устьев реки Ворьемы, граничащей с Норвегией, на протяжении почти 1400 верст тянется береговая линия с многочисленными заливами, бухтами и губами северного побережья Кольского полуострова до далеко выдающегося в море мыса Св. Нос. Все это побережье известно под названием Мурманского берега или Мурмана и самой природой предназначено к образованию на нем поселков человека, которому воды Ледовитого океана, известного в этой части под именем Мурманского моря, доставляют из года в год в изобилии всевозможные породы рыбы, среди которой первое место исстари занимала и занимает треска. Но, если из немногочисленных известных пока нам исторических данных и устных преданий мы знаем, что это побережье привлекало сюда еще в XVI и XVII столетиях смелых промышленников поморов, основывавших громадные поселки на берегах морских островов и полуостровов до 1000 дворов в некоторых из них, что торговая и промышленная жизнь на Мурмане настолько процветала, что вызвала ряд правительственных льгот у соседей норвежцев для русских купцов и промышленников, учивших норвежцев трудному рыбному промыслу - то невольно возникает грустное недоумение перед картиной современного нам развала и прозябания этого бесспорно богатого края. На всем этом побережье живет круглый год всего лишь 627 семейств колонистов. На время же лета, со второй половины мая и до конца августа, число лиц, занятых активно морским рыбным промыслом, едва превышает 4000 промышленников, приезжающих на это время из Поморья.Само собой понятно, что постоянное население края, в 1400 верст протяжением, выражающееся 627 семействами бедняков, стоящих и экономически, и культурно на очень низком уровне развития, абсолютно не может поднять жизни края на высоту, соответствующую хотя бы отчасти тем интересам края, которые давно сознаны всеми близко знакомыми с ним, ни тому государственному значению пограничной с иностранным народом области, низкий материальный и культурный уровень народонаселения которой не может оказать никакого противодействия постепенному из года в год все увеличивающемуся захвату местных промысловых богатств энергичными иностранными предпринимателями и хищниками. Если мы обратим внимание на национальность колонистов в связи с местностями, занятыми ими, то невольно бросается в глаза то обстоятельство, что наиболее изрезанная заливами и бухтами часть Мурманского побережья, являющаяся в силу этого более удобной для населения и для производства морского рыбного промысла, занята почти исключительно выходцами из Норвегии и северной Финляндии. Эта часть колонистов превышает русский элемент не только своим более высоким культурным и экономическим уровнем развития, но и численностью своей. 272 семейства финнов и норвежцев занимают лучшие в промысловом отношении части Западного Мурмана от Ворьемы до о. Кильдина. Ничтожное же количество русских колонистов, вкрапленных в эту массу иностранцев, связанных несравненно большими нитями с соседней Норвегией, чем с Россией, совершенно не может бороться со своими соседями чужестранцами без серьезной правительственной поддержки и заботы об их интересах и подъеме их экономического и духовного благосостояния. Карелы и лопари, поселившиеся преимущественно на западном Мурмане, отчасти слились с финляндцами и норвежцами, отчасти подпали под полное влияние их, так же, как и они, ведут торговые свои сношения почти исключительно с Норвегией. Таким образом, эта часть Русского побережья является только географически и административно русской, экономически же находится в руках Норвегии, являясь ее вассальным владением, если не юридически, то фактически. Не неся никаких тягот по содержанию этого края, Норвегия черпает из него все преимущества, развивает и укрепляет фактическую столицу северного Финмаркена - г. Вардэ, насчет широкой эксплуатации русского побережья своими колонистами, некультурности и отсутствия политического самосознания коренного и пришлого русского населения и слишком уж кунктаторской деятельности русского правительства. Из 79 семейств русских колонистов Западного Мурмана 21 семейство, то есть четвертая часть осела около г. Александровска, составляя его пролетариат. Не желая и отчасти не имея возможности заниматься морским промыслом, колонисты этого центра русской колонизации Мурмана представляют собой, за единичными исключениями, никуда не годный элемент отбросов общества, неспособных ни к какой созидательной работе.На долю же всего Мурманского побережья приходится 235 семейств русских колонистов, из которых около 60 затеряны на западном Мурмане и около 175 населяют восточную его половину. Побережье Восточного Мурмана занимает большую половину всего берега Кольского полуострова, известного под именем Мурмана, на котором и происходит весь русский тресковый промысел. Сюда, главным образом, и только сюда, на этот Восточный Мурман, устремляются на лето промышленники, оставляющие на зиму свои суда и снасти или на произвол судьбы, или под охрану местных колонистов. Большинство этих 175 семей русского населения Восточного Мурмана влачит жалкое существование нищих, полуголодных, больных цингой, закабаленных экономически местными фактористами выходцев из Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерний. И только единицы из них, одаренные от рождения недюжинным умом и силой воли, сколько-нибудь поддерживают сносное человеческое существование. Полуразвалившиеся лачуги, а иногда и низкие, донельзя грязные, землянки и дырявые карбаса или ёлы около них, затеряны на всем тысячеверстном протяжении Восточного Мурмана и невольно вызывают мысль на недоумевающее сравнение их с чистенькими, а иногда и богатыми строениями западных колонистов-норвежцев и отчасти финнов. Говорить о существовании у нас постоянного русского населения, которое