Вологодским землякам моим посвящается

Оглядываюсь с гордостью назад:
Прекрасно родовое древо наше!
Кто прадед мой?
- Солдат и землепашец. Кто дед мой?
- Землепашец и солдат.
Солдат и землепашец мой отец,
И сам я был солдатом, наконец.

Сергей Викулов

- Ну вот - и приехали. Дальше на «Жигулях» не пробиться...

Водитель, взявшийся довезти меня от автостанции до родной моей деревни Курья, с грустью посмотрел на раскисшую от первых осенних дождей проселочную дорогу и развернул машину на асфальте.

На прощанье посоветовал идти дальше не по грунтовке, а полем: мол, там хоть и сыро, но грязи меньше. Я все же пошел по знакомому еще с детства пути, выбирая на обочине наиболее твердые участки дороги.

Идти оставалось чуть больше километра - неужто не осилю?

В памяти сердца вся местность знакома. Вот уже и низина, за поворотом которой должны показаться крыши первых куреевских домов.

Слева, за полем, темнеет лес, где в детские годы мы, деревенская ребятня, проводили свободное от домашних дел время и знали его не хуже птиц и зверей, обитавших в нем. Осень уже подрумянила его. Самое время для сбора белых грибов. В детстве, возвращаясь из школы по этой дороге, мы специально делали крюк, чтобы проверить свои заветные места на опушке леса. И всегда, возвращаясь домой, несли в подолах рубашек с десяток крепких молоденьких боровичков.

Подумалось, а не сделать ли туда заход и сейчас, прийти домой с такими всегда желанными трофеями? Но кого порадуешь этим подарком, если дом пустой? Мать и сестра давно умерли, а последний из деревенских родственников - двоюродный брат Василий - живет на центральной усадьбе местного совхоза. К тому же сам заядлый грибник, каждый сезон запасается лесными дарами в числе первых в округе.

И я продолжаю месить грязь, продвигаясь все ближе и ближе к деревне.

Сквозь ивняк, облепивший дорогу с обеих сторон, стали видны крыши домов. Душа торжествует: вот я и дома! Сходив за водой на родник, включаю электрочайник и растапливаю печь. Сухие дрова разгораются быстро. Сажусь перед устьем печи, смотрю, как пламя желтыми языками охватывает поленья. Вот так же в часы, когда мать топила печь, усаживались мы с сестрой перед устьем печи, согревая озябшее тело исходящим из нее теплом....

Чайник давно уже выключен, но мне не до него. Я во власти воспоминаний.

* * *

Курья - одна из деревень, составлявших когда-то Корбангскую волость Кадниковского уезда Вологодской области, ныне входит в состав сельского муниципального поселения Воробьево Сокольского района. Согласно легенде, основали ее беглые казаки Стеньки Разина, спасавшиеся в здешних глухих в ту пору лесах от преследования царской власти. Из древесины и торфа они «курили» (получали) деготь - исходное сырье для производства воска, имевшего хороший спрос на российском рынке. По роду их занятий получила название и деревня, основанная ими в 90 километрах от Вологды на левом берегу реки Двиницы - притоке судоходной Сухоны. До революции в ней насчитывалось почти 60 домов. Из материалов оценки земель Кадниковского уезда, датируемых 1911-м годом, с которыми я познакомился в Вологодском областном государственном архиве, следует, что жителей мужского пола в Курье было 84, женского - 111. В том же документе приводятся данные и о возрастном составе. Мужчин до 60 лет было 48, старше шестидесяти - 6. Женщин в возрасте до 41 года зарегистрировано 40, свыше 56 лет - 18. Из общего количества населения деревни «способных к труду рабочих» (так написано в документе) было 44 среди мужчин и 56 - среди женщин. В учет взяты и так называемые «полурабочие», в основном подростки и инвалиды. Их было 30.

Деревня особенно хорошо смотрелась со стороны реки: три ряда домов, окруженных забором из жердей для защиты посевов от домашнего скота, за домами - цепочка овинов, в которых сушили и обмолачивали снопы ржи, ячменя, овса, издревле выращиваемых в здешних краях.

Почти у каждого дома - черемухи и рябины.

Еще в начале прошлого века в здешних деревнях не было бань. Мылись мои земляки в печке, удалив предварительно из нее угли и подметя под, на который стлали соломенный коврик, после чего и лезли в печь с веником и шайкой воды. Парилка получалась - что надо! Я сам испытал это на себе не только в детстве, но и в юности, пока в деревне не появились бани. Первым построил ее мой дядя Александр Васильевич Белоусов. Он стал приглашать помыться в ней и меня, и мою мать. Правда, требовал, чтобы дрова мы приносили свои. А вот Павел Боровиков, последовавший примеру дяди Саши, никаких условий, приглашая в свою баню, не выставлял. И мы предпочитали ходить к нему, пока не построили свою. Теперь же бани есть у каждого сохранившегося в Курье дома.

