Работали мы в 1972 году у берегов Америки. Если с уловами было совсем плохо, то многие капитаны шли ловить морского налима прямо на видимости Нью-Йорка. Из города вытекала грязная речка, а налим любит грязь, и его всегда можно было здесь добрать до плана. Раньше граница территориальных вод у США была всего 3 мили, поэтому даже наш телевизор спокойно принимал американские программы, правда звуковой канал не совпадал, поэтому приходилось его ловить по радиоприемнику. Помню как-то, поймали непривычный в те годы для нас «фильм ужасов», действительно действие впечатляло. А потом механики говорили, что после такого страха даже на вахту теперь надо ходить только вдвоем, потому что бог знает что привидится.

Направили к нам на судно бывшего работника КГБ, он выпивал и, наверное, проштрафился где-то.

Его планировали использовать первым помощником капитана, однако для ознакомления в первый рейс он вышел матросом-уборщиком. Как-то на судне травили тараканов и в салоне рядового состава осталась и химия и дохлые тараканы. Пришлось подметать салон, а мусор новоиспеченный моряк решил выбросить в иллюминатор, причем с наветренного борта. Все знают, что этого делать нельзя, поэтому весь мусор оказался на лице этого горе-уборщика и еще около недели он ходил с перевязанными лицом и глазами.

В следующем рейсе этот человек вышел уже в должности первого помощника капитана и однажды ему «пригодились» прежние знания. Мы работали на Джорджес-Банке на скумбрии, причем показатели работы были почти самые низкие в группе судов. Моряки считали виновным как всегда капитана и поэтому в салоне команды частенько появлялись стихи типа «Разбегайтесь фраера, «Буран» травит ваера». БМРТ «Буран», на котором мы работали, допускал различные промысловые происшествия и этими стихами подчеркивалась наша неудовлетворительная работа. Первый помощник решил вычислить «поэта» и однажды пригласил меня, а я был комсоргом, на разговор с одним из моряков. Оказалось, что он сравнил почерки на стихах и на бланках радиограмм, которые писались моряками и хранились до конца рейса и определил, что стихи пишет этот моряк. Мы все знали, что наш помполит в прошлом чекист, но даже представить не могли такого применения знаний.

В начале своей деятельности мне пришлось ходить на плавбазе «Воркута». Вспоминаю случай, когда женщины, а их было довольно много на судне, решили проучить моряков, порой подглядывающих за ними, моющимися в душе, через замочную скважину. Они развели «зеленку» которой смазывают ранки и встали за дверью. Когда кто-то очередной решил взглянуть на дам, то они плеснули зеленкой в скважину. А надо сказать, что зеленку сразу практически не отмыть. Поэтому женщины быстро вычислили по оставшемуся пятну своего наблюдателя.

Это оказался очень скромный моряк, но как ему досталось от дам, то этот урок отучил всех от подсматривания.

Я был на этой плавбазе машинистом в вахте четвертого механика. Это был совсем молодой выпускник Ленинградской мореходки. Дело молодое и у него были хорошие отношения с судовой фельдшерицей. Иногда и мы собирались в помещении лазарета посидеть, попить кофе. Вспоминаю, что фельдшерица из-за отсутствия посуды в этом помещении варила кофе в плевательнице. Хоть мы и знали, что она совершенно новая, не использовалась ни разу, но пить кофе отказывались.

Я ходил машинистом первого класса, а был еще совсем молодой парнишка, машинист второго класса и в его обязанность входило будить очередную вахту, сменяющую нас. Однажды, после того, как он пошел будить второго механика, влетел в машинное отделение с криком:

Второй механик умер. Встревоженные такой вестью, а надо сказать, что второй механик был ветеран войны и уже в возрасте, мы моментально оказались в каюте второго механика. Он лежал в постели, а на подушке валялась его вставная челюсть. Мы бросились будить с криком «Петрович, что с тобой? Он, как ни в чем бывало, вскочил, вставил свою челюсть и потом удивленно посмотрел на наши встревоженные лица. После расспроса машиниста оказалось, что он считал, что раз у человека выпали зубы, то это верный признак того, что он умер.