могло бы рассматриваться как естественный противовес иностранным хищникам, конечно, нельзя до тех пор, пока рядом строго соображенных и координированных правительственных мероприятий не будет создано плотное ядро трудового промыслового населения, находящего вовремя умелую поддержку его истинным и насущнейшим нуждам. Без государственной помощи и серьезных мероприятий ни один мало-мальски экономически обеспеченный житель Поморья или других мест, откуда можно ожидать притока колонистов, не бросит своего насиженного угла и места. Мурманских колонистов будут и впредь пополнять в большинстве случаев отбросами общества, или бедняками, которым нечего терять. По существующему положению всякий русский подданный, записавшийся русским колонистом на Мурманское побережье, получает, кроме всевозможных льгот по несению различных государственных повинностей, также и материальное пособие в размере 350 рублей. Для того чтобы переселиться на Мурмане и начать там новую трудовую деятельность, будущий колонист должен построить себе жилище, которое по самой скромной оценке, при льготном отпуске казенного леса, должно поглотить минимум 5/7 казенной субсидии, и остальные 100 рублей должны обеспечить ему покупку промыслового инвентаря, т. е. шняки или норвежской ёлы, тюков 30 яруса, форшней, крючков, стоянок. Кроме того ему необходимо запастись минимумом домашнего инвентаря и съестных припасов, чтобы первое время устройства было бы с чем прожить. Само собой понятно, что денег этих хватить на все первостатейные нужды не может, и такая ничтожная сумма может привлечь собой не серьезного, трезво смотрящего на предстоящее переселение, труженика, а или голыша, или пропившегося, неспособного к сколько-нибудь серьезному труду отщепенца сельского общества. Естественно, что треть, если не половина этих денег, попав в руки несерьезного, привыкшего к тому, чтобы жить "не в дом, а из дома" пролетария, моментально пропивается, а остальные очень скоро проедаются. Поселившись в землянке, с негодным суденышком для морского промысла, такой колонист, конечно, не может вести напряженной борьбы за существование и скоро попав в кабалу местного факториста, осуждающего его минимумом необходимейших средств к жизни, начинает влачить полускотское существование.Поэтому нельзя приписывать низкого уровня развития наших колонистов исключительно и притом слишком уж заезженным указаниям на отрицательные национальные черты славянской натуры. Что сделало и делает русское правительство для привлечения серьезного трудового населения, способного помимо бесшабашности русской натуры, ширины ее размаха, выражающейся у теперешних колонистов Мурмана в далеко непривлекательных формах пьяного разгула, противопоставить и положительные стороны национального характера чужеземному засилью? Что дает оно пионеру русской государственности взамен его труда и жертвы в первые годы жизни на нашей суровой северной окраине? Как можно требовать или хотя бы ожидать того, чтобы край заселился стойким в суровой борьбе, экономически сильным русским элементом, сознающим не только одну свою личную выгоду, но и обладающим твердым национальным самосознанием в экономической борьбе за преобладание с чужеземцами, раз этого не развивает само правительство, действительно озабоченное судьбой богатого края, обираемого теперь иностранцами. Чтобы не быть несправедливым по отношению того, что в последние годы делается для оживления Мурмана, я должен указать на третий серьезный проект колонизационной политики правительства, который два года тому назад был разработан и внесен на уважение министра внутренних дел архангельским губернатором И. В. Сосновским. В этом проекте впервые обращено серьезное внимание на недостаточность государственной помощи колонистам Мурмана и предполагается увеличить ее до 1200 рублей. Эта сумма слагается из условно безвозвратного пособия в 600 рублей на обзаведение домом и необходимым инвентарем и из ссуды, в таком же размере с рассрочкой платежа на 10 лет на приобретение палубного промыслового судна. Само собой понятно, что государство желает дать действительно ссуду, а не безвозвратную субсидию, которую оно уже оказывает назначением пособия на береговое обзаведение колониста, и потому обеспечивает обратное получение этой ссуды поручительством "местного общества или отдельных благонадежных и состоятельных лиц или под обеспечение имуществом" берущего эту ссуду лица.Но указание на усмотрение губернского начальства является не только излишним, но и, лишая эту основную статью проекта закономерной определенности и точности в устанавливаемых правовых взаимоотношениях государства и колонистов, - стремлением к чему проникнут, кстати сказать, весь проект, - грозит сведением на нет всего проекта, так как стоит по усмотрению начальства почему-либо не выдать этой ссуды, колонист остается с шестьюстами рублей на береговое обзаведение, на которые безусловно не подняться на промысел в качестве самостоятельного и экономически независимого промышленника.