В ту пору дома в деревне строили большие. Под одной крышей их располагались и жилые комнаты, и хозяйственные помещения - для скота, хранения зимних запасов сена и дров, чтобы в лютую стужу не выходить за ними на улицу. У некоторых домов были еще и «зимовки» - небольшие по размерам избы с русской печкой, где в зимнюю пору и жили их хозяева, спасаясь от морозов. Летом же они переселялись в горницы - светлые помещения без печей, в которых в жару всегда царила прохлада. С годами в устройство домов вносились изменения, вызванные велением времени, но передняя часть их сохраняла свой первоначальный вид.

Изменился внешний облик деревни в целом после того, как начали сносить одряхлевшие от времени и ставшие ненужными овины. После коллективизации сельского хозяйства многие их владельцы уехали в. город, завербовавшись на великие и не очень великие стройки коммунизма. Перед войной в Курье насчитывалось уже только 40 домов и три овина. Она, как и многие другие вологодские деревни, начала хиреть. Вернувшиеся с фронта крепкие мужики уезжали на заработки в ближайший от нас город Сокол, откуда редко кто возвращался в село. Увозили они и свои дома: так тогда решалась жилищная проблема тысячами бывших колхозников. На сегодняшний день в Курье из 18 сохранившихся домов, пригодных для жилья, осталось 15, а постоянно проживающих в них - ни одного! Правда, трое - Валентин Григанов, Саша Попов и Леша Сизов - имеют куреевскую прописку, но живут здесь только летом. Зимуют же вместе с семьями в каменных домах, построенных специально для переселенцев из неперспективных деревень на центральной усадьбе совхоза «Доброволец» в селе Воробьеве

На моей памяти проходила деревенская жизнь и в годы войны, и в первое послевоенное время. Мне было тогда слишком мало лет, чтобы осмыслить происходившее вокруг нас. Но не зря говорят, что память ранней молодости - самая цепкая память. Многое и сейчас вижу, как будто наяву. А про жизнь в деревне в ту пору могу сказать только одно: была она очень тяжелой. Государство, стремившееся быстрее залатать раны, нанесенные войной, посчитало возможным найти часть средств для восстановления разрушенных городов и промышленных предприятий за счет обложения новыми налогами сельских жителей. Каждая семья в обязательном порядке должна была сдавать государству практически за бесценок молоко, яйца, шерсть, мясо. Даже шкуры овец и телят, оставленные владельцами живности для своих нужд, строгие контролеры отбирали в доход государства. А еще был налог (кажется, местный) на плодово-ягодные культуры. Чтобы избавиться от него, люди тайком в зимнюю пору вырубали не только яблони, а и кусты красной смородины, росшие практически возле каждого дома. Проверяющим из района доказывали потом, что погибли они от лютых морозов. Привело все это к тому, что на грядках возле домов, кроме лука, стали выращивать только репу, турнепс да брюкву, на которые продовольственный налог не распространялся. Отменили этот налог лишь после голодного сорок седьмого, когда в деревнях резко возросла смертность населения от недоедания...

Мысленно совершаю путешествие по деревне той поры. Вот дом моей одноклассницы и соседки Нины Поповой, как и я, оставшейся в первые годы войны без отца. Дом стоял рядом с нашим, резко наклонившись от старости вперед, отчего дверь в избу, когда мы заходили к ней в гости, так подталкивала нас, что мы вынуждены были убегать от нее. Несколько лет дом оставался в таком положении. Когда же жить в нем стало опасно, соседи, продав корову и набрав долгов, купили старый, но еще крепкий дом в деревне Дюрбенихе, куда и переселились.

Мы с Ниной учились в одном классе. Она не была круглой «пятерочницей», но в математике ей среди нас не было равных. Думается, со временем из нее вырос бы хороший преподаватель этого предмета или крепкий экономист, но жизнь распорядилась по-другому. Сразу же после окончания школы-семилетки Нина вынуждена была пойти работать телятницей на колхозную ферму. Детям своим она помогла получить современные специальности, а сама, надорвавшись на колхозной работе, рано ушла из жизни.

Избы в Курье тогда стояли кучно. Расстояние между ними было не более 15 метров. На каждые две-три приходился один колодец. Сейчас - один на всю деревню, возле дома моих нынешних соседей Татьяны и Саши Поповых, но вода в нем мутная, пригодная разве что для полива.

