60 лет назад снята фашистская блокада Ленинграда. 900 дней продолжалась героическая оборона города.

Злобная и гнусная затея нацистов стереть город на Неве с лица земли, уничтожить его защитников и мирных жителей провалилась. За победу была заплачена дорогая цена. Из сотен тысяч погибших большую часть составляли старики, женщины и дети. Те, кому посчастливилось спастись, с полным на то основанием, были причислены уже в мирные советские времена к защитникам и жителям блокадного Ленинграда.

Один из них, Иван Филиппович Баранов вместе с женой Ниной Петровной живет в последние годы в основном в Шуйском. Страшные испытания, выпавшие на его долю, навсегда врезались в память.

Что помогло выжить?

Ленинградскому пареньку Ване Баранову в 1941 году исполнилось десять лет. Следующие пять - шесть надо бы, пожалуй, каждый за два - три года считать. Столько лишений, горя и бед любой из них в себя вместил. Миллионы человеческих жизней война досрочно унесла, и не только взрослых, а что особенно страшно и горько - детских.

Война застала Ваню и его старшего брата в пионерском лагере. Спасибо отцу, не стал дожидаться, когда ребятишек в город «организованно» привезут, сам за ними отправился. Мать уже в первые дни после начала войны была направлена на строительство оборонительных сооружений, вот и пришлось ему, инвалиду, с детства только с палочкой ходить мог, ринуться в дорожную толчею и неразбериху.

На обратном пути на эшелон налетели фашистские самолеты. Грохот взрывов, пулеметные очереди, крики, проклятья и плач беззащитных людей...

Поезд остановился, все, кто мог, толкаясь, давя друг друга, в ужасе бросились из вагонов, а самолеты уже делали новый заход, смерть падала с неба. Отец не мог бежать, сделав десятка два шагов, он упал и увлек за собой ребятишек. Может быть, это спасло их, так как фашистские летчики перенесли огонь своих пушек и пулеметов с опустевшего эшелона на бежавших от него людей.

Последние километров сорок до дома пришлось добираться пешком. Ноги подгибались от усталости, и очень хотелось есть. А дома оказалось с полкило конфет-подушечек да с полбуханки хлеба. В тот же день в городе были введены продовольственные карточки. Количество продовольствия, которое можно было по ним получить, было небольшим и вскоре начало стремительно сокращаться. С конца ноября и по конец декабря 1941 года те, кто работал, получали по карточкам по 200 граммов хлеба в день, дети - по 125 граммов. Хлебом этот продукт можно было назвать лишь условно: на две трети он состоял из примесей, которые в мирное время не всегда использовались и на корм скоту.

Голод и болезни стали уделом всех, кто оставался в окруженном городе. Смерть косила людей направо и налево. С наступлением холодов мертвых уже не успевали хоронить. Множество трупов взрослых и детей было свезено в расположенный неподалеку от дома Вани Ботанический сад и другие места. Только с приближением весеннего тепла их стали вывозить для захоронения в братских могилах.

В семье Барановых от истощения умерли дедушка, бабушка и дядя. Дед, который в молодости отличался большой физической силой - «быка мог кулаком убить», особенно тяжело переносил муки голода. Он умер, съев пакет сухой горчицы.

Были случаи, когда от голода у людей мутился рассудок. Они теряли человеческий облик, опускались до людоедского уровня, употребляя в пищу мясо умерших людей или продавая его под видом животного мяса. Неизвестные каннибалы срезали несколько кусков мяса и с трупа Ваниного деда, когда он был вынесен в общий не запиравшийся коридор из их однокомнатной квартирки. Трудно вообразить ужас взрослых, которые обнаружили это ранним утром, дети узнали о случившемся уже много позже, когда потрясти и удивить их, казалось бы, уже ничто не могло.

С наступлением зимы к постоянному голоду добавилось новое тяжкое испытание, к которому невозможно было привыкнуть, - холод. Центральное отопление перестало работать, замерз водопровод, не стало электричества.