И весь проект, таким образом, потеряет всю силу практически ценного мероприятия. Если теперь государство теряет на каждом колонисте 350 рублей; то тогда будет выбрасываться по 600 рублей без сколько-нибудь заметного следа в деле развития края и борьбы с чужеземным засильем. Можно ограничить число лиц, записывающихся в мурманские колонисты, определенным количеством, допускаемым ежегодно, можно и должно производить тщательный и осторожный отбор их, но в интересах самого государства, в интересах развития и подъема русской жизни на богатейшей нашей окраине, необходимо каждому, принятому в число колонистов Мурмана, дать в руки, помимо субсидии на обзаведение, также и ссуду в проектируемых размерах, что и должно быть ясно и точно обозначено в будущем Положении о колонизации Мурмана. Для того, чтобы вполне ясно и определенно судить о нуждах мурманской колонизации, необходимо иметь точное представление как о природе самого края, так и об условиях работы в нем, среди которых приходится жить и работать решившемуся поселиться на Мурмане предпринимателю. Вряд ли, конечно, найдутся лица, которые ничего бы не слыхали о существовании мурманских промыслов, о роде их использования и степени богатств рыбой вод, омывающих наш крайний Север, но сведения эти даже среди местного архангельского общества крайне отрывочны, не точны, а подчас и совершенно смутны. В широких же слоях читающей России и даже среди крупных рыбопромышленников и рыботорговцев сведений о жизни Мурмана и об его промысловых богатствах гораздо меньше, чем о тех же тресковых промыслах в Норвегии или о лове сельди у берегов Шотландии и о промыслах Исландии. Между тем, промысловые богатства Мурмана настолько велики, что не только в состоянии удовлетворить существующую потребность в рыбной пище всего Севера России, но и начать проникать на внутренние рынки центральных губерний, где рыба слишком дорога и потому малодоступна мелкому и даже среднему потребителю.При существующей дороговизне на мясо, цена на которое, сравнительно со второй половиной прошлого столетия, возросла вдвое, этот продукт питания стал недоступен широким трудовым массам населения. Цены на рыбу также поднялись, так как один Волжско-Каспийский бассейн, являющийся главнейшим поставщиком рыбы на наши рынки, далеко не в состоянии удовлетворить все возрастающую потребность в питательной и притом дешевой пище. Озерное же рыбное хозяйство, несмотря на громадное количество, до 10.000 озер, в пределах одной только Европейской России, стоит, на такой низкой ступени хозяйственной эксплуатации, что его, к сожалению, нельзя принимать в расчет. В Малороссии, Белорусском крае и отчасти в Литве хищническое хозяйничанье в озерах уничтожило некогда богатейшие рыбные угодья края. Эксплуатация же северных озер или грозит также истреблением их рыбных запасов, или эти озера стоят совершенно нетронутыми. Прудовое же хозяйство на рациональных, экономически разумных и научно обоснованных началах находится у нас в громадном большинстве случаев в самой первой стадии развития. Таким образом, не считая неистощимых рыбных запасов Сибири и в особенности ее дальневосточного побережья, единственным океанским источником рыбных продуктов в Европейской России является Мурманское и Баренцево море. Существующая ныне эксплуатация этих промыслов далеко не соответствует тем запасам вод Мурмана рыбой, какие можно считать теперь уже окончательно выясненными и доказанными.Что касается других богатств Мурмана, какие таятся в его скалистых недрах, то о них до производства серьезных геологических изысканий говорить нельзя, и Мурман остается для нас пока только морским промысловым побережьем, рыбные запасы вод которого настолько велики, что при правильной их эксплуатации треска может стать таким же излюбленным блюдом жителей центральной России, каким она является теперь в обиходе одних только северян. Теперь же эти воды эксплуатируются главным образом приходящими на время хода рыбы вдоль Мурманского побережья промышленниками, жителями южного и западного побережья Белого моря, так называемыми, поморами, число которых за последние 13 лет не превышало никогда 4000 человек. До конца прошлого столетия поморы из западного и северо-западного побережий Белого моря начинали собираться с конца февраля или с первых чисел марта в тяжелый путь, большей частью пешком, через Кольский полуостров к различным становищам [2] Западного Мурмана, главным образом, в Цып-Наволок и Вайда-губу. Пройдя большую часть пути на свой счет или вернее на счет будущего улова рыбы, под который они берут вперед деньги и провизию у скупщика рыбы являющегося часто и хозяином, на которого они работают, поморы-вешняки, т. е. промышленники на Западном Мурмане, в течение ранней весны с конца марта до второй половины мая селятся на засыпанных снегом избушках-станах и среди невозможных гигиенических условий начинают готовиться к выезду в море. Откопав из-под снега вытащенную в конце прошлогоднего сезона лова шняку и приведя в порядок ярус, промышленники начинают следить по различным приметам за подходом к берегам мелкой рыбы-мойвы, которая служит наживкой и без которой помор-промышленник неохотно выезжает в море, когда он вынужден бывает заменять мойву на крючках своего яруса молодыми экземплярами сайды или трески, которые всегда держатся мелких прибрежных вод. Более охотно, в случае отсутствия мойвы, промышленники выезжают ловить треску на "белую", т. е. на куски более крупных перищев и мелкой трески, вылавливаемой вблизи берега в это время года в очень небольшом количестве. Наиболее же излюбленной наживкой является сельдь, но заходы ее в бухты Мурмана очень неопределенны, и орудий лова ее на местах часто не бывает. Доставка же этого рода наживки в свежем или соленом виде никем не организована и потому, как случайная, не может приниматься в расчет. В случае продолжительного отсутствия какой бы то ни было наживки поморы-вешняки принимаются на отливе в песчаных местах побережья копать червя - Arenicola piscatorum или добывают особыми скребницами крупных моллюсков. Если мы примем во внимание, что помор редко выезжает в море с ярусом, меньшим чем в 25 тюков, т.