Ходил я еще мотористом на среднем рыболовном траулере. Это небольшое судно около 40 метров длиной, а ходили мы в Атлантику на промысел сельди дрифтерными сетями. Рейсы длились более трех месяцев, а запасы воды были только на двадцать суток, но хотя она и пополнялась с плавбаз, ее всегда не хватало, особенно в связи с большим расходом в так называемые «банные» дни. Обычно перед баней, стармех всегда приглашал меня, а я отвечал за систему водоподачи, и говорил, чтобы я потуже затянул сальник на ручной водопомпе, которой каждый моющийся накачивал себе воды в шайку. А так, как ручку после затяжки сальника было тяжело поворачивать, то все мытье ограничивалось одной- двумя шайками воды, после чего обычно матросы говорили, что париться в бане нет необходимости, становишься мокрым уже после накачки первой шайки воды.

Как то в шторм на СРТ пришлось менять якорный огонь, а он же использовался и как рыболовный, поэтому должен был работать все время.

Оказалось, что его залило водой и закоротило всю оснастку. Пришлось снимать его, сушить. А когда пришлось собирать его на полубаке, то там свистел такой ветер, что я вместе с кабелем затащил светильник в носовую каюту моряков, причем обрезал кабель и просунул его через вентиляционную нишу в двери. Затем в тепле, в каюте собрал светильник, изолировал его от попаданий воды и уже собрался нести на палубу, как оказалось, что через узкое отверстие в двери он естественно не проходит. Пришлось снова разбирать его и собирать уже в коридоре. Вот так дурная голова дает работу рукам.

На одном из СРТ охлаждающая вода от вспомогательных дизелей подавалась на промывку гальюна. Однако часто система забивалась и ее периодически приходилось продувать воздухом от пусковой системы с давлением до 30 атмосфер. Обычно я поднимался наверх и следил, чтобы в это время никого в туалете не было. Однажды было просто лень подыматься из машины на верх и я продул систему прямо из машинного отделения. Затем совесть все-таки заговорила и я поднялся наверх в жилые помещения. В коридоре встретил растерянного третьего помощника капитана, который держал брюки в руках и повторял: «Там такое творится, вдруг подо мной все засвистело, с шумом вылетела вода, какие-то ошметки и я решил, что все корабль тонет». Вот так, не успев даже надеть брюки, и выскочил человек на палубу по причине моей лени.

Шли мы как то на СРТ на выход из залива. Впереди нас медленно шел крейсер из Североморска, а наш стармех когда то служил на нем.

Свистит в машину, чтобы добавили хода, надо догнать крейсер и может кого то из своих сослуживцев заметит на его борту. Вдруг над трубой крейсера возникло небольшое облачко дыма и стармех сказал: Все, сбавляйте ход, крейсер дал малый ход и теперь его не догнать.

Оказывается наш полный ход около 8 узлов был равен его самому малому ходу.

На нашем СРТ под дрифтерным промыслом во время шторма волной погнуло вал сететряски. Кое-как доработали вручную, пока не прислали из порта новый. Так как на промысле почти все время штормило, то передавали этот вал, привязав к кухтылям, затем сбрасывали за борт, а мы его ловили. Матросы удачно баграми вытащили кухтыли на борт и также быстро их отвязали, опасаясь захода очередной волны на борт судна. Однако оказалось, что кухтыли были привязаны поводцами, которые другим концом держали вал, но в спешке вал забыли поднять на палубу, а после того, как все кухтыли были отвязаны, он благополучно затонул прямо у борта. Вот уж действительно, поспешишь, людей насмешишь

Одно из наших БМРТ работало в Антарктиде и после рейса ему был определен заход на отдых в одну из стран на западе Африки. Туда мы обычно не заходили, но в этот раз по контракту надо было поставить мороженую рыбу. На судне не оказалось флага этой африканской страны, нашли его только в лоции и весь переход кусочками сшивали этот необычный флаг, который надо было поднять на мачте при заходе в порт этой страны. Когда зашли в порт, то вдруг на судне появились люди с автоматами и строго наказали срочно снять этот флаг, т.к. на днях в стране произошел государственный переворот и за этот флаг могут и расстрелять.