Снабжение семьи водой и топливом для самодельной железной печки-«буржуйки» было главной заботой братьев Барановых. За водой ходили на речку Карповку, но и туда добираться становилось все труднее из-за слабости и холодов. Приловчились растаивать снег, выбирая который почище. Только что значит «почище»? Зачерпнул однажды Ваня снег ведерком из сугроба - оттуда рука со скрюченными мертвыми пальцами показалась,

Сложнее было добывать дрова. Сначала очень быстро сожгли, что было можно из своей мебели и книги, потом пришлось ходить по соседним домам, по нежилым квартирам, которых становилось все больше, но и там все чаще все уже было сожжено. А сил на эти походы становилось все меньше. Зимой ни один из братьев уже не мог дотащить до дома даже стул. Его приходилось разбивать, сбрасывая с лестничной площадки верхнего этажа. Но попробуйте натопить одним стулом даже одну небольшую комнату в зимнюю стужу...

Голод и холод делали жизнь почти невыносимой, подавляли волю и обычные человеческие чувства. Все мысли были подчинены одной цели - как бы согреться и хоть немножко поесть. Притупилось даже чувство страха. Это только в первые недели бомбежек и массовых регулярных обстрелов города немецкой артиллерией почти все спешили укрыться в подвалах и бомбоубежищах. Позднее все меньше людей покидали свои жилища, а на улицах либо переходили на другую сторону улицы, либо укрывались в подъездах. Число мирных жителей, погибших от вражеских бомб и снарядов, росло с каждым днем.

Условия жизни в осажденном городе были такими, что уже в первую блокадную зиму у мирных жителей Ленинграда было очень мало шансов дожить до лета. И все же город выжил.

Это кажется чудом, да во многих случаях и было чудом.

На мой вопрос о том, что помогло выжить его семье, Иван Филиппович Баранов ответил:

- Помогла выжить вера в победу над врагом, вера в то, что блокада будет прорвана, что помощь обязательно придет.

Нам, детям помогла выжить любовь родителей. Вся еда в нашей семье делилась поровну, хотя родителям на их рабочие карточки выдавали хлеба в 2 раза больше. Их нормы было совсем недостаточно им самим, а они половину отдавали нам. Их самоотверженность спасла нам жизнь. Так было не во всех семьях, которые мы знали. Наши родители даже попытались спасти найденную на улице маленькую девочку. Это было уже весной 1942 года, когда нормы по карточкам немного увеличились, но голод все еще продолжался. Вскоре наша новая сестренка, к которой мы все уже привязались, заболела, выходить ее не удалось.

Было несколько случаев, когда семью спасал от гибели случай, а может быть, Бог, а иногда и добрые люди.

Наша семья жила в маленьком флигеле, который располагался во дворе старинных Гренадерских казарм, где постоянно стояла воинская часть. Здесь на помойке мы подбирали тщательно отскобленные от мяса, чуть ли не отполированные кости и картофельную шелуху. Кости варили потом сутками, навар был невелик, но все же это была не чистая вода, а то, что мы гордо называли костный бульон. А когда из кости удавалось извлечь крохотный кусочек мозга, то это был настоящий деликатес.

Однажды выручила детская наблюдательность. Что-то упорно расклевывали в смерзшейся грязи воробьи. Подошли, воробьи нехотя вспорхнули, успев растюкать лишь крохотный уголок хлебной буханки, оброненной, видимо, когда еще грязь была жидкой, кем-то из военных. Чтобы не потерять ни крошки, смерзшийся в камень хлеб сварили вместе с землей. До того довелось и простой земли отведать. Впрочем, земля была сладковатой. Мать, как и многие другие ленинградцы, принесла ее с места, где стояли громадные продовольственные Бадаевские склады, сожженные вражеской авиацией. Расплавившийся в огне сахар пропитал землю на глубину в несколько сантиметров...