е. в 3250 крючков, на которые нужно насадить по червю или по моллюску, если мы примем также в расчет тяжелые условия кропотливого добывания ранней весной этого рода наживки, а главным образом его невыносимое положение вечной задолженности, постоянные, беспросветные думы о которой парализуют его трудовую энергию и силы, ту кабалу, в которой он находится у своего хозяина и из которой он может еще кое-как надеяться вырваться при частых выездах в море и при хороших уловах, что возможно, когда у берега держатся несметные массы мойвы, - то вряд ли у кого найдется достаточно обоснованных мотивов для утверждений о меньшей работоспособности нашего промышленника-помора по сравнению с норвежцами и финнами. Если мы присмотримся к условиям работы норвежского промышленника, работающего в водах соседнего с Мурманом Финмаркена, то прежде всего бросается в глаза то, что рыба держится у берегов северной Норвегии гораздо ближе, чем у берегов Мурмана и Рыбачьего полуострова, и, стало быть, выезды норвежца-рыбака на промысел отнимают у него меньше времени, во-вторых, в Норвегии давно организован заботами правительства правильный подвоз наживки не только в места усиленного промысла, но часто и к самим промышленникам в море, что позволяет ему, не тратя времени [3] на переезд к берегу и обратно, в один выезд выметать ярус два раза, и в-третьих, "покрут", т.е. беспросветная экономическая зависимость промышленника от купца - скупщика рыбы, связывающая по рукам и по ногам нашего помора и убивающая в самом корне, с детских лет, личную инициативу и энергию, - это явление неизвестно в Норвегии, где к услугам мелкого предпринимателя заботливое правительство с каждым годом предлагает ряд новых мероприятий, отвечающих нуждам и запросам трудного морского промысла, до мелкого кредита и законом нормированных отношений включительно. Все это относится в значительной степени и к норвежцам-колонистам русского побережья, которые, как я уже замечал выше, ведут свои торговые дела на два фронта: как русские подданные, они пользуются всеми правами коренных русских жителей и, как норвежцы по происхождению, они ничем не ограничены в своих торговых сношениях с их родиной Норвегией. Работая на себя, экономически свободные, эти колонисты, конечно, становятся скоро и экономически обеспеченными. Наш же помор-промышленник поставлен в совершенно иные условия работы отчасти самой природой, а главным образом исстари сложившимися экономическими отношениями между капиталистами купцами и им, мелким предпринимателем, чаще же просто рабочей, черной силой, плоды трудов которого вырастают в палаты каменные его патрона хозяина, оставляя его самого в старой нужде и задолженности. Действительно, ловя рыбу на Мурмане, помор обязан сдавать ее своему хозяину или его доверенному, живущему в течение промысла в том же становище, по установленной цене, размеры которой зависят не от спроса и цен рынка, а исключительно от совести хозяина-скупщика. И на Западном Мурмане, куда почти никогда не заходят суда, приходящие из Балтийского моря за грузом рыбы для Петербурга, и где, стало быть, нет даже той незначительной конкуренции, какая иногда развивается на Восточном Мурмане, цена на треску за пуд колеблется между 40 и 70 копейками. Между тем, как на Восточном Мурмане цена на треску редко спускается до 70 коп. за пуд и нормально, в среднем, стоит около рубля. Неудивительно, что, при плохих видах на промысел из-за отсутствия ли наживки, из-за дальности ли выездов в море, когда треска держится в 25-40 верстах от берега, или из-за бурной весны, русский промышленник мало проявляет энергии и трудоспособности и предпочитает сидеть сложа руки, чем идти копать червя в течение двух вод, т.е. около полсуток, чтобы поймать на эту плохую, мало привлекающую рыбу наживку пудов 20-30 в лучшем случае трески и сдать ее по 40-50 коп. за пуд, причем он знает наверное, что ему самому ничего не очистится, так как весь заработок от промысла пойдет на бесконечное погашение старого долга, [4] истинных размеров которого он часто и не знает, полагаясь, благодаря своей безграмотности, исключительно на совесть хозяина-купца, ведущего счет его долгам и тем выдачам, на который они, хозяева, иногда соглашаются, уступая слезным просьбам. Таким образом, благодаря не столько некультурности самих поморов, сколько отсутствию культурных мероприятий и хозяйственных забот о развитии богатой и важной по своему положению окраины со стороны самого государства, в течение длинного ряда столетий создались и укоренились ненормальные условия жизни, при которых могли развиться явления "покрута", т. е. беззастенчивой, никакими законами неограниченной эксплуатации хозяевами-купцами труда промышленника-помора - с одной стороны - и часто недобросовестного отношения к принятым на себя обязанностям, бесшабашного разгула и пьянства, неразумного распределения рабочего времени и своих сил и вечной бедности самих рыбаков - с другой стороны. Между тем всем, близко стоящим к жизни нашего Севера, известно, насколько ценным тружеником и работником может быть наш помор, раз он поставлен в нормальные условия труда, когда он знает, что его труд справедливо оценивается и уходит на понятное ему живое дело. Глубокое знание условий морской работы, природная сметливость и находчивость, выработанная веками, выносливость и смелость делают нашего помора, привыкшего жить и работать среди несравненно более тяжелых природных условий промысла, чем в Норвегии, крайне ценным работником, самой природой предназначенного к колонизации и оживлению богатого Мурмана. Поэтому странно звучат обвинения помора в его непорядочности и в отсутствии у него разумной энергии и трудоспособности, которыми он, по мнению некоторых исследователей Севера, будто бы значительно уступает колонистам - финляндцам или норвежцам. В отчете учреждению, поставленному на страже интересов наших рыбных и звериных промыслов, исследователь, казалось бы, должен дать не только фактически верный цифровой материал, но и свои оценки различных сторон и явлений исследуемой жизни давать на основании беспристрастного отношения к этим явлениям. (Книпович 1895. Положение