Зашли мы как то в порт Мале в Норвегии для установки на СТРМК ярусной линии. Перед этим судно стояло в Мурманске на переоборудовании несколько месяцев.

Дело было зимой и, естественно, все что менялось, переустанавливалось было не покрашено и покрылось ржавчиной. Практически все судно было рыжего цвета. В этом порту было несколько семей из России и в выходной они вместе с ребятишками пришли на судно. Мы провели их по судну, угостили обедом, ответили на вопросы. Но на самый трудный вопрос одного из мальчишек: А зачем вы покрасили свое судно в такой странный цвет?, боцман, став такого же цвета как и судно, так и не смог вразумительно ответить. Потом уже летом мы самым тщательным образом покрасили судно.

Пришел на обед в кают-компанию. Старший механик говорит, слушай, что у тебя произошло в машине, мазутом залили иллюминатор капитанской каюты. Хорошо говорю, разберусь. Поднялся на шлюпочную палубу, на которую выходил иллюминатор капитанской каюты и как ни старался, так и не смог решить, как мазут из танка попал на каюту. Спустился к кочегарам и начал вести расследование. Потом один из их сознался, что приходила к нему буфетчица и попросила полведра мазута, строго-настрого запретив говорить об этом.

Предистория этого оказалась следующая. Судовая буфетчица (звали ее моряки «тетя Пуся» за средний возраст) имела все виды, да думаю и не только виды на капитана. А тем временем на судно пересела учительница русского языка, т.к. ранее на флоте и в стране внедрялась программа «Каждому молодому труженику - среднее образование» и она принимала экзамены у моряков прямо в рейсе. Капитан уделил какое-то внимание молодой учительнице, чем вызвал резонную ревность у тети Пуси. Она решила, что та вечером приходит к капитану и если к тому постучаться попозже, то она будет вынуждена покинуть каюту капитана через иллюминатор на шлюпочной палубе. При этом измажется в мазуте, которым она щедро облила и иллюминатор и палубу и все тайное станет явным. У меня состоялся достаточно тяжелый разговор с ревнивицей и я предложил более радикальный способ, а что если Вам поджечь каюту капитана, тогда они даже одеться не успеют, когда будут вынуждены выскакивать из каюты?

Кают-компания на БМРТ была всегда местом встречи комсостава, временем спокойной беседы. У нас в должности первого помощника был внешне не очень сильный человек, но он всех удивлял своими способностями гнуть монеты. Обычно он это показывал во время обеда, брал пятак напрягался и вынимал его согнутым в спираль. Около месяца на все это смотрел рефмеханик, крепкий, почти двухметровый моряк.

Оказывается, все это время он пытался гнуть монеты в своей каюте, но ничего не выходило. Однажды разозлившись, он говорит помполиту: Слушай, ты же слабее меня, объясни, как ты это делаешь? Очень просто, ответил помполит. Берешь монету, в каюте гнешь ее пассатижами, затем приходишь в кают-компанию, берешь монету и меняешь ее под столом на гнутую. Рефмеханик чуть не избил помполита за такой фокус.

Я был комсоргом на судне и однажды ко мне подошел боцман с просьбой повлиять на преподавателя русского языка. Он должен был получить, как и все моряки, среднее образование, но был уже в возрасте и учиться ему было тяжело, т.к. всю школьную программу он позабыл. Он пожаловался, что ему за последний диктант поставили тройку и ему стыдно перед моряками, что боцман даже русского языка не знает, пусть хоть четверку поставит. Я подошел с этой просьбой к учительнице, а она, помню, ответила мне: Ну как же могу поставить ему четверку, если он в слове «урожайный» сделал четыре ошибки. Кстати, у боцмана был очень интересный жизненный принцип, который он проповедовал молодежи: Пить надо умеючи, и всегда помнить, что пьянку надо сводить на конус.