Вот почему все живущие здесь летом городские и местные дачники берут ее из родника, бережно сохраняемого поколениями куреевских жителей. Последний раз его сруб обновили три года назад Валентин Григанов и ныне покойный Валентин Сизов. Вода в нем всегда прозрачная и очень холодная, долго не портится при хранении, поэтому запасаются ею дачники впрок, а многие увозят и в город.

Мать Саши Попова - Нина Малинова, проживавшая в соседней деревне Рогозкино, приходится родственницей моему отцу. Выдавали ее замуж за куреевского гармониста Николая Попова с соблюдением старинного свадебного обычая. Помнится, как проходил один из обрядов - «Плакание», когда невеста, собрав у себя подружек, прощалась с золотой порой девичества. Не знаю, сколь искренне, но и она, и подруги действительно плакали, распевая грустные старинные песни. Это было так непривычно и так трогательно, что невольно пускали слезу и мы, пацаны, пришедшие поглядеть на невесту. Но под конец церемонии все участницы «Плакания» веселились так, что было и нам понятно: невеста идет замуж с большой охотой.

В новой куреевской семье Поповых было семеро детей - два сына и пять дочерей. Саша и его старший брат Василий остались жить на селе, а дочери разлетелись по разным сторонам. Валентина, выйдя замуж за земляка из соседней деревни Рафаила Красиль-никова, долго жила в Мурманской области. Уйдя на пенсию, они поселились в Вологде, поближе к сестре Валентины - Шуре. Нина живет в Соколе, а Ира - неподалеку от бывшего районного центра Биряково. Еще одна - Лиля прочно обосновалась в Ленинграде. Все сестры получили образование. Каждое лето собираются на малой своей родине.

Как-то я спросил Сашу, почему он, имея почти гектар приусадебного участка, использует под посевы едва ли треть его.

- А зачем больше? - ответил он. - Скотину я не держу. Для нужд семьи хватает и того, что выращиваем.

- Так ведь излишки можно продать.

- Не вижу смысла. Отдавать заезжим скупщикам картошку по три рубля за килограмм, чтобы они перепродавали ее на рынке по 30 рублей?

Я этим барыгам не помощник. А что сами не съедим, лучше раздам городским дачникам. Пусть поедят настоящий продукт, а то отовариваются в своих городских магазинах картошкой, напичканной нитратами и завезенной бог знает из какой заграницы.

Ты сам-то ради чего стал ездить сюда? Отдыхать, говоришь? А картошку - тоже выращиваешь. Знаешь - своя-то вкусней и полезней. В советское время наша область таким продуктом обеспечивала не только себя, а и районы, где выращивать ее было экономически невыгодно. Теперь же, особенно в межсезонье, на рынке и в овощных магазинах Вологды легче найти израильский или турецкий картофель, нежели наш, вологодский.

Я вот недавно по телевизору смотрел передачу на эту тему. Там один столичный чиновник с гордостью говорил, что сейчас Москва почти на две трети обеспечивается продовольствием, поставляемым из-за границы. Нашел чем хвастаться! А если заграница вдруг закапризничает и перестанет поставлять в Россию эти продукты? Что тогда?

Понимаю, столицу без продовольствия не оставят. Возьмут все, что требуется, с периферийных областей, как бывало уже не раз. А с чем мы останемся? Вот о чем федеральным властям пора бы задуматься...

Признаться, не ожидал я услышать такое от своего деревенского соседа. Думал, живет он только своими собственными заботами, коих у него действительно хватает. Плохо, оказывается, знал. Он, как и многие другие мои земляки, тревожится за судьбу всей России. И подумалось мне тогда, что сила России находится в русских сердцах, вот в таких мужиках, как мой внешне неприметный сосед. Они - настоящая ее опора.

Прошлое незримо присутствует в настоящем. Мысли, высказанные моим деревенским соседом, перекликаются с тем, о чем говорил еще в позапрошлом веке Фаддей Булгарин: «Русские ко всему способны. Надобно только, чтобы вожди их хотели просвещения. Что сами не можем, займем знания у соседей. Через это никто ничего не теряет, а все согреваются и освещаются от одного огня».

Так писал человек, которого в годы советской власти считали, чуть ли не губителем демократии. Но ведь он отражал то, что на самом деле присуще русскому человеку. И хорошо, что в новой России имя его вытащили из забытья, а нынешние руководители государства стремятся действовать в интересах всего народа.

Что касается продовольственной зависимости страны, ставшей уже явью, то это, уверен, действительно не может не волновать истинных патриотов России. Она, эта зависимость, вызывает у них пока что тихий, но все усиливающийся протест. Прежде всего, у крестьян, лишившихся возможности продолжать предназначенное им дело в том объеме, который они без труда осиливали в прежние времена. И об этом напомнил в том разговоре Саша Попов.

Продолжение читать здесь

Живи, Курья!