морских рыбных и звериных промыслов Архангельской губернии. Из отчетов министерству земледелия и государственных имуществ по командировкам 1893 и 1894 гг. стр. 70, 101 и др.). В вопросе правильной и возможно быстрой колонизации Мурмана западная его половина должна привлекать к себе прежде всего внимание и вот почему. Воды Северного Ледовитого океана, омывающего северные побережья Европейской России, богаты не столько местными, живущими постоянно здесь породами промысловых рыб, сколько стаями приходящих в погоне за богатыми запасами пищи главных представителей местной ихтиофауны - трески и пикши. После процесса икрометания, для которого треска из неведомых частей моря подходит из года в год около декабря к берегам Норвегии у Лафотенских островов, где происходит один из значительнейших в мире тресковых промыслов, кормящий всю страну и доставляющий государству крупный источник дохода, вся масса трески и пикши, а также и морского окуня к январю и февралю переходит постепенно на Север, к берегам северного Финмаркена. Первые стаи этой отметавшей икру трески появляются у берегов Западного Мурмана уже в январе и феврале, а в конце марта или с первой половины апреля над западным побережьем Рыбачьего полуострова, как это мне удалось доказать в 1909 г., стоят густые стаи трески и пикши, которые занимают собой площадь в 50 с лишним миль длиной и в 40 миль шириной, т. е. около 90 верст в длину и около 70 верст в ширину. Вся эта бесчисленная стая трески держится до первых чисел мая в довольно большом расстоянии от берега, - милях в 30-35 и на более близкое расстояние подходят не самые густые массы рыбы, а только ее передовые стайки. Крайне важно отметить здесь, что более или менее близкое под-хождение весной рыбы к берегам зависит исключительно от колебаний русла Мурманской ветви Гольфстрима, то приближающейся к берегу, то отходящей от него более обыкновенного в зависимости от совокупности целого ряда, главным образом, метеорологических причин. Связь в это время рыбы с той или иной температурой придонных слоев воды невольно бросается в глаза, и на основании последних исследований может быть объяснена тем, что треска, истощенная процессом икрометания, во время которого она, как известно, не принимает пищи, с жадностью набрасывается на густые массы нежной, легко усвояемой ее истощенным организмом пищи, какую представляют ей теплые воды Гольфстрима с его богатым животным населением в виде мелких рачков, молодых червей и других организмов, составляющих в своей совокупности так называемый планктон. И только подкормившись и немного окрепнув, треска покидает мало помалу теплые воды Гольфстрима и начинает приближаться к берегам, куда ее привлекают как богатые всякими питательными организмами различные донные участки моря, так и подходящая несметными массами к берегам мойва, мечущая вдоль всего Мурмана икру в течение всей весны от февраля до конца мая, а иногда и до второй половины июня, в зависимости от строго определенных условий. Держась вдали от берега над Рыбачьим полуостровом, в расстоянии до 60 верст от ближайшего пункта русского побережья, главные наиболее густые стаи трески доступны только промышленнику, выезжающему в море не на допотопной шняке с ее прямым парусом, а на хорошо оснащенном палубном боте, вооруженном по меньшей мере 12-ти сильным керосиновым двигателем. Стоимость такого бота с полным морским и промысловым вооружением может обойтись не менее 2.000 рублей. Таким образом, при отсутствии у нас мелкого кредита и при ограниченности существующего правительственного субсидирования мелких промышленников, этот период массового промысла трески останется, благодаря бедности помора-пришельца и постоянного колониста, совершенно неиспользованным. С конца мая и в начале июня главные стаи трески в промысловых количествах начинают появляться на Восточном Мурмане, причем однако возможность промысла на Западном Мурмане нисколько не уменьшается, так как ее остается здесь достаточное количество. Приблизившись к Западному Мурману на очень незначительное расстояние до 1-2 верст от берега, треска распределяется здесь полосой приблизительно в 20-25 верст шириною, вдоль всего западного побережья по различным, наиболее населенным излюбленной пищей, участкам моря, хотя и более редкими стаями, чем во время ее подхода весной. В зависимости от рельефа дна, распределения глубин и грунта, а также и от распределения животной донной жизни моря находится картина расселения в течение всего лета и части осени и тресковых стай. Эти наиболее излюбленные рыбой места поморы промышленники находили, на основании векового опыта, помощью своих особых примет, память о которых с падением или, точнее говоря, с полным прекращением прихода вешняков грозит окончательно исчезнуть. Казалось бы, Мурманская научно-промысловая экспедиция, собравшая громадный материал по распределению глубин, грунтов и животной жизни в западной части Мурманского моря и пользовавшаяся громадной правительственной ежегодной поддержкой в 96,000 рублей на ведение своих работ и издание трудов, которое обошлось за 10-летнее ее существование на счет казенной субсидии в 40 с лишним тысяч рублей, должна была бы издать карты с точным обозначением изменений рельефа, физического характера и животного населения дна, с так называемыми фаунистическими фациями, имеющими громадное промысловое значение, но, кроме двух карт, сколько-нибудь относящихся к этому, ею ничего не было издано, и материалы остаются до сих пор, несмотря на специально отпущенные дважды средства, неразработанными. Одна из этих карт составлена совместно г. Брейтфусом с г. Смирновым, и носит название карты глубин промыслового пространства Мурмана.