Невероятная история и с отцом Вани приключилась. Брел он по пустынной улице домой - навстречу бежит растрепанная женщина, в руках у нее три буханки хлеба. Украла, подумал отец, и руки сами собой в стороны раскинулись, да тут же и сомкнулись, поймав брошенную буханку. Женщина - в одну сторону, отец - в другую,

Через несколько дней узнали, что голодная толпа напала на машину, перевозившую хлеб.

Невероятные лишения не смогли убить у большинства ленинградцев их главный человеческий стержень - доброту. Был, например, такой чудесный случай. Ване удалось украсть у военных целый котелок каши. Только успели ее съесть, раздался стук в дверь. Вошел офицер. Сердце у паренька упало в пятки: все съели, сейчас убьет. Не убил, лишь попросил вернуть котелок, с которым прошел всю финскую войну. Сказав, что самому довелось немало голодать, он ушел, а потом еще недели две, вплоть до отправки на фронт, делился с Ваней своим пайком.

А в самую голодную пору, когда у взрослых уже опустились руки и наступил полный упадок сил, внезапно пришел старый знакомый отца, работавший начальником отделения милиции, он принес буханку хлеба и граммов сто растительного масла. Громадное богатство по меркам блокадного города, где, скажем, за стакан горячего сладкого чая предлагали как-то отцу Ивана... рояль.

Удача не отвернулась от семьи Барановых и во время бесконечных бомбежек и артобстрелов города. Ване запомнился один из обычных дней поздней осени, когда к ним зашел по каким-то делам управдом. Он подошел к большой карте, висевшей на стене, рядом с которой играли на полу ребятишки. Разговаривая с Барановым-старшим, который сапожничал у противоположной стены, он передвинулся к нему, а следом подтянулись и братья, заинтересовавшись словами гостя о том, что немцы страшные педанты и стреляют из пушек ровно на счет «пять». После очередного отдаленного разрыва он стал считать. Но слова «пять» никто не услышал. Вражеский снаряд врезался в ствол большого дерева, которое росло почти у самого окна. Часть осколков застряла в дереве, остальные разнесли окно и изрешетили стену, от которой только отошли люди. На какое-то время они оглохли от грохота взрыва, а Ваня потерял сознание и очнулся на полу, усыпанном осколками стекла и штукатурки. Удивительно, но никто не пострадал.

И еще раз улыбнулась удача, когда в июле 1942 года обессиленную семью, вместе с другими такими же, вывозили из города через Ладожское озеро. Катера, которые следовали впереди и сзади их суденышка, были потоплены огнем фашистской артиллерии...
На всем пути следования до Куйбышевской области вновь везло на добрых людей. Впрочем, везло не только Барановым, а буквально всем эвакуированным ленинградцам. Одна беда - кормили хорошо, а люди уже давно отвыкли от нормального ( по нынешним меркам весьма скромного) питания, многим пришлось животами помучиться.

«Когда прибыли, наконец в Куйбышев, - вспоминает Иван Филиппович, - многие на нас не могли смотреть без слез. Люди, вывезенные из Ленинграда, больше походили на плохо двигавшиеся скелеты, обтянутые кожей. Такими мы позднее увидели на фотографиях узников фашистских концлагерей Освенцим и Бухенвальд.

И все же выжили! А главное, что помогло спастись, - это вера, надежда, любовь. Без самоотверженной родительской любви нам бы ни за что не выжить. А отец с матерью не раз говорили, что без нас, сыновей, им было бы не выжить. Чувство родительского долга оказалось сильнее голода, холода и отчаянья.

Низкий поклон им, сумевшим сохранить жизнь детям своим, городу своему, всей своей необъятной стране.

Л. ТРОШКИН, газета «Междуречье», 2003 год

Село Шуйское, Междуреченского района Вологодской области

Они не только выжили, но и победили!