Шли мы как-то в порт с промысла сельди из Атлантики, после четырехмесячного рейса. Все устали и с нетерпением ждали прихода. Уже рассчитали время прихода в Мурманск и многие моряки определили, что они будут делать в первые дни. При этом традиционно одна вахта накручивала обороты главного двигателя, чтобы их вахта не была приходной, а другая, наоборот снижала ход. В штате у нас был юнга, причем не всегда думающий перед тем как что-то сделать. Перед приходом он прибирал свое заведование - камбуз и решил выдраить палубу. А надо сказать, что боцмана обычно делали швабры размером с небольшую копну сена. Юнга решить помыть швабру, пошел на палубу и на полном ходу опустил ее за борт. Однако хоть судно и шло всего со скоростью 9-10 узлов, потоком воды швабру вырвало из его рук, она пошла под корпус и намоталась на винт. Нашему главному двигателю мощностью в 300 лошадиных сил не хватило мощей и мы остановились на траверзе мыса Норд-Кап, а это всего в сутках перехода до Мурманска. Пришлось несколько часов реверсами разбивать эту швабру, с графика мы сбились и наиболее свирепые моряки предложили сделать с юнгой то же самое, что он сделал со шваброй.

Этот же юнга, как и положено на судах, готовил 16-часовой полдник для моряков. В очередной раз он готовил уху и решил, чтобы не пропадала оставшаяся с обеда жареная картошка с мясом, добавить ее в уху. Сверху на все эти операции через кап на кухне смотрел радист и он с укоризной произнес фразу: Женя (так звали юнгу) ты бы еще отдуплился в эту уху.

Раньше на плавбазах были неплохие судовые лавочки и многие моряки покупали очень приличные по тем временам вещи. Один из матросов купил ботинки чешской фирмы «Цебо». Они очень ценились в то время. Лежим в дрейфе, погода чудесная и он решил одеть их и разносить перед приходом в порт. Молодежь играет в футбол на палубе, пиная балберу. Он подключился к игре, размахнулся и так пнул пенопластовый кухтыль, что один ботинок с не завязанными шнурками, улетел за борт. Не очень горюя, он снял второй и выбросил тоже за борт. Мы стоим на палубе и видим, что через короткое время первый башмак прибило к борту, мы его достали, но второго то уже не было.

На рейсах под треску на небольших судах, где не было цехов по производству консервов из печени трески, шла заготовки печени в бочки для дальнейшего выпуска рыбжира на берегу. Рейс проходил летом, длился около месяца и затаренные с начала рейса бочки с печенью трески стояли на палубе. К концу рейса уже вся палуба была в бочках и матросы из носовых кают проходили в столовую по бочкам. Уже идем в порт, стоит жара, моряки переоделись в костюмы и один из них идет по бочкам в корму. Наступает на дно одной из бочек и проваливается внутрь. А надо признать, что, пожалуй, ничто не пахнет так резко, как залежалая печень и рыбий жир. Долго еще вместо встречи с женой ему пришлось отмываться в бане, а костюм был безвозвратно потерян.

Как то уже пожилой боцман проходил медицинскую комиссию. Врачи выставили претензию к нему по зубам, на что боцман ответил: Ничего страшного, что у меня осталось мало зубов. Человек родился без зубов и умирать должен тоже без них.

Почему то на судах типа «Океан» очень любили плодиться тараканы. Говорили, что их привлекает судовая изоляция. Однако их было настолько много, что однажды повар, который периодически спускался в каптерку вниз за продуктами на камбуз говорит: Идти невозможно по трапу, тараканы обгоняют меня, чуть не сбивают с ног, чтобы первыми попасть в кладовку.