В течение последнего несубсидированного периода деятельности Мурманской экспедиции мне неоднократно приходилось убеждаться, что показанные на карте глубины и границы мест с определенной глубиной далеко не соответствуют найденным и проверенным мной в действительности на месте, стало быть, и ценность такой карты, в силу уж одного этого, не говоря уже о вопиющей неполноте промеров в промысловом пространстве, сводится на нет. Вторая карта носит название промысловой карты Мурмана и составлена начальником экспедиции г. Брейтфусом. На ней различными красками обозначены становища, пункты действия промыслового телеграфа и вновь поставленных маяков и никому ничего не говорящая в высшей степени схематическая линия, за которой только и возможен будто бы траловый лов. Такая карта ни одному промышленнику ничего дать не может и нужна была очевидно ad majorem gloriam....г. Брейтфуса. Других карт нет. Карта исправленных и пополненных глубин, а также ряд карт хода и распределения вдоль Мурмана в различные времена года главных пород промысловых рыб не могут быть изданы мной из-за отсутствия необходимых для этого средств.С прекращением весеннего промысла на Западном Мурмане рыбные богатства его остаются совершенно неиспользованными, так как нельзя принимать во внимание нескольких десятков лодок местных колонистов, выезжающих в море редко дальше 20 верст и производящих поэтому лов не во время массового подхода рыбы, а с того момента, когда она разбивается уже на отдельные стайки в непосредственной близости от становищ. Многие же пункты побережья, как Цып-Наволок, Зубовские острова и многие другие, некогда населенные места, теперь остаются совершенно пустыми, и рыба проходит никем не тронутая. Мнение же о будто бы периодическом подходе рыбы к Западному Мурману и о том, что ряд "пустых" годов, когда рыбы у Рыбачьего полуострова не было, разорил и разогнал промышленников-вешняков, построено на неправильном и одностороннем освещении вопроса. Вполне возможно и в некоторых случаях совершенно верно, что ненормальные явления несовременного более покрута заставило хозяев-предпринимателей прекратить посылку вешняков на Западный Мурман и перейти к другим видам торговых операций, среди которых безопасная, не связанная с риском закупка рыбы в Вардэ для перепродажи ее в Архангельске занимает не последнее место. Это с одной стороны. С другой стороны, оставшиеся без хозяев покрученники, не будучи в состоянии подняться самостоятельно на промысел, были вынуждены искать иных заработков, среди которых растущая из года в год, благодаря усиливающемуся со стороны заграницы спросу, разработка лесов и лесных материалов играет наиболее видную роль. И помор в силу необходимости должен был променять весло и ярус на пилу и топор. Рыба же между тем из года в год наполняет весной воды Западного Мурмана и остается здесь, заполняя все бухты и губы, до глубокой осени. И не одна только треска и пикша. Наиболее дорогой породой камбаловых рыб в наших северных водах является палтус. Промысел этой рыбы с падением весеннего промысла совершенно прекратился, и количество доставляемого на архангельский рынок палтуса за последние годы сильно понизилось, а соответственно с этим возросла и цена на него. Так в 1897 году цена на 5 пудового палтуса колебалась между 10 и 121/2 рублями, а в 1909 году цена на такого палтуса колебалась между 30 и 40 рублями. Между тем мне удалось открыть излюбленные места и нерестилища этой ценной по своим вкусовым качествам рыбы в водах того же Западного Мурмана, которые эксплуатируются в безусловно территориальной полосе, - в 2 верстах от берега, - исключительно норвежскими промышленниками. Что касается мойвы, играющей такую крупную и даже исключительную роль в рыбных промыслах Мурмана, то, хотя она держится вдоль всего побережья Мурмана и была прослежена мной вплоть до Канина Носа, но наиболее излюбленным местом ее икрометания, когда она жмется к самому берегу, являются преимущественно воды бухт Западного же Мурмана.Даже в тех случаях, когда мойва, в силу особых причин, держится более глубоких, чем обыкновенно, слоев вод, и когда все промысловое население Мурмана из-за отсутствия наживки теряет дорогое промысловое время, громадные стаи этой рыбки всегда можно найти и добыть у западного побережья Рыбачьего полуострова, правда, не помощью обычных поморских мойвенных неводов, а более совершенным кошельковым неводом.Это обстоятельство имеет громадное значение в деле организации снабжения наших промышленников наживкой в то время, когда или ее нет, или лов ее затруднен. Одна только современная доставка наживки промышленнику может, безусловно, по меньшей мере, вдвое, увеличить общее количество наших уловов. Необходимость этой меры назрела давно в сознании промышленника, и даже то частичное удовлетворение нужды его в наживке, какое оказывает деятельность наживочного бота, принадлежащего Мурманскому товариществу, не остается без заметного влияния на частоту выездов в море промышленников из обслуживаемых ботом становищ. Само собой понятно, что будущая организация наживочного дела должна исходить не из ботов, развозящих наживку часто из одного конца Мурмана в другой. Для этого необходим хотя бы и небольшой, но с сильной машиной пароход, который мог бы в течение короткого времени обслужить несколько становищ. Находясь в руках знающего условия жизни наживочных рыб предпринимателя, дело подвоза наживки может дать крупные барыши и оказать благотворное влияние на развитие морского рыбного промысла на всем Мурмане. И организация такого дела есть давно назревший вопрос большой государственной важности. Должно еще отметить, что предприятие это обязательно должно быть частным, так как при организации этого дела правительством отношение помора, не умеющего разбираться в непривычных для него вопросах и явлениях государственной заботливости, может неблагоприятно отразиться на полезном деле. Работающий же на правительственную ссуду частный предприниматель в глазах помора остается купцом, желающим заработать, и он охотно будет ему платить за наживку, что угодно, лишь бы было с чем выехать в море. Мне известны случаи, когда промышленники в Гаврилове платили за "тряску" мойвы, т.е. за возможность, выехать один раз в море, от 18 до 30 рублей!Вот с этой-то стороны я и считаю необходимым, чтобы будущее предприятие наживочного промысла на Мурмане в значительной части его стоимости было начато на правительственную ссуду, взамен которой предприниматель, помимо обеспечения ссуды имуществом предприятия, обязан был бы пускать наживку в продажу не дороже известной цены, скажем по 4 рубля за ящик установленной емкости песчанки и по 8 рублей за такую же меру мойвы.Цена на мойву должна быть выше продажной стоимости песчанки, потому, что рыба эта, как более нежная, требует более тщательного сохранения и быстрого, почти непосредственного за ее ловом сбыта. Помимо перечисленных выше пород рыбы, в водах, омывающих Западный Мурман, находят приют большие стаи сайды, значительные количества морской камбалы и довольно большое количество очень ценного по своим вкусовым качествам морского окуня. Относительно сайды должно, к сожалению, сказать, что ее у нас на Мурмане более не существует, тогда как в конце 80-тых годов прошлого столетия промысел этой рыбы на Западном Мурмане достигал до 100.000 пудов. Что эта рыба у нас не перевелась и водится в больших количествах и поныне, в этом я имел возможность неоднократно убеждаться, и последний раз в 1909 году находил ее несколько раз не только в большом количестве в бухтах Западного Мурмана, но и отметил ее распространение в далеких от Рыбачьего полуострова водах, омывающих Канин Нос. Спрос же на эту рыбу очень большой, так как население внутренних частей Архангельской губернии издавна привыкло к сайде, как к дешевой рыбе. Чтобы удовлетворить существующий спрос на эту рыбу, ее привозят из Норвегии, и цена на нее не только сравнялась, но иногда и превышает рыночную стоимость трески. Лов камбалы на Западном Мурмане также совершенно не развит и, если существует, то только в незначительном размере, удовлетворяющем скромные потребности стола местных колонистов. Между тем во многих местах Западного Мурмана, в особенности около одного пункта Рыбачьего полуострова, известного под названием Базаров, на скалах которого ютятся бесчисленные стаи различных морских птиц, камбала держится в известное время года громадными массами и доступна не только крупному предпринимателю, промышляющему ее тралом с парохода, но и самому бедному промышленнику, так как в этих местах она не требует никакого особого снаряжения: простой карбас или ела, грошовой стоимости продольник, на крючья которого годны в качестве наживки как моллюски, так и водящийся в изобилии червь - Arenicola. To же нужно сказать и о Зубовских островах, где эту ценную рыбу теперь иногда промышляют английские траулеры и кроме них никто. Слабое развитие промысла этой рыбы нельзя никоим образом объяснить отсутствием спроса, так как эта рыба за последние годы, да отчасти и много раньше, находит довольно широкий сбыт в бедных слоях населения северных губерний и цена ее в Архангельске колеблется от 80 к. до 1 р. 30 коп. за пуд. Не касаясь вопроса о значении этого промысла у нас на Мурмане вообще и о роли морской камбалы как в будущем развитии самых промыслов, так и в расширении района сбыта северной морской рыбы на внутренние рынки России, я имел в виду обратить внимание на то, что воды Мотовского залива, северное и северо-западное побережье Рыбачьего полуострова таят в себе громадные запасы этой в высшей степени ценной, как это видно будет из дальнейшего, рыбы, промыслом которой с большой выгодой может заниматься любой колонист Западного Мурмана. Что касается морского окуня, то эта рыба, цена на которую на Мурмане колеблется от 1 р. 50 к. до 2 рублей за пуд, появляется над Западным Мурманом ранней весной с первыми стаями трески [10] и, держась в значительном расстоянии от берега, может становиться добычей только промышленника, вооруженного ботом, позволяющим делать далекие выезды в море. В течение летних месяцев морской окунь держится несколько ближе к берегам, но и тогда лов его не может быть очень значительным в виду относительно небольшого количества этой рыбы, в сравнении с количествами трески, сайды и камбалы. При развитии морского рыбного промысла и заселении побережий Западного Мурмана постоянным промысловым населением, состоящим из русских колонистов, снабженных необходимым снаряжением для дальнего лова, этот промысел может занять подобающее ему место, являясь значительным подспорьем в главном источнике дохода страны - в тресковом промысле. Давно известно, неоднократно обсуждалось и много вызывало бесплодных мечтаний, то всем известное обстоятельство, что в заливах Западного Мурмана весной и глубокой осенью часто появляется громадное количество сельди, ловить которую не хватает ни рук, ни средств, - но все это, вызвав кратковременное дешевое удивление перед неиспользованными родными богатствами, ни к чему осязательному не приводит. Несокрушимая твердыня неподвижности русского денежного мешка не поддается никаким увещеваниям, никаким доказательствам необходимости расшевелиться и вложить деньги в живое и до очевидности выгодное дело. А иностранцы тем временем, видя нашу инертность, пользуются вовсю нашими богатствами, колоссальными дарами моря, неустанно плывущими нам в руки. В 1882 году в никем не заселенную Анбарную губу ранней весной зашла стая сельди. Случайно ее заметил проезжающий мимо колонист-норвежец и дал знать своему патрону-норвежцу же, который немедленно