Вспоминается еще один случай с тараканами. Однажды наше БМРТ зашло в один из портов Англии и портовые власти сделали отметку в свидетельстве о необходимости потравить тараканов на судне. Капитан решил это сделать на переходе в российский порт. Однако нам нужно было сдавать рыбу еще в одном английском порту, а портовые власти второго порта уже имели на компьютере замечание к нам и за то, что мы его не выполнили, наложили на судовладельца штраф. Его объем был таков, что на судне говорили потом, каждый таракан обошелся нам в три доллара.

Работали мы на треске зимой в Баренцевом море на СРТ. Почти все время штормило. Однажды, когда палубный матрос брал траловую доску на цепку у борта судна, она развернулась и придавила моряка. По-видимому, ему повредило легкие, т.к. он стал раздуваться и пошла кровь из горла. Мы быстро подняли трал и полным ходом пошли к плавбазе, где были врачи. Попытались связаться, но по маломощной связи едва было слышно. Старпом говорит врачу с плавбазы, что делать, кровь идет из горла, а врач, ничего не поняв, посоветовал перетянуть жгутом то место, откуда идет кровь, т.е. горло. Подошли к плавбазе, с нее спустился врач, осмотрел больного и прямо в каюте, взял шкерочный нож, промыл его и сделал надрез, воздух с шумом стал выходить. Моряка врачи спасли, но потом мы долго всем советовали как остановить кровь из горла.

Как то на СРТ потребовалось уходить в канун праздника. Моряки и так редко встречают их на берегу, а тут практически отход выпал на сам праздник. Пришли к нам, механикам, на Совет моряки, попросили задержаться хотя бы на сутки. Это было и наше желание. Поэтому, когда стали пробовать отходить от причала, то главный двигатель запустится и остановится. Вызвали группового механика, слесарей, но так ничего и не решили. Было принято решение разобраться уже после праздников. Экипаж отгулял праздник и все пришли на судно. Мы запустили главный двигатель и пошли в рейс. На отход прибежал групповой механик, пришлось сказать, что и сами ничего не понимаем, почему все нормально. Уже после рейса пришлось сознаться, что мы поставили сплошную прокладку из паранита на выхлопной коллектор. Двигатель запускался, но затем «захлебывался», т.к. выхлоп был закрыт.

В прошлое время часто, по каким-то случаям, вводились различные ограничения для моряков. Помню, ввели за норму перед каждым рейсом, всему экипажу проходить осмотр у венеролога. Я, двадцатилетний механик, стою на отходной вахте на СРТ, подходит старпом и говорит, срочно сбегай в медпункт первого судоремонтного завода и сделай отметку у венеролога. Я как был в грязной робе, в мазуте так и пошел на осмотр, судно было на отходе, переодеваться было некогда. Когда молоденькая врачиха увидела меня в таком виде, вначале, растерявшись, попросила раздеться, чтобы сделать осмотр, но я показал свои руки, сказал, что судно на отходе и попросил помочь мне раздеться и провести осмотр. Она покраснела и пришлось ей ставить штамп в санкнижке без осмотра.

На рейс в Баренцево море на СРТ пришел новый капитан, ветеран флота. Однажды мы пошутили над ним. После прошлого визированного рейса и захода в Санта-Крус на судне остались очень интимные картинки. Их аккуратненько поместили в журнал «Советские профсоюзы» и положили на стол в столовой команды, где обычно сидит капитан. В столовой собралась почти вся команда и пока капитан ждал второе, он решил полистать журнал. Надо было видеть его удивленные глаза, когда он встретил такие откровенные фотографии (в то время к таким откровениям относились по-другому). Боцман посмотрел их и отметил, что в таком виде здесь помещают только тех, кто аккуратно платит профсоюзные взносы.

Старпом на судне был уже в возрасте, женат, имел детей и его авторитет с точки зрения семейной жизни для молодежи был непререкаем.

Запомнилась его мнение о возможном разводе со своей женой одного из молодых моряков: Я бы тоже развелся со своей женой, но жалко 15 лет потраченных на дрессировку. Правда, кто кого дрессировал, он не уточнял.

Управление «Мурмансельдь» - в воспоминаниях ветеранов