распорядился отрезать сельдь от моря, загородив выход из конца бухты сетями, какие только нашлись в его распоряжении, вызвал из соседней Норвегии два парохода, помощью которых в течение 10 дней неустанно ловили сельдь, отвозили большую часть в Норвегию и солили, пока хватило бочек. Незачем, конечно, добавлять, что эта же сельдь пошла в Архангельск. Другой факт. Не помню точно года, но от этого достоверность факта, ставшего притчей во языцех на Мурмане, смею уверить, нисколько не уменьшается: начальник Мурманской научно-промысловой экспедиция г. Брейтфус решил продать незадолго до этого приобретенный экспедицией кошельковый невод колонистам г. Александровска. Те с радостью согласились, так как эта могучая промысловая снасть, стоящая около 1000 рублей, была предложена им за 150 рублей. На следующий после покупки день в Кольском заливе, недалеко от г. Александровска, появилась громадная стая сельди, которой эти колонисты, люди зажиточные, в течение нескольких часов выловили на 3000 рублей. Правда, заход сельди в ту или другую бухту Западного Мурмана нельзя приурочить к определенному времени, как подход трески или мойвы, и потому промысел этот может развиться у нас только тогда, когда на побережьях Западного Мурмана будет ютиться не 317, а по крайней мере 3170 семей не только колонистов, но колонистов-промышленников.Тогда, безусловно, предлагаемая теперь некоторыми мера поощрения нашей добывающей мурманской рыбопромышленности путем обложения ввозимой из Норвегии в Архангельск сельди пошлиной будет своевременной, так как запасов сельди на Мурмане более чем достаточно, и будет кому ее ловить. До тех же пор, пока рабочих рук на Западном Мурмане более чем недостаточно, введение обложения норвежской сельди пошлиной цели не достигнет: ловы сельди на Мурмане останутся случайными, а потому и ничтожными по количеству добываемой рыбы, ввозить, несмотря на пошлину, будут, и мера эта, без достижения прямой своей цели, ляжет лишним бременем на мелкого потребителя. Заканчивая свой краткий обзор Западного Мурмана, я считаю необходимым еще упомянуть о забытом совершенно промысле акулы. Эта рыба, достигающая до 6 метров в длину, ловится исключительно из-за печени, из которой добывают жир, идущий на выработку разных смазочных веществ. Шкура же ее, из которой в Германии выделывают превосходную шегрень, у нас в дело не идет и бросается с тушей обратно в море. Можно смело сказать, что в известное время года отдельные местности Мурманского моря кишат акулой. Ранней весной, когда к берегам подходит треска, в арьергарде ее стай держатся несметные полчища этой прожорливой рыбы; глубокой осенью, когда треска жмется к берегам, акула заходит в самые бухты. Мне известны случаи, когда норвежцы-колонисты на небольшом акульнике в течение двух суток лова поймали более 400 экземпляров акул. Считая в среднем вес печени каждой акулы в два пуда и беря низшую стоимость пуда печени, равной одному рублю, результат промысла выражается солидной цифрой в 800 рублей. В Вайде-губе, в Большой Волоковой и других бухтах Варангер-фиорда, а также в Мотовском и Кольском заливе появления акулы часты и довольно определенны по времени. Для лова же ее здесь вполне достаточны те боты, которые необходимы для весеннего лова трески. Специальное же промысловое снаряжение для акульего лова стоит гроши. Само собой понятно, что только с водворением на Мурмане серьезно снаряженного промышленника-колониста этот промысел может занять видное место в ряду других родов морских промыслов и вызвать к жизни целый ряд новых предприятий, которых на Западном Мурмане теперь совершенно нет, - это салотопни, или салогрейки. Как бы широко ни были поставлены крупные частные предприятия, появлению которых приписывается выдающаяся роль в деле оживления Мурмана, какими бы сетями отделений и отдельных производств эти предприятия ни охватили бы Мурман, густого постоянного населения они не создадут. Полным пульсом здоровой жизни только тогда забьется Западный Мурман, когда туда всесторонне соображенными заботами правительства будут привлечены многочисленные русские колонисты-промышленники, расселенные по бухтам Кольского и Мотовского заливов и, главным образом, на побережьях Варангер-фиорда. ...В заботах о заселении края и в своем стремлении развить торгово-промышленную деятельность, правительство бесспорно преследует задачу большой государственной важности, и поэтому должно сочувствовать не только словом, но и реальной поддержкой всякому новому живому начинанию, а если его нет, то вызвать его всеми мерами.... Пора и правительству, и самому обществу взяться за развитие и охрану втуне проходящих вдоль Мурмана бесчисленных богатств, привлекающих к себе, в ущерб национальным интересам края, иностранные капиталы и смелых чужестранных предпринимателей. ...Приветствуя первый серьезный шаг. предпринятый в этом отношении г. Архангельским Губернатором, я не могу, однако, не повторить еще раз, что только рядом энергично проводимых мероприятий, отвечающим целой совокупности выдвинутых жизнью нужд, можно поднять жизнедеятельность страны и пробудить к новой жизни от векового прозябания богатейший Мурман. Источник: Држевецкий В.Ф. Рыбные промыслы Мурмана и его колонизация //Изв. Арханг. О-ва изучения Русского севера. - 1910. - № 21. Журнал "СЕВЕР промышленный" № 6-7 2008 г. Еще статьи на тему "Мурмана":Предприниматели Мурмана на рубеже веков Некоммерческая организация "Ассоциация прибрежных рыбопромышленников и фермерских хозяйств Мурмана" Отчет о работе совета «Союза строителей Мурмана» Летопись промышленного освоения Мурмана Строители Мурмана - объединяйтесь! Информация о "Союзе строителей Мурмана" Историческая справка "Союз строителей Мурмана" Арктический шельф - новый импульс развития экономики Мурмана |